Я поднимаюсь и собираюсь отправиться на поиски Паулы, чтобы произнести перед ней монолог о том, что нельзя донимать пожилую даму, особенно если в основном за ее счет живут все обитатели дома, и благодаря ей мы имеем над головой крышу, которая тоже является собственностью сварливой старухи.
– Подожди. – Мари смотрит на меня с печалью, потому что ничего не поняла. Ее золотые браслеты радостно позвякивают, безучастные к душевным мукам их владелицы. – Однажды ты встретишься со старостью, и тебе уже не будет все равно. Тебе останется только одно: вспоминать о моментах, которые остались в прошлом и которые тебе не суждено пережить снова. Тогда ты тоже поймешь, Кандела. Юность не вечна, хотя молодые в это не верят. Вернее, юность вечна, но юные не вечны. Знаешь, я тоже была молодой, и посмотри на меня теперь: я должна терпеть, когда мерзкая девчонка заявляет мне, что я ношу маску. Конечно, ее время тоже придет. Я это знаю.
Как жаль, что ты не сможешь быть здесь, чтобы это увидеть, думаю я, отправляясь на поиски Паулы. Моя тетя закидывает ногу на ногу, на секунду забывая, что ее брюки могут помяться, хотя они и сшиты в Англии. Теперь она походит на черепаху.
Иди ты к черту, старая какаду. Ты прожила длинную жизнь, но она тебя ничему не научила.
Я нахожу племянницу, – она сидит с ногами на кровати и занята причесыванием черной прекрасной и стройной куклы.
– Мне пять лет, – говорит она мне. В этом доме у всех в той или иной степени одна и та же навязчивая идея, – а тебе сколько?
Я прочищаю горло и отвечаю, что двадцать пять.
– А ей? – Она указывает на дверь, вероятно, стараясь определить то место, где находится тетя Мариана.
– Кому? – спрашиваю я в свою очередь.
– Тете Мари, сколько лет тете Мари?
– Шестьдесят девять, – ласково отвечаю я. Паула оседает под грузом услышанного. В конце концов, она не такая уж плохая девочка.
Глава 13
– Мы всегда делали то, что он говорил. – Гадор возвращается к своей излюбленной теме – обсуждению своего неудавшегося брака с различных точек зрения, иногда неожиданных: сексуальной, экономической, домашне-философской, обобщающей, героической, материнской. Она говорит о его агонии или даже об имевших место извращениях, помимо многих других привлекательных сторон.
Кармина слушает с сочувствием, устроившись на краю кровати, на которой лежит Гадор, и делает ей массаж ног, используя те же приемы, что требуются для лепки пельменей. Покорные ступни Гадор отливают синевой.
– И вот он приходит и говорит мне, что будет со мной. Приходит и говорит: «Так и быть. Орудие готово», – а я не теряю присутствия духа и отвечаю: «Может, мне самой научиться стрелять? Я бы знала куда!» Представляешь! Он считал, что я еще должна благодарить и благословлять его, будто он оказывал мне честь, козел. А сам изменял мне с какими-то отбросами. Мужлан! – Гадор снова начинает безутешно рыдать. – И теперь я все время думаю, не заразил ли он меня чем-нибудь. Бедный Рубен…
Она продолжает плакать, а Кармина утомленно и ласково просит ее не плакать, потому что это невыносимо. Если надо, говорит Кармина, она этого козла убьет своими собственными руками, а еще лучше вобьет ему кол в одно место. Я сижу за своим письменным столом, который служит также туалетным столиком, и с трудом пытаюсь вникнуть в то, что читаю. Я несколько раз повторяю последнюю прочитанную фразу, но совершенно не в состоянии ее понять или запомнить, потому что возбужденные голоса сестер мешают мне сосредоточиться. Мы четверо сейчас похожи на молекулу, в нас уже заложена на определенном уровне информация о трансмиссии энергии, о том, что она будет передаваться на более низкий уровень по микроканалам и нервным окончаниям. Достаточно поплакать и попереживать, чтобы выступить проводником.
– Слушай, Гадор, – говорит Бренди, теребя свои черные кудрявые волосы, – он не мог тебя ничем заразить, потому что ты беременна, каждый месяц тебе делают анализы и сообщают результаты. И они нормальные, верно? Значит, ты здорова, ты ничего от него не подцепила, ни СПИД, ни что-то еще. И потом, мы же видели пленки: Виктор мерзавец, но он пользуется презервативом.
– Мне не нравятся презервативы. – Кармина уперлась взглядом в пол, а ее плечи кажутся сейчас еще более могучими.
– А я считаю их очень полезной вещью, – говорю я и закрываю книгу, чтобы присоединиться к разговору. – Представляете, как бы было здорово, если бы отец и мать Виктора им воспользовались.
– Но родители о нем забыли! – Кармина презрительно машет рукой.
– Потому что были похожи на тебя: им не нравились презервативы, – настаиваю я, стараясь потеснить Бренди на кровати.
– Если бы у меня был СПИД, мне бы сказали в больнице, верно?
– Конечно, – мы трое успокаиваем Гадор.
– Хорошо, что у меня немного спал отек… эта тяжесть сверху… – Гадор садится, принимая позу лотоса, ее живот свисает и почти закрывает ноги; очевидно, массаж ей действительно пошел на пользу. – Раньше я всегда делала то, что он приказывал.
– Потому что он мелкий диктатор, мужлан и…
– …каменщик, – заканчивают фразу хором Кармина и Бренди.
– Вот какой у тебя муженек. – Я пытаюсь облокотиться на свою подушку но Бренди ее не отпускает, и ей удается отвоевать большую часть, кстати, более мягкую, потому что та, что досталась мне, вся в складках и комках, хотя и не знаю почему.
– Нет, он совсем не диктатор, – поправляет меня Гадор, – он всегда считал себя настоящим демократом и говорил, что для полноценного брака у каждого должно быть право голоса. Так что мы все ставили на голосование, если уж говорить начистоту.
– Но… послушай, Гадор, – я обращаюсь к ней, медленно выговаривая ровным голосом каждое слово, – разве ты только что не сказала, что всегда делала то, что приказывал Виктор? Это значит, что он диктатор. Или, может, тебе нравилось выполнять все, что он предлагал? А если так, тогда он был не диктатором, а демагогом.
– Нет, нет, он был совсем не таким. У нас была демократия, ты же знаешь, что это такое? Голосование, черт возьми, по каждому вопросу.
– И почему же он всегда выигрывал? – интересуется Кармина.
– Все нормально, ведь голосовал он и его причиндалы: он и его два яйца – это уже три, понятно? Поэтому я всегда оказывалась в меньшинстве. Вот так.
– Пошлая шутка. Не стоит так шутить, Гадор, ведь ты беременна, а это неподходящее время для таких острот, красотка. – Я теряю интерес к подушке и наклоняюсь, чтобы посмотреть в глаза Гадор.
– Мне и слова нельзя сказать!
– Ты что, дура? – Бренди смотрит на нее осуждающе, сморщив свое красивое лицо.
– Да, пусть я дура, что есть, то есть! Виктор мне это говорил. И еще он часто повторял в шутку, что он не один, потому что с ним еще его яйца, а я только моргала в ответ, но потом он меня убедил, что это очень умно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44