Они вцепляются, и избавиться от них уже невозможно. Он похлопал меня по плечу, бормоча что-то про то, что я свою роль отыграл.
Правой руки в комнате уже не было. И третьего тоже, который говорил.
Я бы сказал так, никто настоящей возможности не получает. Мне ее не дали. Поэтому я бы сказал, что со мной обошлись не по честному. И закрыл глаза. Я только надеялся, молодые это поймут, увидят, что я пришел в наш мир не по выбору, сделанному в результате вот такой демонстрации. Если кому интересно мое мнение, так я бы лучше и не жил. Конечно, старик мог это знать, мог не знать, какая разница.
12. «я в его страну не поеду»
Я знаю, кто за нам следил, за мной за ней. Он разносил всякие выдумки, рассказывал сказки, баснословные небылицы для агентств новостей, переходя из этого мира в другой и во все остальные миры ближней и дальней вселенной. Да. Выискивал сплетни, думал, я могу что-то ему сообщить. Чего он от меня хотел, это ни для кого не секрет. Он может взять надо мной верх, подумаешь, «защитное формирование», так он считал, но мне было плевать, что он там считает, и всегда было плевать, даже и на то, что он считал меня дураком. Называл нас друзьями, таскался за нами, разговаривал с моей спутницей, с товарищем, в укромных местах, дурак, думал, раз укромное, так никто и не слышит, называл нас друзьями, друзьями, думал, мы совсем дураки. Ты не то, что разные прочие, говорил он.
Какие разные прочие, о чем ты?
Друг, говорил он, и тут его просто убить хотелось, да, ну как у тебя нынче с горлом, но я бы его убивать не стал, да и никого. Если он теперь мертв, ну значит так, мертв, может ему горло кто перерезал, почему не из пистолета, кому хватило энергии, да, конечно, это интересный вопрос. Он исчез. Исчезнуть может любой, и жена моя тоже, и товарищ, и также другая семья, и друзья. Кто же не исчезает. В тот день он пришел в нашу секцию, мистер рассказчик баснословных небылиц, а я с товарищем, мы лежали под одеялом. И я сказал ему, Чего тебе от нас нужно?
Такой язык он понимал. Есть же общий язык, между мужчинами, с женщиной, почему он не уходил и следил за нами, за мной, что себе думал, зачем за нами присматривал. Он знает, этот человек, он знает. Он был там. Думал, я такой уж дурак, мы все дураки. Почему? Я в его страну не поеду.
13. «что еще можно подумать»
Опасность была всегда. Я тогда думал про это, как она возвращается к себе домой, я знал эти риски, и какие маршруты, и будут ли там безопасности. Это было непрактично, да потом еще комендантский час. Безопасно только для чужаков, тоже за ними и коллеги следят. Кто же этого не знает. Мы с первой встречи стали близкими. И потом другие ночи пошли, иногда она приходила ко мне, иногда нет или еще приходила, но не оставалась. Я к ней домой не ходил, только она ко мне. У меня подозрений не было. Может она и ходила к другому мужчине, не знаю. Говорят, ходила к одному. Я так не думаю. Возможно ли это, да, она могла ходить к нему. Если ходила, меня это не волновало. Как это может быть, мужчины и мужчины, ревность по этим причинам. Я был с ней, и если это без продолжения, значит без, чего я тут мог добиться, разве заставить ее передумать. Она была сильная женщина, сильнее. Я так про нее думал. Мне повезло, что она у меня есть, я был благодарен, определенно.
Я сказал, тогда в этом городе были опасные времена, в темноте очень много риска, все коллеги шли на него, то же и в ночь, когда она исчезла, там было много начальств и гостей нашей страны, культурный вечер, важное событие для нашего «защитного формирования». Общественные собрания, всякие такие явления, это все наши обязанности. Начальства и заграничные люди, и журналисты тоже, эти с нами, фотографические, все встречаются друг с другом, смотрят разные вещи, другую сторону нашей жизни, нашего народа. Тот концерт был для высших коллег, которые искали поддержки, дома, за границей. Всего ведь не хватает, орудий, материалов, лекарств, конечно, хардвера софтвера, всего, в общем, ничего же нет, финансов.
