Он отвечал: «Так и полагается, госпожа шефша», «та ков обычай» или еще что-нибудь в этом роде.
Иногда, впрочем, случалось, что они сидели вдвоем – в совещательной комнате или в элегантном кабинете Штольце – и болтали друг с другом. Но разговор шел всегда только о делах профессиональных. Он мог уже приблизительно представить себе, какова ее жизнь, поскольку немало эпизодов становилось достоянием общественности. А ей даже в голову не приходило, что она не знает о нем почти ничего.
Однажды осенним вечером, помогая ей снять рабочий халат и надеть пальто, он заметил:
– Завтра утром нам ехать в Розенгейм, госпожа шефша.
Она повернулась к нему.
– Разве? Как же так? Мы ведь собирались ехать к дому Палленбергов.
– Да, я знаю. Но только что позвонил директор Мёснер. Он там установил срок встречи с одним солидным покупателем.
– Без согласования со мной? Ну и нравы!
Его лицо изобразило смущение.
– Сожалею, госпожа шефша, я дал согласие. Он был так настойчив.
– Этого вам делать не следовало бы.
– Клиент хочет внести какие-то изменения, так что глава строительной фирмы Оберманн не может вести дальнейшую работу, пока не получит новых указаний.
– Ну, что же делать, тогда возьмите это на себя, Тобиас.
– Самостоятельно?
– Почему бы и нет? Мою установку вы знаете, известны вам и границы ваших полномочий. А мне обязательно надо быть в Крайллинге, чтобы решить вопрос с черепицей.
– Может быть, удастся объединить оба объекта? И Крайллинг, и Розенгейм?
– Когда надо быть в Розенгейме?
– В десять.
– Видите, не получается. В Крайллинге мы можем до десяти управиться, но, чтобы доехать до Розенгейма, потребуется еще час. А сдвигать все сроки завтра утром не получится.
– Тогда, прошу вас, пошлите меня к дому Палленбергов, а сами поезжайте в Розенгейм.
Она удивленно подняла свои светлые брови.
– Не вижу причины. Разве вы недостаточно уверены в себе, чтобы провести разговор в Розенгейме?
– Нет, дело не в этом… – Он запнулся, в глазах его уже не было и следа обычной веселости, только обеспокоенность; могло даже показаться, что он покраснел.
– В чем дело, Тобиас? Ну, говорите же!
– Мне не по душе, когда вы рискуете собой, лазая по стенкам новостроек, – выдохнул он.
– Ну, Тобиас, я же всегда это делала.
– Если бы вы хоть надели туфли, предусмотренные техникой безопасности…
– Эти штуки мне слишком неудобны, вы это знаете. Я балансирую на каблуках, и все проходит отлично. Со мною никогда еще ничего не случалось.
– Но меня это беспокоит.
– Ну так послушайте, Тобиас, – энергично начала она свой ответ, но остановилась, не зная, что сказать дальше. – С вашей стороны очень мило, – произнесла она мягче, – что вы беспокоитесь обо мне. Я к таким вещам не привыкла, но ценить их умею. Но право же, мне не требуется опекун, уверяю вас.
– Прошу простить меня, госпожа шефша, – подавленно проговорил он. – Я не хотел быть навязчивым.
– Неужели вы никак в толк не возьмете, что я и сама способна за собой проследить? Я – взрослая женщина, можно сказать, и более чем взрослая, а вы опекаете меня как малого ребенка.
Он смотрел в пол.
– Может, это оттого, что вы очень напоминаете мне мою маленькую сестру.
– Сестру? – растерянно повторила Доната и подумала: «Глупая гусыня, чего ты еще-то ожидала? Будь довольна, что он хоть не сравнивает тебя с матерью!»
– Вы этого, естественно, понять не можете. Да я и сам не понимаю, в чем тут дело.
Доната двинулась уже было к двери.
– И сколько же лет вашей сестре?
– Сейчас было бы девятнадцать. Но она дожила только до семи.
Пораженная услышанным, Доната остановилась. Она молчала. Все слова утешения, приходившие ей в голову, казались столь банальными, что произносить их не хотелось.
– Она погибла в результате аварии, – продолжал он сдавленным голосом. – А за рулем сидела моя мать.
– И мать тоже? Что стало с ней? – спросила Доната, все еще не глядя на него.
– Тоже погибла. Умерла по дороге в больницу. И отец всего этого не перенес. Как раз перед аварией у него с матерью была отвратительная ссора.
Теперь она все-таки оглянулась. Подошла к нему. Увидела слезы в его глазах. Нежно обняла его. Она не могла иначе.
– Я возьму на себя Розенгейм, Тобиас, – проговорила она. – И обещаю вам: в будущем стану носить эти проклятые туфли, предусмотренные техникой безопасности.
– Спасибо, Доната. – Он крепче прижал ее к себе. От его поцелуя у нее закружилась голова.
Ей стоило большого усилия над собой высвободиться из его объятий.
– Я бы не сказала, что ты поступил со мной совсем уж по-братски, – заметила она с чуть грустным юмором.
– Да ведь ты тоже уже не маленькая девочка, – ответил он, как бы оправдываясь.
– Это уж точно. И даже не большая. Мне сорок два.
– Я же знаю; почему ты мне об этом напоминаешь?
– Чтобы не сглаживать острые углы.
– Никаких острых предметов, Доната, между нами не будет никогда.
Отношения между Донатой и Тобиасом Мюллером становились день ото дня все более сердечными. Совершенно инстинктивно они стремились это скрыть от окружающих, но, разумеется, не могли достигнуть в этом полного успеха. Уже многим бросилось в глаза, что Тобиас никогда не уходит из офиса сразу по окончании рабочего дня, вечно находя предлоги, чтобы задержаться еще на какое-то время. Предположение, что это делается ради Донаты, напрашивалось само собой. Еще до того, как их отношения стали интимными, в офисе уже шептались об этом, причем предполагалось, что именно для любовных утех они и остаются вдвоем по вечерам на работе. И взгляды, и некоторые недвусмысленные улыбки сотрудников, сдержать которые им не удавалось, отчетливо свидетельствовали о сложившемся мнении.
Однажды компаньон Донаты вызвал ее на откровенный разговор.
– Ты вступила в интимную связь с Тобиасом Мюллером, – без обиняков заявил он.
Перед этим он пригласил ее в свой кабинет, и она – в самом радужном настроении, как и всегда за последнее время, – ничего не подозревая, зашла к Штольце. Его слова оглушили ее. Она взвилась:
– Как ты смеешь…
Он не дал ей договорить.
– Уж не собираешься ли отпираться?
– Я запрещаю тебе разговаривать со мной в столь вульгарном тоне.
– Вульгарно это или нет, но так оно и есть. Уже всем известно. Винклейн и Сфорци обеспокоены, Вильгельмина вне себя от ревности…
– На ревность она не имеет права!
– Чувства, любезнейшая моя Доната, к сожалению, разуму не подчиняются. Тебе, наверное, об этом лучше всех известно. Вильгельмина не знает, что ей делать. У нее появились головные боли, она стала ненадежной в работе, потому что несчастна.
– Этого я изменить не в состоянии.
Он умоляюще посмотрел на нее своими печальными глазами.
– Прошу тебя, Доната, не упорствуй. Весь рабочий климат в офисе испорчен твоим безответственным поведением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59