Одной проблемой стало меньше.
Глава 12. Билет в один конец
Когда живот Евгении Николаевны достиг размеров, которые тяжело спрятать даже под очень свободным платьем, в городе наконец-то наступило лето. Оправдания в виде тяги к калорийным булочкам и пламенной любви к украинскому борщу с салом и пирожками еще даже не перестали срабатывать, а Евгения Николаевна уже собрала нехитрые пожитки и отправилась на вокзал. Первый же поезд, уходящий на юг, увез ее к маме, в родной провинциальный Воронеж. Сослуживцы на ее мелкой чиновничьей службе так и остались пребывать в счастливом неведении. В отделе кадров Евгении Николаевне, как работнику со стажем и безо всяких нареканий со стороны начальства, быстренько оформили сначала все причитающиеся прогулы, потом отпуск без содержания, а там, глядишь, и до лета с его традиционным отпуском было совсем уже недалеко. С Алексеем Петровичем проблем тоже не было. В университете начиналась сессия, а потом он отправлялся в традиционное турне по конференциям и международным симпозиумам. Евгения Николаевна, собирая его чемодан, конечно, поохала, посетовала на судьбу, но взять ее с собой не просила, сославшись на необходимость съездить к матери помочь.
– Как-нибудь потом, когда ты обучишь меня хотя бы части своих загадочных тайн, – улыбнулась она. – Я не хочу чувствовать себя полной дурой при разговоре с твоими коллегами.
– Я, конечно, уже начала понимать отличие барокко от готики. Иногда я даже отличаю постмодернизм от сюрреализма. Более того, я даже стала разбираться в некоторых видах фарфора (все-таки это должна уметь любая женщина), но ведь этого мало. Обещай мне, что ты целый год будешь со мной заниматься и, когда я достигну хотя бы некоторых успехов, ты возьмешь меня с собой. Обещаешь?
– Конечно, обещаю! – заверил ее Алексей Петрович, который был чрезвычайно рад своей женитьбой на такой милой во всех отношениях женщиной.
– К тому же мне нужно подтянуть свой английский. Иначе меня просто нельзя будет выпускать на улицу. Как ты думаешь, может быть, мне записаться на курсы?
– А это идея! Воодушевился Алексей Петрович. С сентября в университете в языковом центре начинаются курсы, я тебя туда запишу. Там отличные преподаватели…
– Вот и отлично! – прервала его Евгения Николаевна. – Милый, тебе пора собираться на работу.
Уже следующим утром Евгения Николаевна, изрядно, кстати сказать, намучившаяся в совершенно не приспособленном для перевозки беременных женщин железнодорожном вагоне, выходила на тесный перрон воронежского железнодорожного вокзала. Поезд, на котором она приехала, был далеко не фирменным. Он, хотя и относился к категории скорых, привилегией первой платформы не пользовался, поэтому пришлось сначала стаскивать по высоким ступеням подземного перехода хоть и небольшую, но достаточно тяжелую сумку, а потом волочь ее обратно вверх, проклиная одних уродов, которые запроектировали такой крутой подъем, других – которые отправляют скорые поезда на дальние пути и третьих (этих было большинство и они были рядом), которые спешили мимо, не догадываясь оказать помощь бедной беременной женщине с пусть и небольшой, но достаточно тяжелой и весьма неудобной сумкой.
В прозрачном утреннем воздухе города было разлито спокойствие и какая-то благость, что ли. Вообще-то, насколько Евгения Николаевна помнила из прежней своей жизни, прожитой ею в Воронеже, он всегда был каким-то грязненьким городом, улицы которого если и подметались когда, то по праздникам, да и то только центральные. Впрочем, насколько она могла припомнить из своих нечастых визитов к родительнице, с тех пор как-то особо здесь так ничего и не изменилось. Единственно, что ее искренне порадовало, так это то, что поезд прибыл утром, потому что утро вообще было единственным временем суток, которое примеряло ее с городом, причем не только Воронежем, но вообще, с любым городом. Точно так же, как и утренний Воронеж, Евгения Николаевна любила утреннюю Москву, когда первые лучи едва проснувшегося утра золотом отражаются в многочисленных куполах старинных церквей. Утром она любила маленькие курортные города, разморенные постоянной жарой, плотной пеленой накрывающей их даже ночью. Утром они отдыхали, эти маленькие города. Ставни были открыты, в проемах окон колебался легкий тюль, зорко стоящий на страже последнего, самого сладкого сна уставших от ночных развлечений и полуденной жары отдыхающих.
