Переводчица немного запуталась, и у нее получилось, что писатели производят духовную пищу, а рабочие – мясную и поэтому они братья. Затем Жан-Поль Флогю упомянул немцев, с глубоким уважением относящихся к своей культуре, которые в начале нашего столетия выпускали автомобиль, носивший имя «Гётемобиль», в честь великого поэта Гёте. Повсеместно известно, сказал Флогю, «Шиллерлокен», рыбное филе, которое теми же культурными немцами названо по имени великого Шиллера. У австрийцев, продолжал Флогю, есть любимые во всем мире шоколадные конфеты «Моцарт», названные в честь великого композитора. У французов – «шатобриан», оригинальное блюдо, которое они, народ остроумный и гордящийся своей литературой, назвали именем великого французского поэта Шатобриана. После этого господин Флогю предложил рабочим назвать какой-нибудь из производящихся ими продуктов именем своего, отечественного, поэта, а раз уж возникла такая мысль, сказал Флогю, то почему бы, например, не назвать эту – тут Флогю двумя пальцами взял за хвостик колбаску – красивую и, конечно же, вкусную колбаску именем Прши, причем имя «Прша» он произнес с французским «р» и с ударением на «а». В цехе повисла тишина. Прша поднял брови и неопределенно наморщил лоб – он не мог сообразить, следует ли воспринимать предложение Флогю как оскорбление или как комплимент.
Тут вмешался начальник цеха Юра и, попросив переводчицу точно перевести все, что он скажет, объяснил, что у нас, как это всем известно, общество социалистического самоуправления и что ни одно решение не принимается кулуарно и не спускается сверху, что это предложение необходимо передать в совет трудового коллектива или на рассмотрение общего собрания рабочих и тогда будет принято решение, исходящее от всех тружеников. На это одна из работниц сказала, что до сих пор они, правда, не выдвигали предложений о названиях своей продукции, однако она не видит, почему бы в будущем именно так и не делать, потому что ведь правда же свинство, что их продукции дают такие дурацкие названия, а можно бы было придумать и чего получше. Что касается ее лично, то ей все равно как назвать колбаску – Враз, Шеноа или именем присутствующего товарища поэта, – однако она убеждена, что предложение иностранного гостя очень продуктивно. «Браво, Анкица!» – послышались возгласы одобрения среди рабочих. Начальник цеха лишь кивнул головой и что-то записал в свой блокнот. Затем слова попросил один рабочий и сказал, что предложение отличное, потому что недавно началось производство диетических сосисок для диабетиков и детей и вот бы было хорошо назвать эти сосиски «Змай» в честь нашего крупнейшего детского поэта Иовы Йовановича-Змая. Другой рабочий заметил, что не имеет ничего против того, чтобы сосиски назывались «Змай», но это имя больше подходит для кровяной колбасы, а не для детских сосисок. С этим все согласились. Затем выступила еще одна работница, которая предложила для начала обратиться к компромиссным названиям, а именно: переименовать «зимний салат» в салат «Загорка», имея в виду Марию Юрич-Загорку, крупнейшую хорватскую писательницу. Тут среди рабочих поднялся шум: одни предлагали название «Hepa», а другие, со смехом, «Колдунья с Грича». Один из рабочих, который невнимательно следил за ходом дискуссии, вообще вернулся к тому, с чего начали, и заявил, что он лично больше ассоциирует фамилию «Прша» не с сосисками, а с рыбой. «Прекрати, Штеф, опять ты набрался…» – послышались комментарии его коллег. Снова взяла слово работница, которой было сказано «Браво, Анкица!», и предложила назвать диетические сосиски в честь романа, который только что был вручен в качестве подарка, – «Золотые сосиски»… «Но роман же называется „Золотой палец"», – послышались голоса рабочих. «Знаю, – сказала Анкица, – но ведь сосиски же нельзя назвать „палец"». Тут все согласились, что «Золотые сосиски» – это самое лучшее название для нового продукта. Среди писателей тоже начался шумок. Леш злобным шепотом заметил, что уже представляет себе рецензию под заголовком «Золотые сосиски Прши» в завтрашней газете. Прозаика Мраза, который воспринимал все это как великолепную комедию, тем не менее грызла зависть из-за общего внимания, которым оказался окружен Прша, и он, разнервничавшись, принялся все быстрее и быстрее пожирать предлагаемые ему образцы продукции. Сам Прша только поднимал брови и неопределенно морщил лоб, делая вид, что к нему это не имеет ни малейшего отношения, но потом вдруг подошел к начальнику цеха и что-то шепнул ему на ухо. Начальник цеха попросил гостей принять приготовленные для них подарки, и писатели, подхватив каждый свой пакет, не спеша двинулись к выходу. При прощании самую большую активность проявила пожилая полячка Малгожата Ушко, она обменялась рукопожатиями почти со всей сменой.
