– Здравствуйте! Симпатия! – прокаркала птица.
Когда прошло первое изумление, Зефирина приподнялась на локте. Она ласково погладила пальцем серое пятнышко на шее, единственное светлое пятнышко на черном, блестящем оперении птицы.
– Говорящая птица! – воскликнула восхищенная Зефирина.
– Это галка, мадемуазель. Она больше, чем дрозд, но меньше, чем ворон, болтлива больше, чем попугай ара… А воровка хуже, чем ворона… Вот таков Гро Леон!
Словно понимая речь своего хозяина, птица кокетничала и прихорашивалась. Ощущая ласку Зефирины, она наклоняла голову, и из ее клюва вырывалось нечто, похожее на довольное кудахтанье, прерывавшееся словами:
– Здоровье! Привет! Сардина!
– Она зовет меня Сардиной! – сказала Зефирина, смеясь.
– Это потому, что вы ему нравитесь. Для него это дружеское имя. Он очень любит и легко запоминает слова, начинающиеся на «с». Я нашел его год назад на каком-то поле. Должно быть, несчастный малыш выпал из гнезда. Крыло у него было сломано и волочилось по земле, жалко было смотреть. Я ухаживал за ним как только мог, и, клянусь, это животное оказалось более благодарным, привязчивым и разумным, чем многие люди!
Продолжая разговаривать, доктор Нотр-Дам расставлял на низком сундуке масла, повязки и мази. Она же смотрела на врача с возрастающим удивлением.
– Вы ухаживаете за птицами, сударь… вместо того, чтобы прикончить их, швырнув камень, как делают многие в подобных обстоятельствах?
– Птица стоит человека, мадемуазель! Могу ли я попросить вас расстегнуть ваш корсаж?
С недоверчивым смущением Зефирина покорилась. В то время как доктор Нотр-Дам щупал ее пульс и внимательно осматривал раны и кровоподтеки, которыми была разукрашена грудь Зефирины, она заметила при свете семисвечника, что врач гораздо моложе, чем ей показалось ночью, судя по его серьезному голосу.
Черная сутана, спускавшаяся ниже колен, – обычная одежда для людей его профессии, – придавала ему важный и суровый вид. Но с того момента, как он снял свои желтые перчатки, широкополую шляпу, длинный и широкий плащ, Зефирина поняла, что, в общем-то, доктор Нотр-Дам еще молодой человек: ему могло быть двадцать три или двадцать четыре года. Он был среднего роста, но очень пропорционально сложен, и, если судить по тому удару кнутом, который он нанес Фес Нуару, он должен был быть крепким и отважным. Но особенно привлекало внимание Зефирины его лицо: белое, непроницаемое, словно высеченное из мрамора. Над прямым, правильным носом поднимался широкий лоб, а его сине-зеленые, с переливом, глаза, казалось, читали в душе Зефирины, словно в раскрытой книге.
– Несмотря на мою молодость, мадемуазель, я изучаю медицину на медицинском факультете в Монпелье. Я уже целый год практикую как врач в этой местности. Именно возвращаясь от больного, я встретил ваших людей на мосту… хм… ваши раны поверхностны, но мне не нравятся ни те, что у вас на груди, ни та, что у вас на подбородке. Мне придется успокоить влагу в глубине вашего организма, чтобы у вас не осталось никаких следов на столь прекрасном теле и столь прекрасном лице. Это было бы обидно и досадно… Я вам положу на раны это лекарство, сделанное в Тулузе. Оно немного пощиплет, но неприятное ощущение будет продолжаться недолго. В терапии я предпочитаю использовать растения и травы, которые собираю в полях и лесах…
Доктор положил на круглые груди и на подбородок Зефирины нечто вроде припарок с приятным запахом фиалки. Оказалось, что доктор выразился слишком мягко: его лекарство не щипало, а ужасно жгло. Подавив стон, рвавшийся из груди, Зефирина стиснула зубы. Ее глаза наполнились слезами. Внезапно, как по волшебству, боль прекратилась. У девушки появилось ощущение, что от припарок исходил успокоительный холодок.
– Ну, вот и все! Вы были очень отважны, – с восторгом сказал молодой врач. – Теперь поспите с этими повязками всю ночь. Завтра или, самое позднее, послезавтра не останется никаких следов от ударов, которые нанесли вам эти скоты. Это будет всего лишь дурным воспоминанием…
Пока доктор говорил, его ловкие и мягкие руки накладывали примочки на тело Зефирины. Он очень спокойно поднял ее нижнюю юбку, ища на ногах и на атласной коже бедер ссадины и царапины, которые надо было обработать. По мнению Зефирины, его поползновения зашли слишком далеко. Она чувствовала, что к ней возвращается все ее недоверие. Что она знала об этом слишком молодом враче? Да, он вовремя прибыл в нужное место, чтобы вытащить ее из когтей бандитов. И еще, что он был немножко сумасшедший и хороший говорун.
Сухо оттолкнув руки врача, Зефирина вдруг выпрямилась, сидя на кровати.
– Благодарю за вашу заботу, господин де Нотр-Дам, я закончу наносить эти мази сама!
Несмотря на иронию, которая светилась в его сине-зеленых глазах, молодой врач не настаивал.
– Как пожелаете, мадемуазель. В это самое время ваша дуэнья въезжает в город. Как только она сюда прибудет, она поможет смазать ваши раны.
Зефирина прислушалась. Она не различала ни звуков катящейся повозки, ни стука копыт. Этот молодой доктор начал ее чрезвычайно раздражать своим внушительным видом оракула. Ей очень хотелось раз и навсегда поставить его на место, показав, что она тоже обладает солидными познаниями в анатомии.
– Позвольте мне, сударь, восхититься вашим телосложением, ибо внешние отверстия ваших слуховых каналов, снабжены, несомненно, чудесным аппаратом, который позволяет вам слышать то, что другие совсем не слышат!
Зефирина выпалила свою краткую речь с совершенно невинным видом. Но она была разочарована реакцией молодого человека.
– Чувствуете ли вы себя достаточно крепкой, чтобы дойти до комнаты, который Франк Берри приготовил для вас? – только и спросил Мишель де Нотр-Дам, казалось, не заметивший иронии Зефирины.
Перед лицом этого олимпийского спокойствия ей стало немного стыдно, что она набросилась на человека, который спас ее от бесчестья! Но птичий крик отвлек ее внимание от молодого доктора.
– Солидно! Сардина! Сардина! Солидно!
Гро Леон хлопал крыльями, сидя на пузатом буфете, с которого наблюдал за происходящим.
Зефирина встала на ноги без помощи врача. Она подняла глаза на птицу и испустила возглас изумления. У нее было впечатление, что она смотрится в зеркало. Однако, картина, которую она видела на стене, освещенной свечами семисвечника, была портретом в натуральную величину. Краски были совсем свежими… Это был ее собственный портрет!
Еще неуверенно держась на ногах, Зефирина подошла к полотну.
– Но ведь это я? – пролепетала она.
Взгляд ее изумленных глаз попеременно перебегал с портрета на лицо доктора.
– Действительно, я вас ждал неделю назад… Несмотря на то что я всего лишь художник-любитель, портрет получился верным… да…
– Должен признаться, что я удовлетворен, сходство большое, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89