Это было началом нового этапа.
7
Что делать дальше - снова встал вопрос, который я отодвигал. Самое смешное то, что я за эти годы, легко и свободно, не придавая никакого значения, сделал несколько неплохих работ. Но в целом, конечно, моя наука топталась на месте. Я не знал, что дальше. И для того, чтобы отложить решение, выдумал писать докторскую диссертацию - подведу черту, разберусь в сделанном и, может быть, осмотрев все с высоты, что-то придумаю. К тому же выиграю время, ведь занятие это почтенное и всем понятное, можно отлынивать от текущей работы, исчезать надолго. Я ездил в Москву, где жила моя новая жена, писал диссертацию и наблюдал жизнь художников. Она была чуждой, непонятной, но привлекала странной свободой, которую люди взяли, не заслужив долгим и трудным путем "восхождения". Решили, что имеют право, и вот так живут. Я же представлял себя истинную свободу только как награду в конце славного пути.
Скоро я увидел, что люди как люди - свои подонки, шарлатаны. тщеславцы и карьеристы, и умные талантливые люди. Им сложней жить, чем "научникам", про которых власть выучила, что нужны. Я твердо знал, что к живописи не способен, и не пытался. Но мне было любопытно и непонятно, по каким же критериям картина "считается" хорошей или плохой, как это можно понять?..
Так, в относительном безделии, прошли два года. Не было сильных бурь и той постоянной тяжести, с которой я привык жить. Я не спеша писал диссертацию, лениво копался на работе, ездил в Москву смотреть на художников... Правда, я чувствовал себя слегка растерянным, но угрызений никаких не было. Можно сказать, впервые в жизни я жил легко, спокойно и интересно.
8
Что это были за годы - три плюс два, такие разные и все-таки похожие. Первые три были безумием, срывом, праздником - чем угодно. Последующие два - покой и легкость. Главное, что их объединяет: наука потеряла свою ценность, особую власть надо мной. Еще осталось удовольствие от интеллектуальной игры. Хорошее, добротное, умное занятие. Но оно перестало меня волновать. Я уже не мог вкладывать в нее свои чувства, это кончилось. Так или иначе, это должно было произойти. Могло, как у многих, кого я знаю - через усталость, разочарование, цинизм, увлечение мелкими ценностями - деньгами, комфортом... или бытом, семьей, детьми... Я был по-другому воспитан. Произошло другое: вытеснение простыми чувствами, страстями, которые в силу обстоятельств жизни и моего характера, были задвинуты в угол много лет.
Такой поворот оказался естественней для меня, чем глубокое осмысление и дальновидные решения. В сущности я довольно примитивно устроен, "облагораживать" свои инстинкты не умею - с головой ухожу в свое звериное начало. Я просто взорвался и, по закону маятника, качнулся в противоположную сторону. Годами наследие матери, ее волевое, разумное начало господствовало, теперь же проявились черты отца, его чувственный, интуитивный подход к жизни. Новые отношения завладели мной и удерживали свои позиции с такой же силой и решительностью, как прежде разум и наука.
За три года я исчерпал открывшуюся мне другую сторону самого себя, и, чувствуя приближение пустоты, начал метаться. Меня больше устраивала определенность самых простых инстинктов, погруженность в них, чем отсутствие почвы под ногами. Когда я терял увлеченность, веру в особую ценность того, чем занимаюсь, всегда приходил страх. Тогда окружающий мир наступал на меня, со своим вялым равновесием дня и ночи, тухлыми буднями... Как всегда в минуты неопределенности, во мне проявились более тонкие чувства - нежность, сомнения, страх, неуверенность в собственной устойчивости. Я начал метаться от одной женщины к другой, каждой приписывая особые качества, убеждая себя во влюбленности. Наконец, как-то убедил - и попал совсем в другую среду, чуждую мне, но интересную. Наступило краткое равновесие - последующие два года я жил, ничего не требуя от себя, спокойно наслаждаясь самой жизнью, что вовсе мне не присуще.
В эти спокойные два года я, впервые за долгое время, наблюдал жизнь других людей, смотрел из окна автобуса. Мне не хотелось читать. Я мало что запоминал, разве что сам дух пейзажа. Видел вещи, которые раньше не замечал, и чувствовал себя как бы в новой стране, где все интересно. Мне не нужно было уезжать в другую страну, я уже уехал очень далеко. Я сам себя вышиб из прежней окостеневшей оболочки. Испытав обе стороны себя противоположные, качнувшись и туда и сюда, я на какое-то время попал в покой.