По пути в отель в автобусе царило необычайное оживление. На задних сиденьях расположились местные писатели. Обсуждая посещение фабрики, они веселились от души.
– Представляешь, берешь нож, отрезаешь кусок шпига «На грани разума» и кладешь его на хлеб, намазанный паштетом «Господа Глембаи»!
– А представляете черную хронику «Вечерки»… «Сегодня в результате отравления просроченным паштетом „Крлежа" в загребские больницы доставлено около сорока человек. Их жизнь вне опасности. Просим граждан быть особо внимательными при покупке этого продукта»…
– И как это я не сообразил предложить для детских сосисок название «Перо Квржица»!
Ирландец Томас Килли сидел рядом с переводчицей.
– Как вам понравилось посещение фабрики? – спросила переводчица, стараясь завязать светскую беседу.
– Не знаю… Я вегетарианец, – рассеянно ответил ирландец.
Сильвио Бенусси дремал, а сидевший рядом с ним Виктор Сапожников тихо разглядывал содержимое пакета.
Прозаик Мраз сидел рядом с пожилой полячкой Малгожатой Ушко, которая бодро смотрела в окно, не обращая внимания на содрогавшегося от икоты Мраза.
– Простите, – сказал через некоторое время прозаик Мраз.
– Nie skodzi, – сказала полячка и снова повернулась к окну.
Венгерка, бледная как мел, сидела рядом с поэтом Лешем, положив голову ему на плечо.
– Никогда в жизни не видела столько мяса, – произнесла она слабым голосом.
– Это было самое настоящее убожество в стиле соцреализма, иностранцы именно так все и восприняли, – сказал Леш, судя по всему, не относивший венгерку к числу иностранцев. – Все следовало обставить более впечатляюще, более театрально, если хотите, даже шокирующе, с большим количеством крови…
– Да, больше крови… – серьезно повторил поэт-игрушка, высовываясь со своего сиденья за проходом.
– Кстати, – сказал Леш через плечо, обращаясь к поэту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Тут вмешался начальник цеха Юра и, попросив переводчицу точно перевести все, что он скажет, объяснил, что у нас, как это всем известно, общество социалистического самоуправления и что ни одно решение не принимается кулуарно и не спускается сверху, что это предложение необходимо передать в совет трудового коллектива или на рассмотрение общего собрания рабочих и тогда будет принято решение, исходящее от всех тружеников. На это одна из работниц сказала, что до сих пор они, правда, не выдвигали предложений о названиях своей продукции, однако она не видит, почему бы в будущем именно так и не делать, потому что ведь правда же свинство, что их продукции дают такие дурацкие названия, а можно бы было придумать и чего получше. Что касается ее лично, то ей все равно как назвать колбаску – Враз, Шеноа или именем присутствующего товарища поэта, – однако она убеждена, что предложение иностранного гостя очень продуктивно. «Браво, Анкица!» – послышались возгласы одобрения среди рабочих. Начальник цеха лишь кивнул головой и что-то записал в свой блокнот. Затем слова попросил один рабочий и сказал, что предложение отличное, потому что недавно началось производство диетических сосисок для диабетиков и детей и вот бы было хорошо назвать эти сосиски «Змай» в честь нашего крупнейшего детского поэта Иовы Йовановича-Змая. Другой рабочий заметил, что не имеет ничего против того, чтобы сосиски назывались «Змай», но это имя больше подходит для кровяной колбасы, а не для детских сосисок. С этим все согласились. Затем выступила еще одна работница, которая предложила для начала обратиться к компромиссным названиям, а именно: переименовать «зимний салат» в салат «Загорка», имея в виду Марию Юрич-Загорку, крупнейшую