Просто слово это было какое-то плохое, то есть как раз выражающее всю его подлую сущность. Впрочем, справедливости ради скажем, что сам Андрей Павлович считал тещу сварливой ведьмой, которая вечно лезет не в свое дело, с чем сама Александра Васильевна, естественно, была категорически не согласна. В общем, из-за развода дочери она совсем не огорчилась, а уж весть о том, что Евгения Николаевна в скором будущем может стать женою такого воспитанного и крайне положительного (не то, что прежний зять) человека, как Алексей Петрович, и вовсе ее порадовала.
На вокзал будущая бабушка прибыла чуть раньше гуляющей по городу дочки. Прождав полчаса, Александра Васильевна уже было собралась разволноваться, как увидела шагающую через площадь той своеобразной утиной походкой, которая так свойственна всем беременным, Евгению Николаевну. Небольшую, но неудобную сумку забрали из камеры хранения. Естественно, ни о каких маршрутках не могло быть и речи. И хотя проезд на частнике стоил целое состояние, Александра Васильевна, решившись, твердо взяла дочь за руку и отправилась к стоящим у вокзала многочисленным машинам такси. После примерно минут пятнадцати бурных споров и торгов (как на восточном базаре, отчего-то подумалось Евгении Николаевне), стороны наконец-то сошлись в цене, в объемный багажник была загружена та самая небольшая, но весьма неудобная дорожная сумка, они отправились, наконец, домой.
Не прошло и получаса, как старенькая «Волга» подъехала к древнему двухэтажному домику, построенному то ли еще до войны, то ли сразу после нее. Домик был кирпичным и довольно сильно покосившемся от старости. Его широко распахнутые огромные окна, некогда взиравшие с надеждой на мир, были печальными и какими-то тоже постаревшими. Широкая деревянная лестница все так же скрипела при каждом шаге, ну или чуть-чуть сильнее, чем раньше. Время в доме как будто замерло, сохранив его навсегда. Точно так же, как в детстве, шумели трубы канализации, в том же самом верхнем левом углу парадной висела художественная (какая-то особая, не похожая на все другие) паутина, и даже возле порога лежал все тот же полосатый вязаный коврик. Впрочем, коврик, подумала Евгения Николаевна, скорее всего, был другой, просто очень похожий, но в целом облик дома был точно таким, каким она его помнила из своего не очень-то и близкого детства. Вот только снаружи какой-то идиот догадался милый кирпичный домик выкрасить в ярко-розовый ядовитый цвет, разом убив все его очарование и тот неуловимый налет старины, который мы обычно так ценим в старых кварталах городов.
– Дом розовой мечты – пошутила Александра Васильевна, заметив, как дочь вздрогнула, увидев ядовито-розовый цвет дома.
– Это точно, – согласилась Евгения Николаевна. Потом подумала и добавила, – Лучше бы трубы поменяли, идиоты, или дорожку к дому выложили тротуарной плиткой, чтобы через лужи не прыгать.
– Так ведь идиоты и есть, – согласилась Александра Васильевна, не слишком жаловавшая ни коммунальные, ни городские службы, но, тем не менее, старавшаяся держаться от них подальше.
– Да и шифер на крыше, – продолжала Евгения Николаевна, – наверное, до сих пор дырявый. Вы с бабой Любой-то до сих пор, небось, с тазиками не расстаетесь? В комнатах-то теперь, небось, уже не только от дождя, но и от росы капает?
– Капает. А куда деваться? Мне-то получше, я сама купила эту, как ее… слово из головы вылетело…рубероид. Ваську-соседа попросила, он мою сторону-то сам перекрыл за бутылку. У меня теперь почти и не течет. А вот бабе Любе и вправду тяжко. Только денег у нее даже на рубероид нету. Ей бы хоть прокормиться, да за квартиру заплатить вовремя, чтоб не выгнали. Хотя за что тут платить?
– Вы бы хоть поругались сходили в ЖЭК, что ли…
– А чего ругаться? Мы ведь ходили, да толку-то все равно никакого нет. Баба Люба-то, считай, чуть не каждый день к ним, как на работу, ходит. А толку? Крыша как текла, так и течет. Да ну их! – махнула рукой Александра Васильевна. – Не обращай внимания. Пойдем лучше в дом, да позавтракаем. Я тут с утра уже шанежек напекла.
– Шанежки – это здорово! – улыбнулась Евгения Николаевна.
