Мадлена заметила с улыбкой, что у Христа более мужественный вид.
Госпожа Вальтер, застыв на месте, напряженно всматривалась то в черты своего любовника, то в черты Христа. И лицо ее стало таким же белым, как ее волосы.
VIII
В конце зимы супруги Дю Руа часто бывали у Вальтеров. Жорж постоянно обедал там даже один, так как Мадлена жаловалась на усталость и предпочитала сидеть дома.
Он приходил по пятницам, и в этот день г-жа Вальтер никого уже больше не принимала. Этот день принадлежал Милому другу, ему одному. После обеда играли в карты, кормили китайских рыб, проводили время и развлекались по-семейному. Не раз где-нибудь за дверью, за кустами в оранжерее, в каком-нибудь темном углу г-жа Вальтер порывисто обнимала Жоржа и, изо всех сил прижимая его к груди, шептала ему на ухо:
— Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!.. Люблю безумно!
Но он холодно отстранял ее и сухо отвечал:
— Если вы приметесь за старое, я перестану у вас бывать.
В конце марта неожиданно распространился слух о том, что обе сестры выходят замуж. Женихом Розы называли графа де Латур-Ивелена, женихом Сюзанны — маркиза де Казоля. Эти два господина стали в доме у Вальтеров своими людьми; они пользовались здесь исключительными правами и особым расположением.
Между Жоржем и Сюзанной установились простые, дружеские отношения — я отношения брата и сестры; они болтали целыми часами, издевались над всеми поголовно и, казалось, наслаждались обществом друг друга.
Никто из них словом не обмолвился ни о ее будущей свадьбе, ни о том, кого ей прочат в мужья.
Однажды утром патрон затащил Дю Руа к себе, и после завтрака, когда г-жу Вальтер вызвали для переговоров с каким-то поставщиком, Жорж предложил Сюзанне:
— Идемте кормить красных рыбок.
Они взяли со стола по большому куску мягкого хлеба и пошли в оранжерею.
Вокруг мраморного водоема лежали подушки, чтобы можно было стать на колени и посмотреть на морских чудищ вблизи. Сюзанна и Дю Руа опустились друг подле друга на колени и, нагнувшись к воде, принялись лепить хлебные шарики и бросать их в бассейн. Рыбы это заметили и начали подплывать; двигая хвостом, шевеля плавниками, вращая большими выпученными глазами, они кружились, ныряли, чтобы поймать погружавшуюся в воду круглую свою добычу, тотчас выплывали снова и требовали еще.
Они уморительно двигали ртом, стремительно и внезапно бросались вперед, всем своим видом напоминая диковинных маленьких страшилищ. Кроваво-красными пятнами выделялись они на золотистом песке, устилавшем дно, струями огня сверкали в прозрачных волнах бассейна и, останавливаясь, показывали голубую кайму на своей чешуе.
Жорж и Сюзанна смотрели на свои отражения, опрокинутые в воде, и улыбались им.
Вдруг Жорж тихо сказал:
— У вас завелись от меня секреты, Сюзанна, — это нехорошо.
— Какие секреты, Милый друг? — спросила она.
— А помните, что вы мне обещали на званом вечере, вот здесь, на этом самом месте?
— Нет.
— Вы обещали советоваться со мной, когда кто-нибудь будет просить вашей руки.
— Ну и что же?
— А то, что кто-то уже просил вашей руки.
— Кто же это?
— Вы сами прекрасно знаете.
— Нет. Клянусь вам.
— Да знаете! Этот долговязый фат, маркиз де Касай. Во-первых, он не фат.
— Очень может быть. Но он глуп. Его разорили карты и изнурили кутежи. Нечего сказать, хорошенькая партия для такой молодой, красивой и умной девушки, как вы!
— Что вы против него имеете? — улыбаясь, спросила она.
— Я? Ничего.
— Нет, да. Но он совсем не такой, каким вы его рисуете.
— Оставьте, пожалуйста. Дурак и интриган.
Она перестала смотреть на воду и чуть повернула голову.
— Послушайте, что с вами?
— Я… я… я вас ревную, — произнес он таким тоном, как будто у него вырвали из сердца тайну.
Это признание не очень удивило ее.
— Вы?
— Да, я!
— Вот так так! Это почему же?
— Потому что я люблю вас, и вы, негодница, сами это прекрасно знаете.
— Вы с ума сошли. Милый друг! — строго сказала она.
— Я сам знаю, что я сошел с ума, — возразил он. — Смею ли я говорить с вами об этом, я, женатый человек, с вами, молодой девушкой! Я больше чем сумасшедший, я преступник, подлец, в сущности говоря. У меня нет никакой надежды, и от одной этой мысли я теряю рассудок. И когда при мне говорят, что вы собираетесь замуж, я прихожу в такую ярость, что, кажется, убил бы кого-нибудь. Вы должны простить меня, Сюзанна!
Он замолчал. Рыбам перестали бросать мякиш, и они, точно английские солдаты, вытянувшись в неподвижную и почти ровную шеренгу, рассматривали склоненные лица людей, но люди уже не занимались ими.
