Чаще всего попадались лебеди, за ними шли львы и розовые фламинго, но изображений Девы оказалось столько, что про всю эту живопись пришлось просто забыть.
– У нас в Амстердаме Деву тоже часто перед домом ставят, но чтобы такое…
– Я же вам говорил, Бруклин место особенное. Или возьмите тот же Кони-Айленд, я там уж сколько лет не был, но ребенком таскался туда все время, и для меня это был волшебный мир, особенно Парк аттракционов.
– Так мы как раз туда сейчас и направимся!
– Правда? А русские горы все еще на месте?
– Конечно, только они совсем разваливаются.
– Ой, как интересно. Обязательно Милту про это расскажу.
– А кто это – Милт?
– Мой лучший друг. Мальчишкой он был не из самых храбрых, а уж аттракционов боялся, как огня. Но у нас считалось так: пока на русских горах не покатаешься, ты не мужчина. И Милт, наконец, тоже решился, а я с ним вместе в кабинку сел.
Эллен из-за коробки бросила на Бена любопытствующий взгляд. По его лицу расплылась счастливая улыбка, он словно вернулся в свое детство и всю давнюю историю с русскими горами переживал наново.
– Ну, вот мы с ним и прокатились. А когда слезли, я его и спрашиваю: что, понравилось? Только он даже мычать не мог, а на штанах, как раз где ширинка, большое такое мокрое пятно. Другие мальчишки совсем его заклевали. Едем домой в метро, на поезде, я хотел сказать, и он все время руками это место прикрывает.
– Бедненький, – Эллен и вправду почувствовала, какое это, должно быть, унижение вот так оконфузиться.
Ее участливый тон поверг Бена в восторг.
– Да что вы над ним причитаете, жив он, здоров, ничего такого больше не случалось.
Когда доехали до берега океана, стало совсем пустынно, и они без труда припарковались на углу набережной и Пятнадцатой, прямо у тротуара.
Бен поверить не мог, в какой непоправимый упадок пришло это знакомое ему место. Только океан все тот же, что встарь. На широкий песчаный пляж по-прежнему накатывали пенистые высокие волны, а у самой воды там и сям были заметны выбравшиеся с утра пробежаться трусцой или просто погулять с собакой. Пахло соленой водой, подгнившими водорослями, и все перекрывал нестерпимый аромат подгоревших сосисок.
– Вот она, эта сосисочная Нейтана как стояла, так и стоит, – обрадовался Бен. – Не поверите, до чего приятно, что хоть что-то уцелело.
– Давайте купим по хот-догу.
– Вы с ума сошли! – Бен скорчил страшное лицо.
– А что такого?
– Да вы когда-нибудь видели, как эти хот-доги делают?
– Нет, не помню.
– Берут всякие тухлые обрезки, а чтобы не видно было, что они успели почернеть, сверху бухают краситель чуть не ведрами. – И вы такое собираетесь есть?
– Ах перестаньте, пожалуйста, вечно тебе испортят последнюю радость. Очень вам признательна. Он понимал, что она его поддразнивает, но не придал этому значения.
Бен пошел вперед вдоль металлической ограды с колючей проволокой наверху; она теперь наполовину обвалилась, но когда-то надежно оберегала эти страшные русские горы – мечту всего его детства. «Молния» – вот как назывался этот аттракцион, и правда вниз на нем летел, как молния. А осталась от него только взмывшая к небу стрела, и торчит она себе, как скелет какого-то доисторического чудовища.
– Глазам своим не верю, – тихо произнес он. Эллен чувствовала, что на него волной накатили самые разнородные воспоминания, и, не говоря ни слова, пошла вперед через большую дыру в ограде, за которой начиналась узкая тропинка среди высохших колючих стеблей прошлогодней высокой травы. Обернулась, но Бена нигде не было видно. «Послушайте, – окликнула она, – куда вы делись, нам вот в эту сторону».
Он как будто ее и не слышал, шел по выщербленным деревянным плитам к турникету, заросшему плющом. Проржавевшие пружины застонали, когда он толкнул верхнюю трубу, затем со скрипом подались, пропуская его. На рельсах, тоже покрывшихся ржавчиной, дотлевал старый вагончик с кабиной. Он плюхнулся на продавленное сиденье.
– Эллен, – сдавленно проговорил он, увидев, что она приближается, – а ведь такие красивые эти кабины были, блестели так, не поверите… и желтые они были, и голубые, и красные.
И Эллен, слушая его, словно увидела перед собой этот парк, где полным-полно детворы, и жизнь тут бьет ключом, и всем ужасно весело, а вон тот мальчишка плачет, чего-то испугавшись, а рядом стоят, хохочут до колик в животах его приятели.
Он тяжко вздохнул, покачивая головой.
– Да ведь такого и вообразить было невозможно, что от «Молнии» ничего не останется.
– Эй, вы там! Билеты у вас есть? – донеслось откуда-то из поднебесья.
Они, запрокинув головы, увидели чьи-то ноги, свисающие оттуда, где стрела упиралась в пустоту.
Потом появились темные очки, стал виден крупный, тяжелый нос.
– Давайте билеты покупайте, бесплатно не катаем!
– Санни! – узнала его Эллен. – Вы что там делаете?
– Витамином «Д» запасаюсь.
– Все шуточки эти ваши, – пробормотала Эллен и спросила: – А Джелло дома?
– Был дом, когда я последний раз проверял, – послышалось в ответ, и Санни исчез из вида.
Покачивая головой, Бен следовал за Эллен. Она уверенно продвигалась через заросли в центре круга, образованного полуразвалившимся аттракционом с рельсами. Господи, куда это она его завела!
Они остановились перед горой всякого мусора, и Эллен объявила:
– А ну, просыпайтесь. Завтрак на столе!
Бен смотрел на нее с недоумением – нигде не видно ни души. И тут зашевелился грязный половик, прикрывавший огромный картонный ящик; целлофановый мешок, прикрывавший отверстие, отодвинули изнутри, и оттуда показалась пара глаз. Теперь пришел в движение весь этот мусор, отовсюду выползали какие-то люди. Оказывается, вот такие места – с виду настоящие помойки – на самом деле служат жильем. Просто целый квартал, выстроенный из подобранных там и сям отходов равнодушной цивилизации.
Какие-то оборванцы, пахнущие свалкой, как мусор, в котором они жили, выползали из щелей и тянулись к Эллен, а она раздавали им пакеты из ящика, который держал Бен. Каждого из опекаемых ею она со всей вежливостью представила ему по имени. Странные то были имена: Колесико, Профессор, Карузо, Пилот, Швабра.
– Бен, вам нетрудно будет раздать оставшееся? – спросила Эллен, направляясь к покрытому целлофаном холодильнику. – Только посмотрите, чтобы и для Санни что-нибудь осталось.
– Так вы его и заставили спуститься! – прокомментировал тот, кого звали Профессором, видимо потому, что на нем были очки с толстыми потрескавшимися линзами. – Ни за что не сдвинется с места, пока есть солнце. Икаром себя считает, надо понимать. – Профессор повернулся к Бену и продолжал, словно и впрямь читая лекцию: – Икар – это такой грек, который жил в древности, и он, понимаете, подлетел слишком близко к солнцу на своих крыльях, вот воск и расплавился, а он остался без крыльев;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81