.. То, что ясно и четко выражено, уже не интересно и легко забывается, уходит из ежедневного обращения... или остается в сжатой, свернутой форме - формулой или афоризмом, которые не требуют доказательств и подтверждений.
Формы отбрасывания очень разнообразны - от попыток изменить свою жизнь и измениться самому - освободиться от влияний, связей, иллюзий, страстей, ошибок, собственных убеждений и достижений - до картин, книг. От "самосовершенствования", идеи очень сильной в молодости, до творчества.
В творчестве я вижу много от этого желания "отделаться" от себя. В картинах и книгах уже пережитые состояния, нечто остановленное, застывшее. Если продолжить эту мысль, то результат в искусстве - всего лишь "побочный продукт". То, что выброшено из "сферы внимания" за ненадобностью. Самые высококачественные из всех известных на земле отходов.
Я несколько заостряю взгляд на вещи. Отчего бы я так заботился о судьбе своих картин, если всего лишь отходы?.. Противоречие, конечно! Здесь проступает другая сторона моего отношения к жизни: ЭТО "ПУТЬ" И "ДЕЛО", а не только сумма внутренних состояний. Сделанные мной вещи окружают меня, как оболочкой, защищают, придают мужество, помогают поддержать интерес к себе. Хотя, глядя на них, не могу понять, что же в них моего... Я это не воспринимаю. Войдешь в чужую комнату и увидишь картину - написана "как надо"! Оказывается, это я... Что она может вызвать в другом человеке неразрешимый вопрос, источник удивления. И все-таки, картины и книги не только мои, они остаются другим. Нечто более долговечное и прочное, чем живая память. Хотя, наверное, менее ценное. Я ощутил это, когда умер мой брат. Умерла часть меня. Он помнил меня таким, каким никто теперь не знает! Моя собственная память потеряла подтверждение, стала более зыбкой, невесомой, еще больше приблизилась к видению, сну, бреду...
"Выталкиванием" можно объяснить многие мои черты и поступки. Например, почти полное отсутствие удовлетворенности, покоя после удачно сделанного дела, хорошей картины или рассказа. Желание тут же забыть об успехе, добиться нового, и обычно в другом роде, стиле, жанре, другой манере. Невозможность самоповторения, тем более, копирования, подражания. Неприязнь к так нужному порой закреплению результата, разработке собственных достижений, доведению их до законченности, ясности... В каждой работе проскакивается, протаскивается весь интервал от начального бессилия и неумения до вчерашнего дня. Многое, уже известное и пройденное, как бы "заново вспоминается"... Десятки лет я езжу в Москву на автобусе, и каждый раз за окном для меня новые пейзажи. Такая забывчивость скрашивает однообразие жизни, но в работе, в девяти случаях из десяти, невольно повторяешься. Слабости и трудности такого подхода к делу - "от нуля" очевидны. Но есть и свои прелести, и преимущества. Не так привыкаешь к себе, все время настроен на новое, на тот самый один шанс из десяти... или ста?.. ждешь его, и иногда получается.
4
Я всегда хотел стать независимым - от людей с их мнениями, от давления на меня со всех сторон, а главное - от моего страха перед жизнью. Я стремился "совершенствовать себя", чтобы освободиться от него (страха). Тот, кто намного лучше других, умней, сильней, менее зависим, и не так сильно боится. Я знал, что надо стать лучше, чем ты есть, тогда будешь свободным и бесстрашным. Когда-то мать сказала мне - так надо. А, может я это придумал?..
Понемногу, с большим скрипом, я убеждался в том, как мало могу в себе изменить. И теперь все чаще чувствую другую неодолимую зависимость. Я упоминал о ней - о давлении собственных границ и пределов. За ними остается так много! Я вижу, есть люди, которые могут гораздо больше, почему? И это все, что я могу? - спрашиваю себя. Я чувствую непреодолимую преграду своим усилиям, особенно в некоторые дни. Это как плыть в сиропе... Смотрю в окно, на ветки, на жухлую траву, на птиц, плавающих черными хлопьями над нашим холмом. Теперь я могу часами сидеть, почти не двигаясь, и наблюдать за мелкими движениями теней на занавеске. Колышутся листья... Это я-то, который грыз пальцы от нетерпения, вскакивал среди ночи, порываясь бежать, что-то проверять, исправлять...
