Вот и все. – Неожиданно для Широкова он рассмеялся. – Я прошу вас, Петр Аркадьевич, передать и перевести это письмо в присутствии Лемаржа и профессора Маттисена. Они понимают английский язык. Это для того, чтобы они могли подтвердить, что письмо Диегонем получено и он знает его содержание.
– Вы думаете?..
– Я ничего не думаю Думать должны каллистчне.
– А этот намек?
– Если они не поймут, то разъясните им.
Широков в точности выполнил поручение. Он сделал это не без тайного опасения. А что, если каллистяне согласятся? Об Америке они знают достаточно.
– Ну что? – спросил Козловский, встретившись через полчаса с Широковым.
– Диегонь только рассмеялся; а Мьеньонь другими словами повторил то, что сказали вы, – «неуклюжий маневр».
Козловский пожал плечами.
– Удивляюсь, – сказал он, – что вы так плохо понимаете их. Разве можно было в этом сомневаться?
Письмо из Америки оказалось не единственным. Весь день приходили аналогичные письма и телеграммы со всех концов мира. Казалось, что во всех странах испытывали горячее желание помочь каллистянам в постигшей их беде. Широков добросовестно читал все эти послания Диегоню, пока каллистянин сам не попросил его прекратить чтение этих писем.
– Мы вверили свою судьбу вам, – сказал он. – Вы наши братья. Нам и так уже надоели газеты, которые вы нам читаете.
В лагере получались многие зарубежные газеты, и Козловский требовал, чтобы каллистяне были в курсе того, что в них писалось. Диверсия на звездолете и ранение Вьеньяня были в центре внимания мировой печати. Подавляющее большинство газет осуждали совершенное преступление и помещали на своих страницах протесты и негодующие письма Академий, научных институтов и обществ, учащейся молодежи всех стран и отдельных крупных ученых. Покушение на гостей Земли вызвало бурю негодования во всем мире. Но были и такие газеты, которые использовали сообщение о диверсии для клеветнических выпадов по адресу Советского Союза, и именно об этих газетах и говорил Диегонь.
Оставаться в лагере больше было нельзя. Осень вступала в свои права. «Иностранный лагерь» уже ликвидировался. Некоторые его обитатели переехали в Москву, чтобы там продолжать работу, другие вернулись на родину. Пора было всем уезжать отсюда.
Куприянов собрал совет, на котором присутствовали все каллистяне и члены экспедиции. Было решено переехать в Москву утром шестнадцатого числа.
– А вы, Николай Николаевич, – спросил Широков, зайдя вечером в палатку секретаря обкома, – неужели нам придется расстаться с вами?
– А зачем я вам?
– Вы поедете в Москву? – радостно спросил Широков, увидя в глазах своего собеседника лукавые огоньки.
– К сожалению, – шутливо ответил Козловский. – Такова уж моя горькая участь. Моя жена и то уж ворчит.
– Вы так полюбили каллистян, – сказал Широков. – Мне очень жаль, что вы не можете сами говорить с ними. Почему вы не учитесь их языку?
– Я его немного знаю, – по-каллистянски ответил Козловский.
Он весело рассмеялся, видя изумление Широкова.
– Этот язык дается мне трудно. Не то, что вам. Но я им обязательно овладею. Я хочу прочесть книги, которые они оставят на Земле, а когда звездолет прилетит вторично, я буду говорить с ними. Я твердо решил дожить до этого.
– Если бы я знал, – сказал Широков, – то помог бы вам.
– Мне помогал Лежнев. И не только мне. Еще один член нашей экспедиции изучает язык Каллисто.
– Кто?
– А этого я вам пока не скажу. Узнаете в свое время.
На следующий день погода окончательно испортилась. Весь день шел дождь. Земля стала мокрой, вязкой, и звездоплаватели были вынуждены надеть земную обувь. Их легкие туфли, похожие на сандалии, были совершенно негодны в этих условиях.
Последние две ночи каллистяне провели на звездолете. Они хотели проститься со своим кораблем, на котором провели одиннадцать лет.
Утром шестнадцатого числа вертолет совершил последний рейс на вершину шара. Корабль оставался под охраной полка Черепанова. Вскоре его должны были сменить другие части.
По распоряжению Куприянова звездолет окружали высокой оградой. Со вчерашнего дня автомашины подвозили в лагерь бревна и доски.