хорватскую писательницу. Тут среди рабочих поднялся шум: одни предлагали название «Hepa», а другие, со смехом, «Колдунья с Грича». Один из рабочих, который невнимательно следил за ходом дискуссии, вообще вернулся к тому, с чего начали, и заявил, что он лично больше ассоциирует фамилию «Прша» не с сосисками, а с рыбой. «Прекрати, Штеф, опять ты набрался…» – послышались комментарии его коллег. Снова взяла слово работница, которой было сказано «Браво, Анкица!», и предложила назвать диетические сосиски в честь романа, который только что был вручен в качестве подарка, – «Золотые сосиски»… «Но роман же называется „Золотой палец"», – послышались голоса рабочих. «Знаю, – сказала Анкица, – но ведь сосиски же нельзя назвать „палец"». Тут все согласились, что «Золотые сосиски» – это самое лучшее название для нового продукта. Среди писателей тоже начался шумок. Леш злобным шепотом заметил, что уже представляет себе рецензию под заголовком «Золотые сосиски Прши» в завтрашней газете. Прозаика Мраза, который воспринимал все это как великолепную комедию, тем не менее грызла зависть из-за общего внимания, которым оказался окружен Прша, и он, разнервничавшись, принялся все быстрее и быстрее пожирать предлагаемые ему образцы продукции. Сам Прша только поднимал брови и неопределенно морщил лоб, делая вид, что к нему это не имеет ни малейшего отношения, но потом вдруг подошел к начальнику цеха и что-то шепнул ему на ухо. Начальник цеха попросил гостей принять приготовленные для них подарки, и писатели, подхватив каждый свой пакет, не спеша двинулись к выходу. При прощании самую большую активность проявила пожилая полячка Малгожата Ушко, она обменялась рукопожатиями почти со всей сменой.
По пути в отель в автобусе царило необычайное оживление. На задних сиденьях расположились местные писатели. Обсуждая посещение фабрики, они веселились от души.
– Представляешь, берешь нож, отрезаешь кусок шпига «На грани разума» и кладешь его на хлеб, намазанный паштетом «Господа Глембаи»!
– А представляете черную хронику «Вечерки»… «Сегодня в результате отравления просроченным паштетом „Крлежа" в загребские больницы доставлено около сорока человек. Их жизнь вне опасности. Просим граждан быть особо внимательными при покупке этого продукта»…
– И как это я не сообразил предложить для детских сосисок название «Перо Квржица»!
Ирландец Томас Килли сидел рядом с переводчицей.
– Как вам понравилось посещение фабрики? – спросила переводчица, стараясь завязать светскую беседу.
– Не знаю… Я вегетарианец, – рассеянно ответил ирландец.
Сильвио Бенусси дремал, а сидевший рядом с ним Виктор Сапожников тихо разглядывал содержимое пакета.
Прозаик Мраз сидел рядом с пожилой полячкой Малгожатой Ушко, которая бодро смотрела в окно, не обращая внимания на содрогавшегося от икоты Мраза.
– Простите, – сказал через некоторое время прозаик Мраз.
– Nie skodzi, – сказала полячка и снова повернулась к окну.
Венгерка, бледная как мел, сидела рядом с поэтом Лешем, положив голову ему на плечо.
– Никогда в жизни не видела столько мяса, – произнесла она слабым голосом.
– Это было самое настоящее убожество в стиле соцреализма, иностранцы именно так все и восприняли, – сказал Леш, судя по всему, не относивший венгерку к числу иностранцев. – Все следовало обставить более впечатляюще, более театрально, если хотите, даже шокирующе, с большим количеством крови…
– Да, больше крови… – серьезно повторил поэт-игрушка, высовываясь со своего сиденья за проходом.
– Кстати, – сказал Леш через плечо, обращаясь к поэту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58