Теперь он лежит на моем столе, просвечивает на солнце. А эту раковину наши предки тоже носили в ожерелье, и пришла она сюда из тех мест, где водится коралл, который ты мне привезла…
Таисья Ивановна с уважением, присущим многим простым людям, когда им рассказывают о вещах, которых они не знали, взглянула на янтарь и раковину. Потом она придвинула к ним ветвь красного коралла.
? Так способнее будет, ? сказала она. ? Коралл-то ты себе возьми, для науки. Мне он ни к чему. Гляди ты, на земле рязанской что собралось ? из каких краев дальних! И еще мне сдается: горюем мы все, страданье принимаем, льем слезы; вот бы слезы наши обернулись самоцветами какими, окаменели, а потом снова людям засветили. Только не бывает так, ? заключила оиа с грустью. ? А все же, думается мне, не зря наши слезы…
Загоскин смотрел на алую ветку и думал, что этот день запомнится ему на всю жизнь. Сколько он узнал в одно это утро о судьбах людей, шагавших вместе с ним под солнцем! Ему представился индеец Кузьма, бредущий по сверкающему насту, с копьем в руке, в обледеневшем плаще, с лицом, исполненным суровой и неотступной решимости. Кузьма пошел к колыбели сына своего друга… И Загоскин с гордостью ощутил, что жизнь его, так же как и жизнь Ке-ли-лын или Кузьмы, крепка и ясна, как янтарь.
? Знаешь что, Таисья Ивановна? Один хороший, умный и очень больной человек, который любил народ сильней своей жизни, сказал мне, что через много лет Россия вспомнит всех, кто любил ее и желал ей добра. Нас тоже не забудут.
? Выходит, что так, ? вздохнула Таисья Ивановна. ? Пойдем, Лаврентий Алексеич, поглядим на божий свет, уж как мне ваш ручей нравится…
Они сошли с крыльца. День был уже на исходе, солнце освещало нижние половины стволов, нежно-золотые пятна лежали на мхах. Лес высился вокруг разноцветными стенами: вблизи они были зеленые, потом ? голубые, а вдали ? совсем синие. Где-то мерно стучали топоры. Изредка в лесной тишине слышался гул падающего дерева. Загоскин шагал рядом с Таисьей Ивановной. Мелкая, уже прохладная пыль проселочной дороги ложилась на его сапоги. Он шел и думал о том, каким должен быть человек будущего столетия, который поймет и оценит его жизнь. В том, что такой человек придет в мир, Загоскин не сомневался. И он думал о том, что в жизни своей он свершил все, что мог, и что впереди ? снова испытания и борьба.
Родник бежал в ложе из гремучих камней. На дне его лежали пожелтевшие хвойные иглы.
? Ишь какой он живучий, поди, и зимой не замерзает, ? сказала Таисья Ивановна и зачерпнула морщинистой ладонью воды из ручья. Огнистые капли упали с ее пальцев и снова смешались со светлыми струями.
? Благодать! ? промолвила старуха. ? Жить, да еще как жить будем.
Она сняла с шеи ладанку на потемневшем шнурке и разорвала зубами узел полотняной подушечки.
Загоскин молча смотрел на Таисью Ивановну. Она склонилась над ручьем и вытряхнула щепоть серой аляскинской земли в воду.
? Пусть с землей российской смешается. Одинаковы они… ? просто сказала женщина и выпрямилась. ? А теперь идем, Лаврентий, домой. Там дел всяких много. Жить нам надо!
Вокруг них, дыша смолою и прохладой последних рос, вставали необъятные корабельные леса Рязанской губернии…
1940-1941
Москва ? «Лебедь» ? Можайск

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59