Вообразив, будто я отсылаю его из-за лукавых взглядов подружек, он бросает на меня красноречивый взгляд и удаляется. В ответ на понимающее хмыканье дылды Анаис и Мари Белом я только пожимаю плечами, и мы продолжаем захватывающую игру в «ножечки». Люс, для которой эта игра внове, совершает одну оплошность за другой. Что возьмёшь с такой малявки! Но вот звонят на урок.
Урок шитья, контрольная работа, в течение часа мы должны выполнить образцы работ, которые будут на экзамене. Нам раздают небольшие куски ткани, и мадемуазель Сержан чётким почерком с выразительным нажимом выводит на доске:
«Петлица – кромочный шов длиной десять сантиметров; метка в виде заглавной G; десятисантиметровый подрубленный край; стежки по лицевой стороне».
Я ворчу, глядя на задание: петлица, кромочный шов – ещё куда ни шло, но подрубленный край со стежками на лицевой стороне, метка в виде заглавной G – тут я «пасую», как с сожалением замечает Эме. К счастью, я прибегаю к хитроумному, но простому способу: даю Люс леденцы, и малышка Люс, которая шьёт божественно, вышивает мне чудесное «G». «Нужно помогать друг другу». (Мы не далее чем вчера обсуждали сию милосердную сентенцию.)
У Мари Белом буква «G» похожа на присевшую на корточки обезьяну, и чудачка Мари сама же прыскает, глядя на своё произведение. Пансионерки шьют, склонив головы и прижав локти, они еле слышно переговариваются и время от времени заговорщицки перемигиваются, кивая на школьное здание мальчишек. Сдаётся мне, что по вечерам из окон своей белой тихой спальни они видят немало интересного.
Мадемуазель Лантене и директриса меняются ролями: Эме наблюдает, как мы шьём, а директриса заставляет читать учениц второго класса. Любимица начальства красивым округлым почерком выводит название классного журнала, но тут её окликает мадемуазель Сержан:
– Мадемуазель Лантене!
– Что тебе? – неосторожно выкрикивает Эме.
Все так и немеют от изумления. Мы переглядываемся: дылда Анаис хватается за бока, чтобы было ещё смешнее; сёстры Жобер склоняются ниже над шитьём; пансионерки втихомолку подталкивают друг друга локтями. Мари Белом сдавленно хихикает, её смех звучит как чих. Я же, не спуская глаз с удручённого лица Эме, громко восклицаю:
– Вот те на!
Люс едва улыбается: подобное тыканье ей явно не в новинку. Однако она исподтишка наблюдает за сестрой.
Эме в гневе оборачивается ко мне:
– Каждый может оговориться, мадемуазель Клодина! И я приношу мадемуазель Сержан извинения за свою оплошность.
Но та, оправившись от неожиданности, прекрасно понимает, что мы не столь глупы, чтобы поверить такому объяснению, и лишь огорчённо пожимает плечами перед столь непростительной промашкой. Скучный урок шитья заканчивается довольно весело. Того мне и нужно.
В четыре я выхожу из школы, но, вместо того чтобы идти домой, возвращаюсь в класс – якобы за тетрадью, которую оставила там нарочно. Мне известно, что во время уборки пансионерки по очереди таскают к себе в спальню воду. А я ещё у них не была и хочу поглядеть. Люс сказала, что сегодня её очередь быть водовозом. Крадучись я поднимаюсь наверх с полным кувшином в руках на случай непредвиденной встречи. Дортуар сплошь выкрашен белой краской, восемь коек тоже белые. Люс показывает, где она Спит, но меня это ничуть не интересует. Первым долгом я подхожу к окну: отсюда в самом деле видна спальня мальчишек.
Несколько парней лет четырнадцати-пятнадцати уже слоняются там, поглядывая в нашу сторону. Заметив нас, они смеются и размахивают руками, указывая на свои кровати. Ну и паршивцы! Искусители! Люс в смущении – может, притворном – захлопывает окно, однако я думаю, что вечером, когда девчонки укладываются спать, она отнюдь не так стыдлива. Девятую кровать в конце спальни прикрывает что-то вроде полога.
– Это кровать для воспитательницы, – поясняет Люс. – В будни младшие учителя должны по очереди спать в нашей спальне.
– То твоя сестра, то мадемуазель Гризе?
– Ну… так предполагалось… но до сих пор всегда ночевала мадемуазель Гризе… не знаю почему…
– Не знаешь? Лицемерка!
И я пихаю её в плечо; она притворно охает. Бедная мадемуазель Гризе!
Люс тем временем рассказывает дальше:
– Ты себе не представляешь, Клодина, как весело у нас перед отбоем. Мы смеёмся, бегаем в одних рубашках, дерёмся подушками. Некоторые прячутся за портьерами, когда раздеваются, – говорят, что стесняются. Самая старшая, Роз Ракено, так плохо моется, что бельё у неё через три дня серое. А вчера они спрятали мою ночную рубашку, и я полуголая торчала в умывальной комнате – хорошо, пришла мадемуазель Гризе! Потом, мы дразним тут одну, она такая жирная, ей даже приходится чуть ли не с ног до головы припудриваться присыпкой, чтобы не треснуть. Да, чуть не забыла, Пуассон на ночь надевает чепец, посмотришь – вылитая старуха. Она и раздевается в умывальной комнате только после всех. Так смешно!
В полупустой умывальной комнате стоит большой оцинкованный стол, на котором выстроились по ранжиру восемь тазов, восемь кусков мыла, восемь пар салфеток, восемь губок. Все вещи абсолютно одинаковые, а бельё помечено невыводимыми чернилами. Сразу видно, что за чистотой тут следят.
Я спрашиваю:
– А ванны вы принимаете?
– Да. Тоже, кстати, весёлое занятие! В новой прачечной греют воду в огромном, во всю комнату, чане. Мы все раздеваемся, влезаем в него и намыливаемся.
– Совсем нагишом?
– Ну да, а как иначе намылишься? Роз Ракено поначалу никак не хотела – уж больно она худышка. Видела бы ты её! – добавляет, опустив глаза, Люс. – Кожа да кости, и грудь плоская, как у мальчишки. Жус, наоборот, похожа на кормилицу: грудищи – во! А Пуассон, ну та, которая спит в чепце, – вся волосатая, как медведь, и ляжки у неё синие.
– Как синие?
– Да, синие, словно от холода.
– Очень соблазнительно!
– Не скажи, будь я мальчишкой, вряд ли бы меня вдохновило совместное купание с такой красоткой!
– Зато она, верно, была бы не прочь!
В разгар нашего зубоскальства я вдруг так и подскочила: из коридора доносятся звук шагов и голос мадемуазель Сержан. Чтобы меня не застукали, я прячусь за полог, отгораживающий постель мадемуазель Гризе. Переждав опасность, я кубарем скатываюсь вниз по лестнице, тихонько шепнув на прощание: «Пока!»
Как хорошо нынче утром в нашем благословенном краю! Как нежится Монтиньи в тёплых нежных объятиях ранней весны! В прошлое воскресенье и в четверг я уже гуляла по сказочному, благоухающему фиалками лесу с милой Клер, своей сводной сестрой, и та делилась со мной своими любовными похождениями. С тех пор как установилась хорошая погода, она по вечерам ходит на опушку ельника на свидания со своим ухажёром. Как знать, чем это кончится! Впрочем, глупости её не прельщают:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59