Потом Кузьма запел протяжным голосом песню «В осемьсот третьем году на Кадьяке-острову», когда-то сложенную русскими промышленниками в честь Александра Баранова. Губы индейца были желты от морошки.
Вскоре Кузьма захрапел, сидя на нарах. Он не видел, как эскимосы, надев шляпы из дерева и пестрые маски, начали пляску в честь гостей.
К концу праздника Загоскин велел всем своим новокрещенам принести к нему костяные дощечки, заменяющие людям кан-юлит календари. Справившись в святцах, Загоскин показал на отверстия дощечек, которые соответствовали дням будущих именин каждого из эскимосов. К всеобщему восторгу, праздники должны были следовать один за другим. Эскимосы замазали красной краской дни именин на своих календарях…
Так Загоскин даровал право на день веселья людям, справлявшим только праздник мертвых.
Ночью при свете жировика Загоскин записывал в дневник свои наблюдения за жизнью приморского народа кан-юлит.
«В сих дикарях явственна натура человеческая, ? писал он. ? Подобно нам они слагают песни и создают художества. Им свойственны зачатки наук, понятие об устройстве общества. Шаманка, одетая в звериные шкуры, пела мне о славе предков. Не так ли слагалась „Илиада“ и другие великие творения?
Суровая природа дает им средства для жизни и пропитания. Одеяния из рыбьих кож, сети, сплетенные из тонких ремней, костяные орудия, драгоценный мех ? обычны для гиперборейцев. Горностаева мантия ниспадает с плеч здешней красавицы…»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Наутро Загоскин и Кузьма собрались в дальнейший путь к Колмаковскому редуту. Им дали крепкую байдару из шкур морского льва, припасов на дорогу и толстые ремни для того, чтобы тащить байдару против течения. Проколотая иглой дикобраза ступня давала Загоскину знать о себе. Он шел вдоль берега Кускоквима, прихрамывая и часто оступаясь. Шелестели мутные воды быстрой реки. Ее правый, нагорный берег слагался из гранита, левый был ровен. Этим берегом и шли путники.
Дорогу им пересекали горные ручьи, стремящиеся в реку с каменных кряжей. Из черных лесов тянуло сыростью. Под ногами трещали крупные листочки слюды, блестевшей на солнце, как чешуя. Нередко над речной тропой были видны свисавшие с ветвей деревьев петли для лова лосей и оленей. На пригорках стояли ловушки на росомах, разукрашенные причудливыми и яркими узорами. По ночам, когда от холодной росы у Загоскина ломило руки и ноги, бобры поднимали таинственную возню у своих плотин. Они били хвостами по воде, отряхивались и снова с шумом падали в воду.
Воспоминания о троицыне дне жили в сердце Загоскина. В день крещения эскимосов он записал в своем дневнике:
«Не верю, чтобы человек мог быть вполне космополитом; всегда останутся в нем чувства или впечатления, которые в дни, подобные нынешнему, так сильны, что навевают невообразимую тоску, какое-то особенное стеснение сердца. Нужно только пробудить это чувство хоть каким-нибудь маловажным обстоятельством. Не правда ли, господа путешественники?..»
Земля народа кан-юлит кончилась. Дальше лежали дебри, населенные инкиликами, так кан-юлиты называли все племена, живущие в глубине материка. К инкиликам можно было причислить и краснокожих индейцев, называвших себя ттынайцами, и индейцев, смешавшихся с эскимосами и принявших обычаи последних.
Кузьма негодовал, когда Загоскин расспрашивал его о племени юг-ельмут.
? Нет, это не наше племя, русский тойон! Ведь они, как и кан-юлиты, живут в подземных норах, моются мочой и едят только тюлений жир. Они ? не воины. Их дело караулить нерпу. Вот ттынаи ? это наш народ!
Байдара подпрыгивала на камнях, застревала в подводных корягах. Нередко ее относило сильным течением.
? Ничего, Белый Горностай, ? утешал Загоскина индеец, ? нам бывало во много раз хуже. Потерпи. Скоро будет редут… Но откуда к нам все время наносит гарь? Вот уже второй день, как у меня ноздри болят от дыма.
Кузьма оказался прав, хотя Загоскин и не чувствовал никакого запаха гари. Колмаковский редут внезапно предстал перед ними, когда путники, волоча байдару, шли вдоль кромки густого чапыжника, близко подошедшего к реке. Низкий синий дым застилал большое пространство вокруг редута, и временами Загоскину и Кузьме приходилось шагать по теплой золе. Устье бобровой речки Квыгым напротив крепости было окутано дымом, синие клочья цеплялись за низкие кровли изб.
Загоскин выстрелил вверх из пистолета.
Из ворот редута навстречу пришельцам поспешил сам Лукин.
? Господин Загоскин? ? спросил невысокий плотный человек, по виду креол. ? Мы уже про вас прослышаны. Милости просим. Я ? здешний управитель Лукин. Пожар тут у нас. Извините, малость лес горит. Плотник наш вздумал бобра на окорок опаливать, да костра не залил. Ну, оно и полыхнуло, изволите видеть. Третий день горим. А плотника я по-свойски поучил, как Александр Андреич нас учил, бывало… ? Лукин засмеялся.
Вот он какой ? один из первых покорителей Аляски! О Лукине ходило много разговоров. Он потерял отца во время нападения индейцев на Якутат в 1806 году, и его взял к себе на воспитание Александр Баранов, первый главный правитель Русской Америки. Потом Лукин был переводчиком в материковой экспедиции храброго Васильева. Он был пионером Кускоквима, так же как и креолы Малахов, Колмаков и Глазунов. Лукин основал здесь «одиночку» и поселился в ней, окруженный враждебным племенем.
Однажды к Лукину пришли вооруженные индейцы. Они явно хотели разделаться с креолом. Но Лукин не растерялся. Он выбрал самого рослого индейца с лицом, измазанным графитовой пылью, с волосами, осыпанными орлиным пухом, схватил его за плечи, повернул и выкинул за двери. Посрамленный индеец долго ощупывал после этого свои ребра. Он тут же помирился с Лукиным и с тех пор сделался его лучшим другом…
? Голодаем малость мы, Лаврентий Алексеич, ? говорил Лукин. ? Все припасы приели. Оленей стрелять некому, рыбная снасть износилась. Старую юколу давно прикончили. Семья-то у меня в редуте немалая, сами видите ? сорок две души, а работников нет.
Припас ежели какой добывать надо, то из Александровского редута. А туда путь трудный: надо байдары переносить с Аимтака-реки через горы; без переноса не пройдешь. Вот нас эти переносы здесь всюду и губят. Мало таких мест, где цельной водой пройдешь от места до места. Вы нашей пищи попробуйте. Извольте вам горячую лепешку. Мы к муке молотый лягат-корень подмешиваем. И ничего ? едим и живы-здоровы. Не хлебом единым жив человек, господин Загоскин! Слово божие иногда надобнее хлеба. Я своим людям Священное писание читаю каждое воскресенье, а в субботу отправляю службу божественную, часовню из старой лавки перестроил. Я вам ее особо покажу.
Лицо Лукина светилось от удовольствия.
? Все это, Лукин, хорошо ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59