Дело, конечно, не в осеннем пейзаже, с которым я сжился, а в том, как воспринимаешь себя. Я чувствую, насколько связан - самим собой, и ограничен - своими же страхами и возможностями, и мне не может помочь даже творчество! Более того, именно в нем наиболее остро проявляется моя ограниченность. Оно позволило мне приблизиться к собственным пределам. Наука не позволяла, жизнь - тем более, а картины и книги позволяют. Потому что не требуют от меня ничего... кроме собственных сил. Я чувствую странную скованность, оцепенение, не могу расслабиться, потому что тогда уж точно ничего не произойдет, и боюсь собираться и напрягаться - знаю, что тогда разменяюсь на мелкие дела и пустые слова...
В такие минуты я устаю от себя. А это опасно для человека, который в центре Вселенной. Он не должен себе надоесть. Тогда Вселенная взорвется.
Отбросить самого себя, отвязаться, наконец! Но все чаще я сижу, смотрю на те же ветки, на птиц, небо - и ощущаю покой в себе.
5
Отойти, отвязаться от постоянного внимания к себе всю жизнь мне помогали увлечения - делами, женщинами, едой, книгами, картинами. Но, если честно, я увлекался не книгами и картинами, не женщинами и едой, а моим собственными переживаниями, страстями, победами, движением, интуицией, пониманием, открытиями, свободой, силой, умом, разными благородными и не очень чувствами, которыми, оказывается, мир, а значит - и я, густо населены... Но что ни говори, все-таки я уходил от простого физического сосредоточения на себе, от примитивного ощущения себя как "центра жизни". Я забывал о страхе за хрупкую, ценную вещь, которую несу по местности, изобилующей препятствиями, по скользкой глинистой почве. Это я несу себя по жизни, ощущая слабость и хрупкость своего тела, которое каким-то чудом еще дышит, двигается, чувствует, мыслит... и все это в один момент кончится, и конец кажется более естественным, чем существование... Я постоянно боролся с этим страхом и побеждал его уходом в свои страсти и увлечения. Я презирал страх, и жизнь, полную ограничений. Нахлебался этого с детства, и больше не хотел! От меня требовали... меня просили, умоляли родители - быть осторожным. Потом необходимость умеренной и разумной жизни мне многократно доказывали многие люди. Мне говорили - "делай, что можешь... и не лезь на стенку от бешенства, если обстоятельства сильней тебя..." Потом надо мной смеялись, когда я начал неумело и страстно что-то карябать на бумаге и холсте. Мне говорили - "делай, что умеешь..." Таких я знал много, они были насмешливы, умны, глупы, злы, добры, снисходительны, высокомерны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Формы отбрасывания очень разнообразны - от попыток изменить свою жизнь и измениться самому - освободиться от влияний, связей, иллюзий, страстей, ошибок, собственных убеждений и достижений - до картин, книг. От "самосовершенствования", идеи очень сильной в молодости, до творчества.
В творчестве я вижу много от этого желания "отделаться" от себя. В картинах и книгах уже пережитые состояния, нечто остановленное, застывшее. Если продолжить эту мысль, то результат в искусстве - всего лишь "побочный продукт". То, что выброшено из "сферы внимания" за ненадобностью. Самые высококачественные из всех известных на земле отходов.
Я несколько заостряю взгляд на вещи. Отчего бы я так заботился о судьбе своих картин, если всего лишь отходы?.. Противоречие, конечно! Здесь проступает другая сторона моего отношения к жизни: ЭТО "ПУТЬ" И "ДЕЛО", а не только сумма внутренних состояний. Сделанные мной вещи окружают меня, как оболочкой, защищают, придают мужество, помогают поддержать интерес к себе. Хотя, глядя на них, не могу понять, что же в них моего... Я это не воспринимаю. Войдешь в чужую комнату и увидишь картину - написана "как надо"! Оказывается, это я... Что она может вызвать в другом человеке неразрешимый вопрос, источник удивления. И все-таки, картины и книги не только мои, они остаются другим. Нечто более долговечное и прочное, чем живая память. Хотя, наверное, менее ценное. Я ощутил это, когда умер мой брат. Умерла часть меня. Он помнил меня таким, каким никто теперь не знает! Моя собственная память потеряла подтверждение, стала более зыбкой, невесомой, еще больше приблизилась к видению, сну, бреду...