— Жаль, что вы женаты, — полушутя-полусерьезно заметила девушка. — Но что же делать? Этому не поможешь. Все кончено!
Он живо обернулся и, нагнувшись к самому ее лицу, спросил:
— Будь я свободен, вы бы вышли за меня замуж?
— Да, Милый друг, я вышла бы за вас замуж: вы мне нравитесь больше всех, — искренне ответила она.
— Благодарю… благодарю… — прошептал он. «Молю вас об одном: не давайте никому слова. Подождите еще немного. Умоляю вас! Обещаете?
— Обещаю, — слегка смущенно, не понимая, для чего это ему нужно, проговорила она.
Дю Руа бросил в воду весь хлеб, который у него еще оставался, и, не простившись, убежал с таким видом, словно он окончательно потерял голову.
Так как ничьи пальцы не разминали этот комок мякиша, то он не пошел ко дну, и рыбы, все до одной, жадно набросились на него, — хищные их пасти рвали его на куски. Они утащили его на другой конец бассейна и стали кружиться над ним, образуя теперь некую движущуюся гроздь, нечто напоминающее одушевленный вертящийся цветок, живой цветок, брошенный в воду венчиком вниз.
Сюзанна, взволнованная, изумленная, встала и медленно пошла в комнаты. Журналиста уже не было.
Он вернулся домой очень спокойный и обратился к Мадлене, которая в это время писала письма:
— Ты пойдешь в пятницу обедать к Вальтерам? Я пойду.
— Нет, — неуверенно ответила она. — Мне что-то нездоровится. Я лучше посижу дома.
— Как хочешь. Никто тебя не неволит, — сказал он, взял шляпу и сейчас же ушел.
Он давно уже ходил за ней по пятам, следил, подсматривал, знал каждый ее шаг. Наконец долгожданный час настал. Он сразу смекнул, что означает это:» Я лучше посижу дома «.
В течение следующих дней он был с ней предупредителен. Сверх обыкновения он даже казался веселым.
— Узнаю прежнего милого Жоржа, — говорила Мадлена.
В пятницу он рано начал одеваться: до обеда у патрона ему, по его словам, надо было еще кое-куда поспеть.
Около шести он поцеловал жену и, выйдя из дому, отправился на площадь Нотр-Дам-де-Лорет и нанял карету.
— Вы остановитесь на улице Фонтен, против дома номер семнадцать, и будете стоять там, пока я не прикажу ехать дальше, — сказал он кучеру.» А затем отвезете меня на улицу Лафайета, в ресторан «Фазан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Госпожа Вальтер, застыв на месте, напряженно всматривалась то в черты своего любовника, то в черты Христа. И лицо ее стало таким же белым, как ее волосы.
VIII
В конце зимы супруги Дю Руа часто бывали у Вальтеров. Жорж постоянно обедал там даже один, так как Мадлена жаловалась на усталость и предпочитала сидеть дома.
Он приходил по пятницам, и в этот день г-жа Вальтер никого уже больше не принимала. Этот день принадлежал Милому другу, ему одному. После обеда играли в карты, кормили китайских рыб, проводили время и развлекались по-семейному. Не раз где-нибудь за дверью, за кустами в оранжерее, в каком-нибудь темном углу г-жа Вальтер порывисто обнимала Жоржа и, изо всех сил прижимая его к груди, шептала ему на ухо:
— Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!.. Люблю безумно!
Но он холодно отстранял ее и сухо отвечал:
— Если вы приметесь за старое, я перестану у вас бывать.
В конце марта неожиданно распространился слух о том, что обе сестры выходят замуж. Женихом Розы называли графа де Латур-Ивелена, женихом Сюзанны — маркиза де Казоля. Эти два господина стали в доме у Вальтеров своими людьми; они пользовались здесь исключительными правами и особым расположением.
Между Жоржем и Сюзанной установились простые, дружеские отношения — я отношения брата и сестры; они болтали целыми часами, издевались над всеми поголовно и, казалось, наслаждались обществом друг друга.
Никто из них словом не обмолвился ни о ее будущей свадьбе, ни о том, кого ей прочат в мужья.
Однажды утром патрон затащил Дю Руа к себе, и после завтрака, когда г-жу Вальтер вызвали для переговоров с каким-то поставщиком, Жорж предложил Сюзанне:
— Идемте кормить красных рыбок.
Они взяли со стола по большому куску мягкого хлеба и пошли в оранжерею.
Вокруг мраморного водоема лежали подушки, чтобы можно было стать на колени и посмотреть на морских чудищ вблизи. Сюзанна и Дю Руа опустились друг подле друга на колени и, нагнувшись к воде, принялись лепить хлебные шарики и бросать их в бассейн. Рыбы это заметили и начали подплывать; двигая хвостом, шевеля плавниками, вращая большими выпученными глазами, они кружились, ныряли, чтобы поймать погружавшуюся в воду круглую свою добычу, тотчас выплывали снова и требовали еще.
