Опустил руку, но прежде убедился, что она заметила мертвенный блеск метательного ножа в его пальцах.
- Радуйся, что не валяешься сейчас на полу, с этим вот "ключиком" в глотке, пока я занимаюсь шкатулкой, - сказал он. - Хватит квакать и не беси меня, ясно? Вас с Марипом не должно быть в этом городе. Надеюсь, ты не втрескалась в него, Эмоли.
Я решил тебя отпустить.
Она уловила легкий нажим на словах "решил" и "тебя", и снова ее шелка затрепетали.
- Я не люблю его, - ответила она. - Это даже не М.., но, черт возьми, я очень люблю свой жемчуг!
Он усмехнулся. Ее слова и голос показали, что Эмоли смирилась со своей участью и готова на все, лишь бы остаться целой и невредимой. Шедоуспан следил, как она подняла крышку шкатулки, начала доставать оттуда разнообразные мешочки и ссыпать в один из них золотые монеты. Звон монет ласкал слух вора, словно сладкий шепот возлюбленной.
- А тут поболе, чем пятьсот империалов, не так ли? - мимоходом осведомился он.
Но либо Эмоли мудро решила воздержаться от ответа, либо находила неприятной тему для разговора - сколько здесь монет и сколько их уплывет из ее рук.
- Как по-твоему, сколько весят пятьсот империалов?
- Не так много, как хотелось бы, - огрызнулась она.
- Эмоли, - повторил он, опасно понизив голос, - я спросил...
- Пять фунтов. Или три, или четыре.
- Когда отсчитаешь пятьсот монет в этот мешочек, снимешь жемчуг и отсчитаешь остальные в другой.
- О, Ганс, мой жемчуг... Мне так жаль...
Она начала рыдать.
- Ну, я, конечно, мог бы оставить тебе жемчуга, но ведь все равно их у тебя отберут.
- К-кто?
- Ребята на первом же корабле до Бандары, которым я тебя продам На этот раз она завыла во весь голос, а ее бюст затрясся от рыданий.
- Или стража Кадакитиса, когда я передам тебя в их лапы, - добавил Ганс тем же ровным и спокойным тоном. - Ты знаешь, что я провел целую ночь скрюченный в три погибели в большом - но не очень - мешке, в трюме этой проклятой шхуны? А, Эмоли?
О, я так много передумал за это время... А времени у меня было завались, Эмоли!
Подвывая, она потянула с себя нитки жемчуга. Словно безутешная мать, посылающая последнее "прости" ненаглядному дитяте, безвременно отдавшему богу душу, она медленно поднесла ожерелье к столику. Бережно и прощально опустила его в мешочек с золотом. И громко шмыгнула носом. Искушенному глазу Ганса показалось, что она вздрогнула либо приготовилась к какому-то внезапному движению.
- Я так рад, Эмоли, что ты решила вести себя, как умная девочка, напомнил он. - Терпеть не могу убийств, но если уж я бросаю нож, то обычно целюсь в самое приметное место. Ну, ты понимаешь - в глаз.
Бриллиантовые подвески в серьгах мелко затряслись. Она снова шмыгнула носом, дернула головой, чтобы стряхнуть слезы с ресниц и снова вздрогнула, когда ей на глаза попался рыскающий по комнате невероятно большой котище, судя по виду, способный задрать любого демона. Она смахнула слезы рукой и вытерла ее о платье, туго облегающее бедра. И начала отсчитывать золотые монеты в другой мешочек из мягкой кожи - Если ты прекратишь строить планы, как отдать меня в лапы стражей или работорговцев, - тихо произнесла она, не поднимая головы, - то получишь все деньги.
- Тогда я стану богатым, и мне начнут приходить в голову дурацкие мысли - например, подгрести под себя весь Санктуарий.
Что это за вор, если ему незачем гулять по ночам? Для меня это - самая большая радость в жизни. Нет, у меня есть лучшее применение этому золоту.