Несмотря на безумный цвет, маскирующий старость и даже кое-где проступающую ветхость жилища, домик этот ей нравился: то ли ностальгия по детству сказывалась, то ли и впрямь было в нем что-то такое, что заставляло душу сжиматься от воспоминаний так, как будто и не было на белом свете ничего лучше, чем этот нелепый домик. Даже сидя в просторной, отделанной под натуральное дерево кухне Алексея Петровича, где на одну кафельную плитку было потрачено больше, чем она получала за месяц в своей мелкой чиновничьей организации, нет – нет, да и вспоминалась тесная неудобная кухонька ее матери, где и одному-то развернуться было негде, а что уж говорить о целой семье. Мама, сколько Евгения Николаевна помнила, всегда шутила по этому поводу, что, мол, зато есть дополнительный стимул следить за фигурой – чуть потолстеешь и в кухню просто не влезешь, настолько она была тесна.
К радости Евгении Николаевны, квартира матери не изменилась. Кухня все так же требовала «блюсти фигуру», а огромная газовая колонка все так же угрожающе нависала над теми смельчаками, кто все же решался здесь пообедать. Все так же уютно пестрели занавески, и сияла чистотой плита. Вот только что холодильник сменился на своего нового собрата, чуть более высокого и чуть менее толстого в обхвате. В ванной мама, наконец, доделала ремонт. Плитку купили, насколько помнила Евгения Николаевна, не только до ее замужества, но еще при жизни отца, но до того, чтобы ее положить все как-то руки не доходили. Сначала умер отец, было не до того, потом Евгения Николаевна вышла замуж. Потом мама писала, что не хватает денег на то, чтобы нанять рабочих. Потом у Евгении Николаевны родились дети, и мама отсылала все свои сбережения ей на покупку детской кроватки, пеленок, велосипедов. И вот теперь, спустя может десять, а может и все пятнадцать лет, плитка, наконец, была уложена и ванная комната приобрела, как говорила мама, благопристойный вид.
– Неужели накопила, наконец, на рабочих? – удивилась Евгения Николаевна.
– Куда там! – устало махнула рукой мать. – Хорошо, что плитка давно была куплена, а то бы и на нее не накопила.
Потом вздохнула и грустно добавила:
– Сама все уложила.
– Как сама? – удивилась Евгения Николаевна. – Ты же библиотекарь, а не укладчик кафельной плитки. Где научилась-то?
– Где научилась, где научилась… Нигде не училась. Денег-то не хватало не то что на ремонт, иногда и на пропитание. Хорошо, у нас в библиотеке много книжек полезных есть. Вот и я нашла занимательную брошюрку под названием то ли «Советы начинающему каменщику», то ли «Секреты кафельной плитки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
На вокзал будущая бабушка прибыла чуть раньше гуляющей по городу дочки. Прождав полчаса, Александра Васильевна уже было собралась разволноваться, как увидела шагающую через площадь той своеобразной утиной походкой, которая так свойственна всем беременным, Евгению Николаевну. Небольшую, но неудобную сумку забрали из камеры хранения. Естественно, ни о каких маршрутках не могло быть и речи. И хотя проезд на частнике стоил целое состояние, Александра Васильевна, решившись, твердо взяла дочь за руку и отправилась к стоящим у вокзала многочисленным машинам такси. После примерно минут пятнадцати бурных споров и торгов (как на восточном базаре, отчего-то подумалось Евгении Николаевне), стороны наконец-то сошлись в цене, в объемный багажник была загружена та самая небольшая, но весьма неудобная дорожная сумка, они отправились, наконец, домой.
Не прошло и получаса, как старенькая «Волга» подъехала к древнему двухэтажному домику, построенному то ли еще до войны, то ли сразу после нее. Домик был кирпичным и довольно сильно покосившемся от старости. Его широко распахнутые огромные окна, некогда взиравшие с надеждой на мир, были печальными и какими-то тоже постаревшими. Широкая деревянная лестница все так же скрипела при каждом шаге, ну или чуть-чуть сильнее, чем раньше. Время в доме как будто замерло, сохранив его навсегда. Точно так же, как в детстве, шумели трубы канализации, в том же самом верхнем левом углу парадной висела художественная (какая-то особая, не похожая на все другие) паутина, и даже возле порога лежал все тот же полосатый вязаный коврик. Впрочем, коврик, подумала Евгения Николаевна, скорее всего, был другой, просто очень похожий, но в целом облик дома был точно таким, каким она его помнила из своего не очень-то и близкого детства. Вот только снаружи какой-то идиот догадался милый кирпичный домик выкрасить в ярко-розовый ядовитый цвет, разом убив все его очарование и тот неуловимый налет старины, который мы обычно так ценим в старых кварталах городов.
