На практике все оказалось проще и примитивнее, чем в теории. «Мамочки» деловито направляли клиентов, кроя диалоги по шаблонам третьеразрядных фильмов: что бы там ни мычал собеседник, его заботливо ориентировали на оргазм, приуготовляли к оргазму, как корову к дойке, и всеми правдами-неправдами доводили до оного, после чего разговор увядал с пронзительной скоротечной обыденностью прощальное «позвони мне, милый» резало слух, как после случки в подъезде, на выходе из которого дежурит мордастенький сутенер. Не только стиль, не только все эти приемчики, заемные обороты речи – даже междометия (латинское «o-o-o!!!») имели явно несвежий, синтетический, переводной привкус. Прослушав один разговор, другой, третий, Анжелка почувствовала себя полной дурой – по совести надо было линять из этого дурдома еще вчера, когда Татьяна, приняв очередной звонок, переключила ее на Ксюшу, многозначительно показав – обрати внимание… Накануне Анжелка слишком впопыхах знакомилась с девушками, чтобы запомнить, которая из них Ксюша, но сейчас, на прослушивании, само собой из голоса и придыханий соткалось нечто косенькое, круглоликое, с толстой русой косой и приметными усиками над пухлой верхней губой. В наушниках звучал хрипловатый, медовый, только с постельки голос, лениво-замедленный и переливчатый в интонациях. Он не бежал навстречу собеседнику, частя словами, а жевал жвачку, воркуя и переливаясь смешинками, лениво мурлыкал в своей теплой наспанной телефонной норке, обволакивая слух сладким клеем слюны. Она играла с клиентом, обучала интонациям и словам, добиваясь такой же, как у себя, чистоты звучания – она купалась в его удивлении, благодарности, шутя убирала робость, шутя отражала дерзкие поспешные натиски, микшируя их в мощный мужской напор, нарастающий страстный рык – минут через сорок, когда оба голоса зазвучали в унисон, Анжелка с удивлением обнаружила, что заводится тоже, настолько естественным было ощущение их полной близости – ее чуть не замуровали в одной слуховой камере с парочкой, одержимой страстью, – когда же эта страсть разразилась стонами, вскриками, всхлипами, она не выдержала и сорвала наушники.
– Это невозможно! – пожаловалась она Татьяне. – Это просто фантастика!
– Это Ксюша, – объяснила Татьяна, слушая трубку. – Работает вживую, как и положено суперзвезде… Просто, как сказал один мой знакомый, надо любить это дело, вот и все. Не конкретного мужика, а сам процесс. По телефону это проще, чем в жизни. И безопаснее.
Клиент долго еще умолял Ксюшу о встрече, уверяя, что они созданы друг для друга, долго выклянчивал телефончик, затем наудачу решился продиктовать собственный, но Татьяна, нажав кнопочку паузы, велела Ксюше вежливо закругляться – электронный органчик тем временем сбренчал ухажеру проигрыш; полнозвучно выругавшись перекованным голосом, клиент сдался, обиженно распрощался с Ксюшей и отрубился.
– Позвонит как миленький, – Татьяна не скрывала удовлетворения. – С таких крючков не срываются. Это вам не Сереженька.
Новый голос обошелся клиенту долларов в сто – для операции недорого, решила Анжелка.
– А Сереженька – это кто?
– Есть тут один такой не-разбери-поймешь: то на нашу смену выходит, то на другие, никак не удается по-настоящему зацепить. Денег не считает, может час проговорить, может два. Мамочки от него млеют-балдеют все поголовно – очень, говорят, легкий собеседник, душевный. И все, понятное дело, хотят залучить к себе, только… Пробовала на Ксюшу – сорвался. На Виолетту пробовала – ушел. Теперь вот – только не удивляйся – думаю попробовать на тебя.
Анжелка все равно удивилась: она, можно сказать, еще и не приступала, куда ей до Ксюши…
– В том-то и фокус – может, ему как раз не нужна умелая; может, ему как раз неумелая подмастит. То есть не совсем чтобы неумелая, но свежая, без профессионального глянца. Если он сам такой артист, должен ценить живые шероховатости. Так что имей в виду. Кто-то ведь должен привадить этого говоруна, верно?
Анжелка кивнула, а про себя усмехнулась: очень уж экзотическим ракурсом полез из Татьяны ловчий азарт. Хотя – опять-таки – тут было чем потешиться на досуге: бандерша недотрог, амазонка на коммутаторе, охотница за голосами одиноких чудаковатых мужчин – и ее, Анжелкин, слабый голос вместо манка.
– Имей в виду, – предупредила Татьяна.
– Я подумаю, – пообещала Анжелка.
…Сутки спустя она провела свой первый самостоятельный сеанс. Клиента ей подобрали из «дневных» – поплоше – юношу гиперсексуального возраста, сопевшего в ухо все время, пока она нежным девичьим голоском наговаривала ему разные благоглупости. Скорее это был монолог, разукрашенный придыханиями двадцатиминутное шоу, в течение которого Анжелка успела проникнуться к школяру медсестринской материнской лаской. Приручить беднягу она, конечно же, не успела, только бегло пропальпировала его напряги, панику, легонько провела пальчиком по животику… Мальчик, должно быть, все время помнил про грозный счет, который «невидимо растет» – и убежал, как только получил облегчение. Надо разговаривать, объяснила Татьяна, поздравляя с дебютом; надо разговаривать клиентов, теребить, ставить на диалог – на монологах в рай не въедешь, надо тянуть вдвоем. Тут тебе не стриптиз, не театр одного актера, не радиопьеса. Клиенты должны работать, говорить-выговариваться, ибо – Татьяна погрозила перстом – только уловленное и названное, только высказанное и отданное собеседнику слово приносит подлинное облегчение, подлинную пустоту-благодать. Поняла?
Анжелка кивнула.
– А теперь – еще раз: поздравляю! – Татьяна улыбнулась, хлопнула в ладоши, словно кнутом щелкнула, и все мамочки закричали «ура», затопали, зааплодировали и сразу как-то приблизились к Анжелке, словно до этого держались на расстоянии.
Только теперь, после испытания, ее впустили в свой круг.
Так она стала другой, ненастоящей Анжелкой. Ощущение, что она в любой момент может выскочить из случайно подвернувшейся роли, удерживало в новом образе на удивление прочно, помогая сживаться с ним и теми новыми, порой тягостными обязательствами, которые в этот образ вменялись. Тут было какое-то особое коварство личины, потому что по собственной воле, в единственном числе – в любом из своих единственных чисел, то есть натуральной Анжелкой или натуральной Мариночкой – она, пожалуй, ограничилась бы одним посещением Бориной фирмы. Но ее повело, зацепило и повело искушение другой жизнью. И не то чтобы что-то сломалось в ней или, скажем, перегорела лампочка – она чувствовала, что с лампочкой все в порядке, а не горит она потому, что Анжелка движется в правильном направлении, день за днем, ступенька за ступенькой спускаясь по незнакомой лестнице в новую для себя жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54