Не только каллистяне, но и люди с грустью смотрели на покидаемый корабль. С ним были связаны незабываемые минуты. Но никто не сомневался, что обреченный на неподвижность звездолет рано или поздно снова будет готов к стремительному полету в межзвездных просторах; что придет время – и люди проводят своих гостей обратно на родину. Могучая техника Советского Союза справится с поставленной перед ней задачей.
Внутри корабля, за толстыми двойными стенами, оставалось лежать тело человека, пытавшегося навеки остановить сердце металлического гиганта. Труп будет лежать там до тех пор, пока инженеры не сумеют открыть двери и выбросить его оттуда.
Было неприятно сознавать, что звездолет – замечательное создание разума далекой Каллисто – является сейчас не чем иным, как временным гробом, но приходилось свыкнуться с этой мыслью. Изменить пока ничего было нельзя.
Лагерь представлял собой унылую картину. Мокрые палатки стояли «нахохлившись». Всюду были лужи и невылазная грязь.
Куприянов предложил перебраться на аэродром с помощью вертолета, и это предложение было с удовольствием принято всеми. Путешествие в автомобилях по размытой дороге предвещало мало приятного. Вертолет мог за пять рейсов перебросить всех.
Первыми улетели иностранцы, Широков и Штерн. Кинооператор просил взять его в последний рейс, так как хотел снять отъезд каллистян из лагеря.
Последними вылетели Куприянов, Козловский и кинооператор.
Подполковник Черепанов и его офицеры с грустной завистью провожали их.
– Это были незабываемые дни, – сказал капитан Васильев.
Куприянов снова не узнал поля, на котором когда-то опустились их самолеты. Перед ним был современный, прекрасно оборудованный аэродром с бетонными дорожками.
Самолеты, прилетевшие за ними из Москвы, уже ждали.
– Нам бы хотелось еще раз взглянуть на корабль, – сказал Диегонь.
– Обязательно! – ответил Куприянов, когда ему перевели эту просьбу.
– Я скажу летчикам, чтобы они пролетели над звездолетом.
В Москву улетало двадцать семь человек; десять каллистян, шестеро иностранцев, Козловский, кинооператор и девять членов экспедиции. Профессор Смирнов улетел накануне. Его вызвали в Москву телефонограммой.
В Москве их ждали.
Столица Советского Союза готовилась встретить гостей Земли.
В городе находились многочисленные делегации со всех концов страны.
Академик Неверов вчера позвонил в лагерь и сообщил Куприянову, что вечером в день приезда звездоплаватели будут приняты Председателем Совета Министров и секретарем ЦК КПСС.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Вы думаете?..
– Я ничего не думаю Думать должны каллистчне.
– А этот намек?
– Если они не поймут, то разъясните им.
Широков в точности выполнил поручение. Он сделал это не без тайного опасения. А что, если каллистяне согласятся? Об Америке они знают достаточно.
– Ну что? – спросил Козловский, встретившись через полчаса с Широковым.
– Диегонь только рассмеялся; а Мьеньонь другими словами повторил то, что сказали вы, – «неуклюжий маневр».
Козловский пожал плечами.
– Удивляюсь, – сказал он, – что вы так плохо понимаете их. Разве можно было в этом сомневаться?
Письмо из Америки оказалось не единственным. Весь день приходили аналогичные письма и телеграммы со всех концов мира. Казалось, что во всех странах испытывали горячее желание помочь каллистянам в постигшей их беде. Широков добросовестно читал все эти послания Диегоню, пока каллистянин сам не попросил его прекратить чтение этих писем.
– Мы вверили свою судьбу вам, – сказал он. – Вы наши братья. Нам и так уже надоели газеты, которые вы нам читаете.
В лагере получались многие зарубежные газеты, и Козловский требовал, чтобы каллистяне были в курсе того, что в них писалось. Диверсия на звездолете и ранение Вьеньяня были в центре внимания мировой печати. Подавляющее большинство газет осуждали совершенное преступление и помещали на своих страницах протесты и негодующие письма Академий, научных институтов и обществ, учащейся молодежи всех стран и отдельных крупных ученых. Покушение на гостей Земли вызвало бурю негодования во всем мире. Но были и такие газеты, которые использовали сообщение о диверсии для клеветнических выпадов по адресу Советского Союза, и именно об этих газетах и говорил Диегонь.
Оставаться в лагере больше было нельзя. Осень вступала в свои права. «Иностранный лагерь» уже ликвидировался. Некоторые его обитатели переехали в Москву, чтобы там продолжать работу, другие вернулись на родину. Пора было всем уезжать отсюда.
Куприянов собрал совет, на котором присутствовали все каллистяне и члены экспедиции. Было решено переехать в Москву утром шестнадцатого числа.