Я стал видеть свет, цвет, меня привлекали чужие окна, темные садики, лохматые деревья, холмы, дорога... Я везде видел себя - как бы я мог жить вот здесь, или здесь, и все время ставил себя на место тех людей, за которыми следил, проезжая мимо. Я поглощал мир глазами. Наверное, сказалось то, что я ходил к многим художникам, посмотрел за два года уйму картин, ничего в них не понимая.
В конце концов беспокойство догнало меня. Я дописал диссертацию - и увидел, что в сущности ничего не решил, болтаюсь в пространстве без точки опоры. Простые чувства уже не могли удержать меня, я стал чувствовать сложней... и думать. Так я добрался до 1977 года.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ж И З Н Ь В Т О Р А Я
1
Это была нежеланная поездка - я не люблю холод, ледяную воду, избы с душным теплом и острым сквознячком по ногам. Мне претят вздохи, закатывания глаз - "Ах, жизнь в глуши... Как, ты не любишь Север?!" Где искать простоту, если ее нет в себе?.. Как будто, забравшись в промерзшую избу, начнешь жить просто. Я много раз спал на полу, на сквозняке, в грязи, не раздеваясь, обходился хлебом, кормил клопов... и понял, что везде одинаково сложно дойти до полной тишины. Я имею в виду тишину внутри себя. Несколько раз я щедро платил, отвязываясь от людей, отдавая за покой и свободу все, что имел. И все-таки не достиг ни свободы, ни покоя: сам себя догонял, принуждал и мучил много лет. А теперь?.. пожалуй, понял, что "покой и воля" - просто миф: пока жив, их быть не может. Есть движение к ним, угадывается направление - и это уже немало.
Когда я говорю о несвободе, то имею в виду не только и не столько обычные дневные заботы, мелкую суету, тщеславие, злобу, зависть, страх перед властью, принуждением, чужой волей, бессилие перед Случаем... Мы хотим освободиться от всех этих пут, страхов, и жить, как нам нравится. Это чувство естественно, как голод. Жить, как хочется, это немало. Но значит ли это, быть свободным?.. Когда начинаешь жить, как хочется, вот тогда только постигаешь самую безнадежную несвободу - давление собственных барьеров, своих границ.
2
Итак, я был на Севере, сидел в лодке, взял цветные мелки и нарисовал несколько пейзажей. Это перевернуло мою жизнь. Я увидел, что создал другой мир - целиком, начиная от чистого листа. Это было именно то, чего мне всегда не хватало - сам, от начала и до конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
7
Что делать дальше - снова встал вопрос, который я отодвигал. Самое смешное то, что я за эти годы, легко и свободно, не придавая никакого значения, сделал несколько неплохих работ. Но в целом, конечно, моя наука топталась на месте. Я не знал, что дальше. И для того, чтобы отложить решение, выдумал писать докторскую диссертацию - подведу черту, разберусь в сделанном и, может быть, осмотрев все с высоты, что-то придумаю. К тому же выиграю время, ведь занятие это почтенное и всем понятное, можно отлынивать от текущей работы, исчезать надолго. Я ездил в Москву, где жила моя новая жена, писал диссертацию и наблюдал жизнь художников. Она была чуждой, непонятной, но привлекала странной свободой, которую люди взяли, не заслужив долгим и трудным путем "восхождения". Решили, что имеют право, и вот так живут. Я же представлял себя истинную свободу только как награду в конце славного пути.
Скоро я увидел, что люди как люди - свои подонки, шарлатаны. тщеславцы и карьеристы, и умные талантливые люди. Им сложней жить, чем "научникам", про которых власть выучила, что нужны. Я твердо знал, что к живописи не способен, и не пытался. Но мне было любопытно и непонятно, по каким же критериям картина "считается" хорошей или плохой, как это можно понять?..
Так, в относительном безделии, прошли два года. Не было сильных бурь и той постоянной тяжести, с которой я привык жить. Я не спеша писал диссертацию, лениво копался на работе, ездил в Москву смотреть на художников... Правда, я чувствовал себя слегка растерянным, но угрызений никаких не было. Можно сказать, впервые в жизни я жил легко, спокойно и интересно.
8
Что это были за годы - три плюс два, такие разные и все-таки похожие. Первые три были безумием, срывом, праздником - чем угодно. Последующие два - покой и легкость. Главное, что их объединяет: наука потеряла свою ценность, особую власть надо мной. Еще осталось удовольствие от интеллектуальной игры. Хорошее, добротное, умное занятие. Но оно перестало меня волновать. Я уже не мог вкладывать в нее свои чувства, это кончилось. Так или иначе, это должно было произойти. Могло, как у многих, кого я знаю - через усталость, разочарование, цинизм, увлечение мелкими ценностями - деньгами, комфортом... или бытом, семьей, детьми... Я был по-другому воспитан. Произошло другое: вытеснение простыми чувствами, страстями, которые в силу обстоятельств жизни и моего характера, были задвинуты в угол много лет.