"Выталкиванием" можно объяснить многие мои черты и поступки. Например, почти полное отсутствие удовлетворенности, покоя после удачно сделанного дела, хорошей картины или рассказа. Желание тут же забыть об успехе, добиться нового, и обычно в другом роде, стиле, жанре, другой манере. Невозможность самоповторения, тем более, копирования, подражания. Неприязнь к так нужному порой закреплению результата, разработке собственных достижений, доведению их до законченности, ясности... В каждой работе проскакивается, протаскивается весь интервал от начального бессилия и неумения до вчерашнего дня. Многое, уже известное и пройденное, как бы "заново вспоминается"... Десятки лет я езжу в Москву на автобусе, и каждый раз за окном для меня новые пейзажи. Такая забывчивость скрашивает однообразие жизни, но в работе, в девяти случаях из десяти, невольно повторяешься. Слабости и трудности такого подхода к делу - "от нуля" очевидны. Но есть и свои прелести, и преимущества. Не так привыкаешь к себе, все время настроен на новое, на тот самый один шанс из десяти... или ста?.. ждешь его, и иногда получается.
4
Я всегда хотел стать независимым - от людей с их мнениями, от давления на меня со всех сторон, а главное - от моего страха перед жизнью. Я стремился "совершенствовать себя", чтобы освободиться от него (страха). Тот, кто намного лучше других, умней, сильней, менее зависим, и не так сильно боится. Я знал, что надо стать лучше, чем ты есть, тогда будешь свободным и бесстрашным. Когда-то мать сказала мне - так надо. А, может я это придумал?..
Понемногу, с большим скрипом, я убеждался в том, как мало могу в себе изменить. И теперь все чаще чувствую другую неодолимую зависимость. Я упоминал о ней - о давлении собственных границ и пределов. За ними остается так много! Я вижу, есть люди, которые могут гораздо больше, почему? И это все, что я могу? - спрашиваю себя. Я чувствую непреодолимую преграду своим усилиям, особенно в некоторые дни. Это как плыть в сиропе... Смотрю в окно, на ветки, на жухлую траву, на птиц, плавающих черными хлопьями над нашим холмом. Теперь я могу часами сидеть, почти не двигаясь, и наблюдать за мелкими движениями теней на занавеске. Колышутся листья... Это я-то, который грыз пальцы от нетерпения, вскакивал среди ночи, порываясь бежать, что-то проверять, исправлять...
Дело, конечно, не в осеннем пейзаже, с которым я сжился, а в том, как воспринимаешь себя. Я чувствую, насколько связан - самим собой, и ограничен - своими же страхами и возможностями, и мне не может помочь даже творчество! Более того, именно в нем наиболее остро проявляется моя ограниченность. Оно позволило мне приблизиться к собственным пределам. Наука не позволяла, жизнь - тем более, а картины и книги позволяют. Потому что не требуют от меня ничего... кроме собственных сил. Я чувствую странную скованность, оцепенение, не могу расслабиться, потому что тогда уж точно ничего не произойдет, и боюсь собираться и напрягаться - знаю, что тогда разменяюсь на мелкие дела и пустые слова...
В такие минуты я устаю от себя. А это опасно для человека, который в центре Вселенной. Он не должен себе надоесть. Тогда Вселенная взорвется.
Отбросить самого себя, отвязаться, наконец! Но все чаще я сижу, смотрю на те же ветки, на птиц, небо - и ощущаю покой в себе.
5
Отойти, отвязаться от постоянного внимания к себе всю жизнь мне помогали увлечения - делами, женщинами, едой, книгами, картинами. Но, если честно, я увлекался не книгами и картинами, не женщинами и едой, а моим собственными переживаниями, страстями, победами, движением, интуицией, пониманием, открытиями, свободой, силой, умом, разными благородными и не очень чувствами, которыми, оказывается, мир, а значит - и я, густо населены... Но что ни говори, все-таки я уходил от простого физического сосредоточения на себе, от примитивного ощущения себя как "центра жизни". Я забывал о страхе за хрупкую, ценную вещь, которую несу по местности, изобилующей препятствиями, по скользкой глинистой почве. Это я несу себя по жизни, ощущая слабость и хрупкость своего тела, которое каким-то чудом еще дышит, двигается, чувствует, мыслит... и все это в один момент кончится, и конец кажется более естественным, чем существование... Я постоянно боролся с этим страхом и побеждал его уходом в свои страсти и увлечения. Я презирал страх, и жизнь, полную ограничений. Нахлебался этого с детства, и больше не хотел! От меня требовали... меня просили, умоляли родители - быть осторожным. Потом необходимость умеренной и разумной жизни мне многократно доказывали многие люди. Мне говорили - "делай, что можешь... и не лезь на стенку от бешенства, если обстоятельства сильней тебя..." Потом надо мной смеялись, когда я начал неумело и страстно что-то карябать на бумаге и холсте. Мне говорили - "делай, что умеешь..." Таких я знал много, они были насмешливы, умны, глупы, злы, добры, снисходительны, высокомерны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52