Потянулись мимо бесшумными составами мрачные, неживые витрины.
* * *
Старый бутылочник продолжал свой упорный марафон. Ноги уже сами несли его. Усталости он не чувствовал.
Закончилась Полянка. Закончилась и ночь. Забрезжил рассвет. Сперва робко и, как бы спрашивая позволения на то, а потом вдруг обрушился, грянул безмолвно и заполнил собой улочки и переулки, растекся по площади и чуть с ног не сбил Бусыгина.
* * *
И тут Бусыгин осознал, что кончилось его ночное бдение.
И измотанный, и жалкий, он поплелся домой, слегка пошатываясь.
Дома ждали его серые облупленные стены, трухлявый диванчик, с которого соскочил он посреди ночи, увлекаемый неведомой силой, несколько табуреток, сколоченных грубо и наспех, да графин с водой, сверху накрытый граненым двухсотграммовым стаканом.
Стакану тому позавчера минуло двадцать лет.
Диванчик жалобно заскрипел под обессилевшим обмягшим телом Бусыгина, резко и надрывно зазвенели какие-то пружины, глухо что-то стукнулось с сухим деревянным звуком, и в комнате воцарилась тишина, продолжавшаяся, однако, недолго – через несколько минут раздался приглушенный храп.
Бусыгин провалился в сон.
На этот раз он спал спокойно.
* * *
А город с лязганьем расправлял свои железобетонные суставы.
Город постепенно наполнялся зловонием, распространяя угарный смрад. Нервозность и остервенение воцарились на улицах. В мутном небе завис плавящийся огненный шар.
К полудню стало парить еще сильней. Духота навалилась потной тяжелой массой.
И где-то за покатыми замоскворецкими крышами собирались тучи.
И где-то к часу «пик» к придавленной чертыхающейся земле метнулся первый зигзаг молнии. Грохнул гром. Обрушился ливень.
Людские потоки схлынули, уступая потокам водным, пузырящимся и нахрапистым.
* * *
Изливши страсти свои, дождь прекратился. Свежий вечерний воздух наполнился звоном и гомоном. Бурые лужи словно бы застыли, изредка тревожимые случайными каплями. Гулко застучали шаги по асфальту. Выскочили во двор дети, и по лавочкам расселись старушки.
Стало светло и прозрачно, и листья на деревьях посвежели и приобрели сочный глянец. В мире воцарился покой.
* * *
… И выглянула из-за угла зловещая фигурка Бусыгина. Он тихо, ядовито шипел и водил по воздуху усиками, словно старался уловить некие запахи.
* * *
– А где же сейчас этот Бусыгин?
– Мается.
– Как так?
– А очень просто. У него круговая программа. Он обречен выполнять одно и то же действие. Как только ситуация заканчивается, он повторяет ее вновь и вновь. Как бы по кругу бегает.
– Но когда-нибудь он вырвется из этого круга?
– Где-то в середине этого круга он умрет, тогда и вырвется.
– И тогда сразу попадет к вам?
* * *
– А он уже давно у нас. Сейчас его существование поддерживается только рефлексами. А рефлексы, как я уже говорил, работают наподобие часов – в один момент завод кончается, и они останавливаются. И дальнейшая их судьба уже зависит от руки часовщика. Ну а Часовщиком даже Демиург не может стать, только – Мастер. Ну да ладно, больше не буду тебя утомлять ни рассуждениями, ни картинами. Вот только последнюю сценку покажу тебе и отправлю обратно, в тело.
И тут Лукин увидел себя самого, тем, каким был лет двадцать назад. Он давно уже забыл эту историю, у которой, кажется, не было никаких свидетелей, но, как выяснилось, он ошибался, ибо свидетели нашлись, а само происшествие оказалось занесенным в его, Лукина, досье. И теперь, испытывая некоторую смесь интереса и стыда, он смотрел за призрачную стену и видел тусклый и пустынный вагон метро поздним вечером.
* * *
– Извините, вы не возражаете, если я вас провожу?
– (Сделав глубокий вдох и утвердительно кивнув, громко и ледяным тоном.) Возражаю.
– Подумайте, ведь уже поздно. А места глухие. Мало ли что?..
– Я вам ясно сказала.
– Нет, дело, конечно, ваше, но я бы на вашем месте подумал и согласился.
– Будьте на своем месте.
– К сожалению, я уже давно на своем месте.
– Ваши сожаления меня не интересуют. После короткой паузы.
– А вы красивая.
– (Надменно улыбается). Очень приятно, но вы мне не интересны. Понимаете?
– Но может быть, есть надежда, что я стану для вас интересным? Откуда вы знаете? Представьте себе такую ситуацию. Мы с вами сейчас расстаемся и через несколько минут вы начинаете сожалеть об этом. Но положение уже не исправишь, так как между нами будет лежать вечность. И уже никакой случай не поможет нам встретиться вновь.
– Вы знаете, у меня нет абсолютно никакого желания заниматься с вами гаданием.
– Но поверьте, у меня мистическое чутье. Вы только представьте себе, что наша встреча предопределена. Ведь ее могло не быть, а она взяла и состоялась. И теперь между нами возникла невидимая связь. Мы скреплены одной ниточкой. А вы эту ниточку хотите оборвать и сделать непоправимое.
– (Смягчившись и улыбнувшись.) Я вижу, вы очень разговорчивый молодой человек.
– Здесь вы не угадали. Я обычно замкнут и неразговорчив. И только вы совершили чудо. Вы вдохновили меня. Конечно, мне было бы достаточно просто молча ехать с вами и смотреть на вас. Я так и думал вначале. Но, знаете ведь, какая ненасытная природа у человека. Мне этого показалось мало. Я захотел услышать ваш голос. И вот, когда я услышал ваш голос, у меня появилось почти неодолимое, чуть ли не маниакальное желание вас проводить, идти рядом с вами, говорить с вами и смотреть на вас.
– (Холодно улыбнувшись) А вашей ненасытной природе не покажется и этого мало?
– Не знаю. Это уже будет зависеть от вас. Если вы сочтете нужным продолжить со мной знакомство…
– Вряд ли…
– Не торопитесь. Ведь вы же еще не знаете, о чем подумаете через минуту и какое примете решение. А может быть, вам ужасно захочется провести своей рукой по моей щеке и сказать: «Вы ужасно милый». Я не утверждаю, что вы непременно так и поступите и подумаете, но все-таки, знаете, какие бывают парадоксы в этой жизни.
– А вы действительно не такой уж пустой. Я сначала подумала, что вы просто хам.
– И теперь, надеюсь, переменили мнение. Ведь я очень застенчивый и робкий. От того я замкнут и немногословен. И никогда не знакомлюсь с женщинами на улице.
– И никогда раньше не пробовали?
– Пробовал.
– И что же?
– А то, что и следовало ожидать. Я краснел, конфузился и немел. Кончалось тем, что я еле-еле выдавливал из себя «извините» и бросался наутек.
– А что же вас побудило тогда к этому знакомству?
– Попытка избавиться от собственной застенчивости. Это мой комплекс. Вот вам еще один парадокс. Я учусь журналистике, а общаться боюсь.
– Но сейчас то вы общаетесь.
– Это вы меня исцеляете. Теперь я просто обязан вам. И было бы просто неблагодарно с моей стороны быть с вами неблагодарным. И я окажусь последним нахалом, если не сделаю для вас что-нибудь хорошее – приятное или полезное – выбор за вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42