– Дом розовой мечты – пошутила Александра Васильевна, заметив, как дочь вздрогнула, увидев ядовито-розовый цвет дома.
– Это точно, – согласилась Евгения Николаевна. Потом подумала и добавила, – Лучше бы трубы поменяли, идиоты, или дорожку к дому выложили тротуарной плиткой, чтобы через лужи не прыгать.
– Так ведь идиоты и есть, – согласилась Александра Васильевна, не слишком жаловавшая ни коммунальные, ни городские службы, но, тем не менее, старавшаяся держаться от них подальше.
– Да и шифер на крыше, – продолжала Евгения Николаевна, – наверное, до сих пор дырявый. Вы с бабой Любой-то до сих пор, небось, с тазиками не расстаетесь? В комнатах-то теперь, небось, уже не только от дождя, но и от росы капает?
– Капает. А куда деваться? Мне-то получше, я сама купила эту, как ее… слово из головы вылетело…рубероид. Ваську-соседа попросила, он мою сторону-то сам перекрыл за бутылку. У меня теперь почти и не течет. А вот бабе Любе и вправду тяжко. Только денег у нее даже на рубероид нету. Ей бы хоть прокормиться, да за квартиру заплатить вовремя, чтоб не выгнали. Хотя за что тут платить?
– Вы бы хоть поругались сходили в ЖЭК, что ли…
– А чего ругаться? Мы ведь ходили, да толку-то все равно никакого нет. Баба Люба-то, считай, чуть не каждый день к ним, как на работу, ходит. А толку? Крыша как текла, так и течет. Да ну их! – махнула рукой Александра Васильевна. – Не обращай внимания. Пойдем лучше в дом, да позавтракаем. Я тут с утра уже шанежек напекла.
– Шанежки – это здорово! – улыбнулась Евгения Николаевна.
Несмотря на безумный цвет, маскирующий старость и даже кое-где проступающую ветхость жилища, домик этот ей нравился: то ли ностальгия по детству сказывалась, то ли и впрямь было в нем что-то такое, что заставляло душу сжиматься от воспоминаний так, как будто и не было на белом свете ничего лучше, чем этот нелепый домик. Даже сидя в просторной, отделанной под натуральное дерево кухне Алексея Петровича, где на одну кафельную плитку было потрачено больше, чем она получала за месяц в своей мелкой чиновничьей организации, нет – нет, да и вспоминалась тесная неудобная кухонька ее матери, где и одному-то развернуться было негде, а что уж говорить о целой семье. Мама, сколько Евгения Николаевна помнила, всегда шутила по этому поводу, что, мол, зато есть дополнительный стимул следить за фигурой – чуть потолстеешь и в кухню просто не влезешь, настолько она была тесна.
К радости Евгении Николаевны, квартира матери не изменилась. Кухня все так же требовала «блюсти фигуру», а огромная газовая колонка все так же угрожающе нависала над теми смельчаками, кто все же решался здесь пообедать. Все так же уютно пестрели занавески, и сияла чистотой плита. Вот только что холодильник сменился на своего нового собрата, чуть более высокого и чуть менее толстого в обхвате. В ванной мама, наконец, доделала ремонт. Плитку купили, насколько помнила Евгения Николаевна, не только до ее замужества, но еще при жизни отца, но до того, чтобы ее положить все как-то руки не доходили. Сначала умер отец, было не до того, потом Евгения Николаевна вышла замуж. Потом мама писала, что не хватает денег на то, чтобы нанять рабочих. Потом у Евгении Николаевны родились дети, и мама отсылала все свои сбережения ей на покупку детской кроватки, пеленок, велосипедов. И вот теперь, спустя может десять, а может и все пятнадцать лет, плитка, наконец, была уложена и ванная комната приобрела, как говорила мама, благопристойный вид.
– Неужели накопила, наконец, на рабочих? – удивилась Евгения Николаевна.
– Куда там! – устало махнула рукой мать. – Хорошо, что плитка давно была куплена, а то бы и на нее не накопила.
Потом вздохнула и грустно добавила:
– Сама все уложила.
– Как сама? – удивилась Евгения Николаевна. – Ты же библиотекарь, а не укладчик кафельной плитки. Где научилась-то?
– Где научилась, где научилась… Нигде не училась. Денег-то не хватало не то что на ремонт, иногда и на пропитание. Хорошо, у нас в библиотеке много книжек полезных есть. Вот и я нашла занимательную брошюрку под названием то ли «Советы начинающему каменщику», то ли «Секреты кафельной плитки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63