Любой город, каких бы размеров он ни был, от маленького провинциального райцентра до крупного мегаполиса, могла бы полюбить Евгения Николаевна, но только при одном условии – если это будет утро. Во все же остальное время города были слишком суетливы, слишком грязны и мелочны. В них было слишком много людей. Они мельтешили многочисленным транспортом и спешащей толпой. В них было слишком много энергии, которой нужно было как-то противостоять. Днем и вечером с городом можно было мириться, нужно было бороться и – желательно – побеждать. Но любить город днем нельзя. Они слишком разные – дневные города и любовь, чтобы быть хоть как-то совместимыми друг с другом. Хотя, возможно, противостояние, – это всего лишь еще одна форма любви, просто доступная далеко не всем.
По-настоящему любить город – была уверена Евгения Николаевна, с нежностью и болью, так чтобы щемило сердце, и замирала душа, можно было только утром. Впрочем, утро тоже должно быть настоящим – с первыми лучами восходящего солнца, с прозрачным воздухом и отсутствием прохожих.
Воронеж встретил Евгению Николаевну именно так – прозрачным воздухом, первыми лучами солнца и практически полным отсутствием людей на улицах. Последнее, впрочем, было неудивительно, учитывая время прибытия поезда – 5.40 утра. Единственное, что его портило – назойливый гул таксистов, которые, словно пчелы на мед, многочисленной стаей толпились у центрального входа в вокзал. Как минимум человек восемь или десять предложили доставить ее в любую точку города «за самое короткое время» либо «практически даром», либо «очень недорого». Портить свое утро общением с бесцеремонными таксистами не хотелось. Впрочем, желания потолкаться в тесном автобусе (совсем скоро должен начаться час пик, а тут еще на остановке стали собираться многочисленные прибывшие пассажиры того же самого поезда, на котором приехала и она сама) тоже отсутствовало. Евгения Николаевна, чтобы не терять очарование начинающегося дня, сдала сумку в камеру хранения (благо последняя работала круглосуточно) и решила немного прогуляться. Естественно, о том, чтобы дойти пешком до материного дома, не шло даже речи – та жила практически на самой окраине, а вокзал находился в центре. Но вот немного погулять по городу было вполне возможно, а чтобы мама не волновалась, Евгения Николаевна позвонила ей из ближайшего телефона автомата и попросила, чтобы та встретила ее примерно часа через полтора на вокзале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Глава 12. Билет в один конец
Когда живот Евгении Николаевны достиг размеров, которые тяжело спрятать даже под очень свободным платьем, в городе наконец-то наступило лето. Оправдания в виде тяги к калорийным булочкам и пламенной любви к украинскому борщу с салом и пирожками еще даже не перестали срабатывать, а Евгения Николаевна уже собрала нехитрые пожитки и отправилась на вокзал. Первый же поезд, уходящий на юг, увез ее к маме, в родной провинциальный Воронеж. Сослуживцы на ее мелкой чиновничьей службе так и остались пребывать в счастливом неведении. В отделе кадров Евгении Николаевне, как работнику со стажем и безо всяких нареканий со стороны начальства, быстренько оформили сначала все причитающиеся прогулы, потом отпуск без содержания, а там, глядишь, и до лета с его традиционным отпуском было совсем уже недалеко. С Алексеем Петровичем проблем тоже не было. В университете начиналась сессия, а потом он отправлялся в традиционное турне по конференциям и международным симпозиумам. Евгения Николаевна, собирая его чемодан, конечно, поохала, посетовала на судьбу, но взять ее с собой не просила, сославшись на необходимость съездить к матери помочь.
– Как-нибудь потом, когда ты обучишь меня хотя бы части своих загадочных тайн, – улыбнулась она. – Я не хочу чувствовать себя полной дурой при разговоре с твоими коллегами.
– Я, конечно, уже начала понимать отличие барокко от готики. Иногда я даже отличаю постмодернизм от сюрреализма. Более того, я даже стала разбираться в некоторых видах фарфора (все-таки это должна уметь любая женщина), но ведь этого мало. Обещай мне, что ты целый год будешь со мной заниматься и, когда я достигну хотя бы некоторых успехов, ты возьмешь меня с собой. Обещаешь?
– Конечно, обещаю! – заверил ее Алексей Петрович, который был чрезвычайно рад своей женитьбой на такой милой во всех отношениях женщиной.
– К тому же мне нужно подтянуть свой английский. Иначе меня просто нельзя будет выпускать на улицу. Как ты думаешь, может быть, мне записаться на курсы?
