– Петрова, – сказала Сабина просто, хотя Трошину показалось, что на этот раз на ее лице мелькнула едва заметная тень иронии.
С Петровым она, конечно, спала. С ним спят все хорошенькие иностранки, которые попадают в среду московской богемы. Петров соответствовал представлениям иностранцев о русском интеллигенте. Работавший под русского святого или русского писателя девятнадцатого века, в зависимости от того, на что он в данный момент делал акцент, Петров, со своей рыжей бородой, серо-зелеными глазами, вытянутым бледным лицом и острыми скулами, неизбежно попадал в кадр. Он, конечно, познакомил ее с киноактерами, с репертуаром Театра на Малой Бронной, с отличной кухней ресторана Дома кино, водил на закрытые просмотры. Петров был процветающим драматургом и киносценаристом.
Трошин почувствовал прилив зависти и ревности и спросил себя, откуда они взялись.
– И Пирогова, – добавила Сабина.
– Интересно, – нейтрально сказал Трошин. Он представил себе всю программу многомесячного пребывания Сабины в Москве. С Пироговым она узнала так называемую русскую душу, дешевое православие, новоиспеченных мистиков и богомольцев, поддельные иконы, службы в заброшенных церквушках, свободных мыслителей и философов, русофилов… Пирогов, конечно же, таскал ее по сырым мастерским в подвалах, где Сабина знакомилась с не известными миру гениями, писавшими огромные (и что было самым смешным) безвкусные полотна в духе некоторых художественных тенденций Запада, или с соцсюрреалистами, дерзко копировавшими Дали и обогащавшими его кое-какими собственными находками: например, на клавишах знаменитого рояля вместо головы Ленина плясала голова Сталина, или еще что-нибудь в таком лее роде. С Пироговым ока, конечно же, побывала и на грубых пьянках в стиле «votka-seljotka», все участники которых, казалось, только и делали, что старались убедить и себя, и друг друга, что они живут кругом в дерьме, да они и на самом деле были дерьмом, ничтожествами и пьянью. Там Сабина могла познакомиться с третьеразрядными поэтами, фарцовщиками, разными подонками, параноиками, артистами-неудачниками, охотниками за невестами-иностранками. Пожалуй, именно Пирогов мог предложить иностранцу самый впечатляющий репертуар. Тот, который Трошину был наиболее антипатичен… А другие? Почему это его так раздражает именно Пирогов? Или Кукушенко? Да существуют ли вообще другие? Совутин? Эмигрировал, значит – не существует. Правдухин? Задница, обожравшийся стукач, торгует в розницу свободомыслием, либерал так называемый. Соколов? Деревенщина, русский националист. Перцов? Эмигрировал, не существует. Голубовский? В психушке. Значит – не существует. Троицын? Эмигрировал, не существует. Савельев? В лагере, не существует. Тарабукин? Спился, не существует. Маньковский? Эмигрировал, не существует. Кузьмин? Ответственный работник, палач, существует. Сабина познакомилась не с людьми, а с моделями. Вся культурная жизнь протекала от одного полюса к другому, и между ними существовала еще серая прослойка интеллигентов-приспособленцев, к которой принадлежал и он сам. Или же думал, что принадлежал.
Трошин блуждал взглядом по красивому лицу Сабины. Какая белая, молочно-белая кожа… Ничего не выражающее лицо. Как у сфинкса. И зрачки, где же ее зрачки?
– И с Трошиным, – сказала Сабина и впервые улыбнулась.
– С Трошиным?
– Да вот, познакомилась и с Трошиным.
– Ну это, несомненно, лучшее из всего, что вы сделали, – иронично сказал Трошин и улыбнулся.
– А интервью?
– Где вы остановились?
– Здесь, в этом отеле.
– В каком номере?
– Семьсот десять. Над вами.
– Сегодня уже поздно, – сказал Трошин, посмотрев на часы. – Я устал с дороги. Завтра у меня по программе доклад. Значит… завтра, ближе к вечеру, вам это подходит?
– Да, – кивнула девушка.
Трошин встал, заплатил бармену и направился к выходу. Спиной он чувствовал кошачий взгляд Сабины. Что-то смущало его в этой девушке. Что-то здесь было не так, он чувствовал, что что-то не так…
10
Ян Здржазил очень удивился, когда после нервозной прогулки по вестибюлю отеля, не зная, куда себя деть, он зашел в бар «Диана» и там за одним столиком увидел тех двоих, которых еще утром заметил среди писателей. Здржазил на мгновение остановился, колеблясь, не подойти ли к ним. Они, однако, были настолько погружены в разговор, что Ян не решился, сел у стойки и заказал кофе. Эти двое невероятно походили друг на друга, оба светловолосые, в джинсах, в почти одинаковых футболках. Судя по всему, они были немного выпивши и, казалось, играли в какую-то странную игру, в какой-то словесный пинг-понг. Иногда до Яна доносились отдельные слова…
– Herbert Marcuse, – сказал первый.
– Angela Davis, – сказал второй.
– Erich Fromm! – выпалил Пипо Финк, вспомнив, что в те годы все как сумасшедшие читали Fromm'a. «Искусство любви» и «Маленький принц» Exupйry были непременными подарками на всех днях рождения.
– Alan Watts! – сказал Марк Стенхейм. Пипо не знал, кто такой Watts, но ловко отбил шарик.
– Судзуки, дзен-буддизм, Herman Hesse, – сказал Пипо. Это он читал. Цитаты из дзен-буддизма всегда были частью «джентльменского набора» Пипо, когда он кадрил какую-нибудь девчонку.
Ответ Пипо вызвал у американца характерный свист, как на рок-концерте или футбольном матче.
– Abbie Hoffman, Jerry Rubin, – сказал Марк.
– Rudi Dutschke! – сказал Пипо, элегантно отвечая европейским примером.
– Paul Goodman! – уже поджидал Пипо Марк.
– Allen Ginsberg! – парировал без раздумий Пипо. Пластинка, на которой Ginsberg сам читает свой «Howl», стояла у Пипо дома среди старых дисков.
– Timothy Leary, Carlos Casta?eda, – был начеку Марк.
– Bob Dylan, – отбил Пипо, быстро отпил водки и потер руки.
– Ken Kesey! – красиво вернул удар Марк.
– Jack Kerouac! – отрезал Пипо. В те времена он читал «На дороге», в переводе на хорватский. И Salinger'a, собрание сочинений.
Теперь Марк сделал глоток водки, потер рукой лоб и резко бросил:
– Laing!
И здесь Пипо был подкован. И Laing'a он читал, правда гораздо позже, тоже в переводе.
– Reich! – ответил на удар Пипо, хотя самого Reich'a он не читал никогда.
– The Doors, – сменил темп Марк.
– Flash Gordon! – коварно ответил Пипо, и Марк поперхнулся от смеха.
– Черные пантеры! – сказал Марк, посылая Пипо красивый мяч.
– Che Guevara! – парировал Пипо.
– Julian Beck! – отбил Марк. И пока Пипо, решив переменить тактику, соображал, как по-английски сказать: «Будем реальны, потребуем невозможного», и вместо этого пробормотал только: «Make love, not war», Марк его уже обскакал:
– The whole world is watching!
– А знаешь, что мы забыли?! Мы забыли самое важное! – хлопнул себя ладонью по лбу Пипо.
– Что?
– Beatles! Старых добрых Beatles…
– И Jan Palach! – прозвучало неожиданно сзади. Пипо и Марк оглянулись и увидели худого, бледнолицего человека, который стоял возле их столика с чашечкой кофе в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58