Они уморительно двигали ртом, стремительно и внезапно бросались вперед, всем своим видом напоминая диковинных маленьких страшилищ. Кроваво-красными пятнами выделялись они на золотистом песке, устилавшем дно, струями огня сверкали в прозрачных волнах бассейна и, останавливаясь, показывали голубую кайму на своей чешуе.
Жорж и Сюзанна смотрели на свои отражения, опрокинутые в воде, и улыбались им.
Вдруг Жорж тихо сказал:
— У вас завелись от меня секреты, Сюзанна, — это нехорошо.
— Какие секреты, Милый друг? — спросила она.
— А помните, что вы мне обещали на званом вечере, вот здесь, на этом самом месте?
— Нет.
— Вы обещали советоваться со мной, когда кто-нибудь будет просить вашей руки.
— Ну и что же?
— А то, что кто-то уже просил вашей руки.
— Кто же это?
— Вы сами прекрасно знаете.
— Нет. Клянусь вам.
— Да знаете! Этот долговязый фат, маркиз де Касай. Во-первых, он не фат.
— Очень может быть. Но он глуп. Его разорили карты и изнурили кутежи. Нечего сказать, хорошенькая партия для такой молодой, красивой и умной девушки, как вы!
— Что вы против него имеете? — улыбаясь, спросила она.
— Я? Ничего.
— Нет, да. Но он совсем не такой, каким вы его рисуете.
— Оставьте, пожалуйста. Дурак и интриган.
Она перестала смотреть на воду и чуть повернула голову.
— Послушайте, что с вами?
— Я… я… я вас ревную, — произнес он таким тоном, как будто у него вырвали из сердца тайну.
Это признание не очень удивило ее.
— Вы?
— Да, я!
— Вот так так! Это почему же?
— Потому что я люблю вас, и вы, негодница, сами это прекрасно знаете.
— Вы с ума сошли. Милый друг! — строго сказала она.
— Я сам знаю, что я сошел с ума, — возразил он. — Смею ли я говорить с вами об этом, я, женатый человек, с вами, молодой девушкой! Я больше чем сумасшедший, я преступник, подлец, в сущности говоря. У меня нет никакой надежды, и от одной этой мысли я теряю рассудок. И когда при мне говорят, что вы собираетесь замуж, я прихожу в такую ярость, что, кажется, убил бы кого-нибудь. Вы должны простить меня, Сюзанна!
Он замолчал. Рыбам перестали бросать мякиш, и они, точно английские солдаты, вытянувшись в неподвижную и почти ровную шеренгу, рассматривали склоненные лица людей, но люди уже не занимались ими.
— Жаль, что вы женаты, — полушутя-полусерьезно заметила девушка. — Но что же делать? Этому не поможешь. Все кончено!
Он живо обернулся и, нагнувшись к самому ее лицу, спросил:
— Будь я свободен, вы бы вышли за меня замуж?
— Да, Милый друг, я вышла бы за вас замуж: вы мне нравитесь больше всех, — искренне ответила она.
— Благодарю… благодарю… — прошептал он. «Молю вас об одном: не давайте никому слова. Подождите еще немного. Умоляю вас! Обещаете?
— Обещаю, — слегка смущенно, не понимая, для чего это ему нужно, проговорила она.
Дю Руа бросил в воду весь хлеб, который у него еще оставался, и, не простившись, убежал с таким видом, словно он окончательно потерял голову.
Так как ничьи пальцы не разминали этот комок мякиша, то он не пошел ко дну, и рыбы, все до одной, жадно набросились на него, — хищные их пасти рвали его на куски. Они утащили его на другой конец бассейна и стали кружиться над ним, образуя теперь некую движущуюся гроздь, нечто напоминающее одушевленный вертящийся цветок, живой цветок, брошенный в воду венчиком вниз.
Сюзанна, взволнованная, изумленная, встала и медленно пошла в комнаты. Журналиста уже не было.
Он вернулся домой очень спокойный и обратился к Мадлене, которая в это время писала письма:
— Ты пойдешь в пятницу обедать к Вальтерам? Я пойду.
— Нет, — неуверенно ответила она. — Мне что-то нездоровится. Я лучше посижу дома.
— Как хочешь. Никто тебя не неволит, — сказал он, взял шляпу и сейчас же ушел.
Он давно уже ходил за ней по пятам, следил, подсматривал, знал каждый ее шаг. Наконец долгожданный час настал. Он сразу смекнул, что означает это:» Я лучше посижу дома «.
В течение следующих дней он был с ней предупредителен. Сверх обыкновения он даже казался веселым.
— Узнаю прежнего милого Жоржа, — говорила Мадлена.
В пятницу он рано начал одеваться: до обеда у патрона ему, по его словам, надо было еще кое-куда поспеть.
Около шести он поцеловал жену и, выйдя из дому, отправился на площадь Нотр-Дам-де-Лорет и нанял карету.
— Вы остановитесь на улице Фонтен, против дома номер семнадцать, и будете стоять там, пока я не прикажу ехать дальше, — сказал он кучеру.» А затем отвезете меня на улицу Лафайета, в ресторан «Фазан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88