- ..девять, сто, - наконец сказала Эмоли. - Все. - Она подняла голову. На пухленьких щеках остались темные дорожки из слез, перемешанных с тушью для глаз. - А почему два мешочка?
- Один дай мне. А я возвращаю его тебе обратно. За эти деньги, за сотню полновесных золотых империальчиков, я покупаю у тебя "Сад Лилий". Пиши расписку, Эмоли. Держу пари, что чеки для банков лежат в твоем декольте, угадал?
- Сотня... - Она забыла закрыть рот.
- Да, я знаю, - сказал он. - Я стою больше, чем ты получила за меня. Собственно, я стою больше, чем пятьсот золотых, которые я швырну в окно Джабала однажды темной ночкой! Давай, Эмоли, пиши расписку.
Она запустила пальцы, все в перстнях, в золото, осторожно пошарила и выудила небольшой кожаный пакет, развернула бланк. Она уже начала писать, когда кто-то постучал в дверь.
Эмоли дернулась, потом посмотрела на Ганса. Он поднял левую руку, с преувеличенным тщанием нащупывая нож, а правой легко махнул в сторону двери.
Эмоли повернулась на своем стуле без спинки и громко рявкнула:
- Я не хочу, чтобы меня беспокоили! И скажи это всем. Всем, Висси!
- Но, мадам... - начал голос, голос одной из ее девочек.
Ганс придал своему голосу глубину и хриплость и постарался сказать с ноткой сонливой ленцы:
- Может, возьмем ее в нашу игру с колотушками, дорогуша?
Или ты хочешь, чтоб я выдрал маленький язычок этой трещотки и принес его тебе?
За дверью сразу стало тихо. Эмоли вернулась к расписке. Подписалась. Поставила свою печать. Развернулась на стуле и посмотрела на Ганса.
- Готово. Хочешь поставить крестик?
- Встань вот здесь на колени, Эмоли. И постой спокойно, пока я поставлю подпись на документе.
Она знала, что Ганс не умеет ни читать, ни писать, но не посмела надуть его. И даже не фыркнула в ответ. Эмоли приняла позу, которую принимала частенько по роду занятий, и подождала, пока он выводил слишком много значков для простого крестика, около дюжины, а то и поболе. Она чрезвычайно удивилась, когда увидела, что он начертал на расписке четыре кривые, но вполне различимые буквы:
ГАНС - А теперь я вот что скажу тебе, Эмоли, - сказал Ганс, засовывая документ обратно в кожаный пакетик, а тот - под свою тунику. - У меня должны быть гарантии. Я собираюсь нанести визит Марипу. Ты заведешь руки за спину и скрестишь их, а я обещаю, что вернусь и освобожу тебя. И ты вместе с сотней империалов по-быстрому смоешься из Санктуария.
- Ку... Куда же я поеду-у-у! - завыла она, пока он рвал ее платье и связывал ей руки, обматывая запястья полосами шелка.
Над ее плечом нависло смуглое горбоносое лицо ночного разбойника по кличке Шедоуспан. На нее глянул черный и бездонный, как полночное небо, глаз, всего в каком-то дюйме от ее лица.
- Можешь проваливать ко всем чертям, дрянная торговка людьми, произнес он дрожащим от злости голосом. - Или пораскинешь мозгами, прикроешь пасть и направишься в Суму, или куда там идет ближайший караван. У тебя будет пятьсот добрых ранканских империалов, чтобы начать дело, с которым ты лучше всего справляешься.
Она сглотнула и щелкнула зубами, едва не откусив себе губу.
- Вот и прекрасно. А теперь раскрой пасть пошире. Шире, я сказал!
Он оставил Эмоли, скорчившуюся на боку на кровати, лицом к стене. Ее руки были связаны за спиной, полоса материи тянулась до лодыжек, сведенных вместе и обмотанных до колен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76