Такой поворот оказался естественней для меня, чем глубокое осмысление и дальновидные решения. В сущности я довольно примитивно устроен, "облагораживать" свои инстинкты не умею - с головой ухожу в свое звериное начало. Я просто взорвался и, по закону маятника, качнулся в противоположную сторону. Годами наследие матери, ее волевое, разумное начало господствовало, теперь же проявились черты отца, его чувственный, интуитивный подход к жизни. Новые отношения завладели мной и удерживали свои позиции с такой же силой и решительностью, как прежде разум и наука.
За три года я исчерпал открывшуюся мне другую сторону самого себя, и, чувствуя приближение пустоты, начал метаться. Меня больше устраивала определенность самых простых инстинктов, погруженность в них, чем отсутствие почвы под ногами. Когда я терял увлеченность, веру в особую ценность того, чем занимаюсь, всегда приходил страх. Тогда окружающий мир наступал на меня, со своим вялым равновесием дня и ночи, тухлыми буднями... Как всегда в минуты неопределенности, во мне проявились более тонкие чувства - нежность, сомнения, страх, неуверенность в собственной устойчивости. Я начал метаться от одной женщины к другой, каждой приписывая особые качества, убеждая себя во влюбленности. Наконец, как-то убедил - и попал совсем в другую среду, чуждую мне, но интересную. Наступило краткое равновесие - последующие два года я жил, ничего не требуя от себя, спокойно наслаждаясь самой жизнью, что вовсе мне не присуще.
В эти спокойные два года я, впервые за долгое время, наблюдал жизнь других людей, смотрел из окна автобуса. Мне не хотелось читать. Я мало что запоминал, разве что сам дух пейзажа. Видел вещи, которые раньше не замечал, и чувствовал себя как бы в новой стране, где все интересно. Мне не нужно было уезжать в другую страну, я уже уехал очень далеко. Я сам себя вышиб из прежней окостеневшей оболочки. Испытав обе стороны себя противоположные, качнувшись и туда и сюда, я на какое-то время попал в покой.
Я стал видеть свет, цвет, меня привлекали чужие окна, темные садики, лохматые деревья, холмы, дорога... Я везде видел себя - как бы я мог жить вот здесь, или здесь, и все время ставил себя на место тех людей, за которыми следил, проезжая мимо. Я поглощал мир глазами. Наверное, сказалось то, что я ходил к многим художникам, посмотрел за два года уйму картин, ничего в них не понимая.
В конце концов беспокойство догнало меня. Я дописал диссертацию - и увидел, что в сущности ничего не решил, болтаюсь в пространстве без точки опоры. Простые чувства уже не могли удержать меня, я стал чувствовать сложней... и думать. Так я добрался до 1977 года.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ж И З Н Ь В Т О Р А Я
1
Это была нежеланная поездка - я не люблю холод, ледяную воду, избы с душным теплом и острым сквознячком по ногам. Мне претят вздохи, закатывания глаз - "Ах, жизнь в глуши... Как, ты не любишь Север?!" Где искать простоту, если ее нет в себе?.. Как будто, забравшись в промерзшую избу, начнешь жить просто. Я много раз спал на полу, на сквозняке, в грязи, не раздеваясь, обходился хлебом, кормил клопов... и понял, что везде одинаково сложно дойти до полной тишины. Я имею в виду тишину внутри себя. Несколько раз я щедро платил, отвязываясь от людей, отдавая за покой и свободу все, что имел. И все-таки не достиг ни свободы, ни покоя: сам себя догонял, принуждал и мучил много лет. А теперь?.. пожалуй, понял, что "покой и воля" - просто миф: пока жив, их быть не может. Есть движение к ним, угадывается направление - и это уже немало.
Когда я говорю о несвободе, то имею в виду не только и не столько обычные дневные заботы, мелкую суету, тщеславие, злобу, зависть, страх перед властью, принуждением, чужой волей, бессилие перед Случаем... Мы хотим освободиться от всех этих пут, страхов, и жить, как нам нравится. Это чувство естественно, как голод. Жить, как хочется, это немало. Но значит ли это, быть свободным?.. Когда начинаешь жить, как хочется, вот тогда только постигаешь самую безнадежную несвободу - давление собственных барьеров, своих границ.
2
Итак, я был на Севере, сидел в лодке, взял цветные мелки и нарисовал несколько пейзажей. Это перевернуло мою жизнь. Я увидел, что создал другой мир - целиком, начиная от чистого листа. Это было именно то, чего мне всегда не хватало - сам, от начала и до конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52