– А это идея! Воодушевился Алексей Петрович. С сентября в университете в языковом центре начинаются курсы, я тебя туда запишу. Там отличные преподаватели…
– Вот и отлично! – прервала его Евгения Николаевна. – Милый, тебе пора собираться на работу.
Уже следующим утром Евгения Николаевна, изрядно, кстати сказать, намучившаяся в совершенно не приспособленном для перевозки беременных женщин железнодорожном вагоне, выходила на тесный перрон воронежского железнодорожного вокзала. Поезд, на котором она приехала, был далеко не фирменным. Он, хотя и относился к категории скорых, привилегией первой платформы не пользовался, поэтому пришлось сначала стаскивать по высоким ступеням подземного перехода хоть и небольшую, но достаточно тяжелую сумку, а потом волочь ее обратно вверх, проклиная одних уродов, которые запроектировали такой крутой подъем, других – которые отправляют скорые поезда на дальние пути и третьих (этих было большинство и они были рядом), которые спешили мимо, не догадываясь оказать помощь бедной беременной женщине с пусть и небольшой, но достаточно тяжелой и весьма неудобной сумкой.
В прозрачном утреннем воздухе города было разлито спокойствие и какая-то благость, что ли. Вообще-то, насколько Евгения Николаевна помнила из прежней своей жизни, прожитой ею в Воронеже, он всегда был каким-то грязненьким городом, улицы которого если и подметались когда, то по праздникам, да и то только центральные. Впрочем, насколько она могла припомнить из своих нечастых визитов к родительнице, с тех пор как-то особо здесь так ничего и не изменилось. Единственно, что ее искренне порадовало, так это то, что поезд прибыл утром, потому что утро вообще было единственным временем суток, которое примеряло ее с городом, причем не только Воронежем, но вообще, с любым городом. Точно так же, как и утренний Воронеж, Евгения Николаевна любила утреннюю Москву, когда первые лучи едва проснувшегося утра золотом отражаются в многочисленных куполах старинных церквей. Утром она любила маленькие курортные города, разморенные постоянной жарой, плотной пеленой накрывающей их даже ночью. Утром они отдыхали, эти маленькие города. Ставни были открыты, в проемах окон колебался легкий тюль, зорко стоящий на страже последнего, самого сладкого сна уставших от ночных развлечений и полуденной жары отдыхающих.
Любой город, каких бы размеров он ни был, от маленького провинциального райцентра до крупного мегаполиса, могла бы полюбить Евгения Николаевна, но только при одном условии – если это будет утро. Во все же остальное время города были слишком суетливы, слишком грязны и мелочны. В них было слишком много людей. Они мельтешили многочисленным транспортом и спешащей толпой. В них было слишком много энергии, которой нужно было как-то противостоять. Днем и вечером с городом можно было мириться, нужно было бороться и – желательно – побеждать. Но любить город днем нельзя. Они слишком разные – дневные города и любовь, чтобы быть хоть как-то совместимыми друг с другом. Хотя, возможно, противостояние, – это всего лишь еще одна форма любви, просто доступная далеко не всем.
По-настоящему любить город – была уверена Евгения Николаевна, с нежностью и болью, так чтобы щемило сердце, и замирала душа, можно было только утром. Впрочем, утро тоже должно быть настоящим – с первыми лучами восходящего солнца, с прозрачным воздухом и отсутствием прохожих.
Воронеж встретил Евгению Николаевну именно так – прозрачным воздухом, первыми лучами солнца и практически полным отсутствием людей на улицах. Последнее, впрочем, было неудивительно, учитывая время прибытия поезда – 5.40 утра. Единственное, что его портило – назойливый гул таксистов, которые, словно пчелы на мед, многочисленной стаей толпились у центрального входа в вокзал. Как минимум человек восемь или десять предложили доставить ее в любую точку города «за самое короткое время» либо «практически даром», либо «очень недорого». Портить свое утро общением с бесцеремонными таксистами не хотелось. Впрочем, желания потолкаться в тесном автобусе (совсем скоро должен начаться час пик, а тут еще на остановке стали собираться многочисленные прибывшие пассажиры того же самого поезда, на котором приехала и она сама) тоже отсутствовало. Евгения Николаевна, чтобы не терять очарование начинающегося дня, сдала сумку в камеру хранения (благо последняя работала круглосуточно) и решила немного прогуляться. Естественно, о том, чтобы дойти пешком до материного дома, не шло даже речи – та жила практически на самой окраине, а вокзал находился в центре. Но вот немного погулять по городу было вполне возможно, а чтобы мама не волновалась, Евгения Николаевна позвонила ей из ближайшего телефона автомата и попросила, чтобы та встретила ее примерно часа через полтора на вокзале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63