– А вы, Николай Николаевич, – спросил Широков, зайдя вечером в палатку секретаря обкома, – неужели нам придется расстаться с вами?
– А зачем я вам?
– Вы поедете в Москву? – радостно спросил Широков, увидя в глазах своего собеседника лукавые огоньки.
– К сожалению, – шутливо ответил Козловский. – Такова уж моя горькая участь. Моя жена и то уж ворчит.
– Вы так полюбили каллистян, – сказал Широков. – Мне очень жаль, что вы не можете сами говорить с ними. Почему вы не учитесь их языку?
– Я его немного знаю, – по-каллистянски ответил Козловский.
Он весело рассмеялся, видя изумление Широкова.
– Этот язык дается мне трудно. Не то, что вам. Но я им обязательно овладею. Я хочу прочесть книги, которые они оставят на Земле, а когда звездолет прилетит вторично, я буду говорить с ними. Я твердо решил дожить до этого.
– Если бы я знал, – сказал Широков, – то помог бы вам.
– Мне помогал Лежнев. И не только мне. Еще один член нашей экспедиции изучает язык Каллисто.
– Кто?
– А этого я вам пока не скажу. Узнаете в свое время.
На следующий день погода окончательно испортилась. Весь день шел дождь. Земля стала мокрой, вязкой, и звездоплаватели были вынуждены надеть земную обувь. Их легкие туфли, похожие на сандалии, были совершенно негодны в этих условиях.
Последние две ночи каллистяне провели на звездолете. Они хотели проститься со своим кораблем, на котором провели одиннадцать лет.
Утром шестнадцатого числа вертолет совершил последний рейс на вершину шара. Корабль оставался под охраной полка Черепанова. Вскоре его должны были сменить другие части.
По распоряжению Куприянова звездолет окружали высокой оградой. Со вчерашнего дня автомашины подвозили в лагерь бревна и доски.
Не только каллистяне, но и люди с грустью смотрели на покидаемый корабль. С ним были связаны незабываемые минуты. Но никто не сомневался, что обреченный на неподвижность звездолет рано или поздно снова будет готов к стремительному полету в межзвездных просторах; что придет время – и люди проводят своих гостей обратно на родину. Могучая техника Советского Союза справится с поставленной перед ней задачей.
Внутри корабля, за толстыми двойными стенами, оставалось лежать тело человека, пытавшегося навеки остановить сердце металлического гиганта. Труп будет лежать там до тех пор, пока инженеры не сумеют открыть двери и выбросить его оттуда.
Было неприятно сознавать, что звездолет – замечательное создание разума далекой Каллисто – является сейчас не чем иным, как временным гробом, но приходилось свыкнуться с этой мыслью. Изменить пока ничего было нельзя.
Лагерь представлял собой унылую картину. Мокрые палатки стояли «нахохлившись». Всюду были лужи и невылазная грязь.
Куприянов предложил перебраться на аэродром с помощью вертолета, и это предложение было с удовольствием принято всеми. Путешествие в автомобилях по размытой дороге предвещало мало приятного. Вертолет мог за пять рейсов перебросить всех.
Первыми улетели иностранцы, Широков и Штерн. Кинооператор просил взять его в последний рейс, так как хотел снять отъезд каллистян из лагеря.
Последними вылетели Куприянов, Козловский и кинооператор.
Подполковник Черепанов и его офицеры с грустной завистью провожали их.
– Это были незабываемые дни, – сказал капитан Васильев.
Куприянов снова не узнал поля, на котором когда-то опустились их самолеты. Перед ним был современный, прекрасно оборудованный аэродром с бетонными дорожками.
Самолеты, прилетевшие за ними из Москвы, уже ждали.
– Нам бы хотелось еще раз взглянуть на корабль, – сказал Диегонь.
– Обязательно! – ответил Куприянов, когда ему перевели эту просьбу.
– Я скажу летчикам, чтобы они пролетели над звездолетом.
В Москву улетало двадцать семь человек; десять каллистян, шестеро иностранцев, Козловский, кинооператор и девять членов экспедиции. Профессор Смирнов улетел накануне. Его вызвали в Москву телефонограммой.
В Москве их ждали.
Столица Советского Союза готовилась встретить гостей Земли.
В городе находились многочисленные делегации со всех концов страны.
Академик Неверов вчера позвонил в лагерь и сообщил Куприянову, что вечером в день приезда звездоплаватели будут приняты Председателем Совета Министров и секретарем ЦК КПСС.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67