Мы были в группе сопровождения, товарищ вела машину, я рядом, защитник, вооруженный. Мы двигались по определенным маршрутам, единым конвоем, и возвращаться должны были по определенным маршрутам, двенадцать или четырнадцать машин, вверх-вниз, вверх-вниз и прямо, прямо, прямо, прямо, вверх, вниз, вниз, поворот, по кругу, все время настороже. Наша машина была шестой или седьмой. Мы с ней должны были привезти трех человек, а после вернуть их по домам, один был гостем нашей страны. Когда приехали, они ушли в театр, там были коллеги, охраняли вход-выход, чтобы все безопасно, в безопасности. Мы с ней в здание не пошли, а сначала поставили машину, отвели ее в парковочную зону, и обратно уже пешком. Там тоже патрулировали коллеги. Через одну улицу, на параллельной, были армейские и безопасности. Мы это знали, и они тоже, все это знали, они сами по себе, мы сами по себе, и потом уже скоро комендантский час.
Ну вот, значит, в здание театра мы с другими не пошли, а уже после начала. Было возбуждение. Я уже говорил. Это ничего, я всегда такой, всегда хочу, что тут сказать, я могу сказать так, тут не насилие, я был ее любовником. Если был им, если был. Мы вернулись пешком, но не туда, а за здание, в проулок и там в темноту, в подъезд, и были вместе. Там пахло горелым, подгоревшей едой, курица, барашек, лук, а мы не ели, хорошие были запахи, я помню, голоден был. Возбуждали ли ее такие приключения, не думаю, хотя это был риск, и большой риск. Да, я притянул ее к себе, она притянула меня. Мы были любовниками. Мы были. Что я могу сказать, я ее не насиловал, если об этом, могу сказать так, ни я, ни она, я распахнул ей одежду. Что тут сказать, я трогал ее, да, да, трогал, тискал. Ласково, да, распахнул, и ее дыхание, у нее перехватило дыхание, ее одежда. Было ли тут насилие, нет, не думаю. После мы заняли наши сидения в театре. Другие коллеги тогда видели нас, как мы пришли, с опозданием. Свет весь на сцене и там танцоры. Или музыка что ли, возможно, в традиционном стиле, думаю так, там были музыканты и танцоры. Танцоры с музыкантами. Да. Людям это нравилось, по-моему, нравилось, начальствам, заграничным гостям. Хотя может и скучно. Люди постарше наверное любят такие вечера. А со мной сейчас был мой товарищ, моя любовница, так можно сказать, и если какой артист был на сцене, музыкант, поэт, танцор, кто угодно, я слышал только ее, видел только ее, чувствовал ее запах, шептал ей в ухо, ее кожа, волосы, тонкие пальцы, ладонь, такая маленькая в моей, и все же она была сильная, сильнее других, но мне казалось, что в ее теле нет физической крепости, что это за сила, откуда она берется, как могут женщины ей обладать, это же чудо, и она все равно позволяет мне держать ее ладонь в моей, такое доверие. Мы тогда были вместе уже недели, три, четыре. И вдруг мы так и останемся вместе, глупо об этом думать, конечно, потому что – как долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Правой руки в комнате уже не было. И третьего тоже, который говорил.
Я бы сказал так, никто настоящей возможности не получает. Мне ее не дали. Поэтому я бы сказал, что со мной обошлись не по честному. И закрыл глаза. Я только надеялся, молодые это поймут, увидят, что я пришел в наш мир не по выбору, сделанному в результате вот такой демонстрации. Если кому интересно мое мнение, так я бы лучше и не жил. Конечно, старик мог это знать, мог не знать, какая разница.
12. «я в его страну не поеду»
Я знаю, кто за нам следил, за мной за ней. Он разносил всякие выдумки, рассказывал сказки, баснословные небылицы для агентств новостей, переходя из этого мира в другой и во все остальные миры ближней и дальней вселенной. Да. Выискивал сплетни, думал, я могу что-то ему сообщить. Чего он от меня хотел, это ни для кого не секрет. Он может взять надо мной верх, подумаешь, «защитное формирование», так он считал, но мне было плевать, что он там считает, и всегда было плевать, даже и на то, что он считал меня дураком. Называл нас друзьями, таскался за нами, разговаривал с моей спутницей, с товарищем, в укромных местах, дурак, думал, раз укромное, так никто и не слышит, называл нас друзьями, друзьями, думал, мы совсем дураки. Ты не то, что разные прочие, говорил он.
Какие разные прочие, о чем ты?
Друг, говорил он, и тут его просто убить хотелось, да, ну как у тебя нынче с горлом, но я бы его убивать не стал, да и никого. Если он теперь мертв, ну значит так, мертв, может ему горло кто перерезал, почему не из пистолета, кому хватило энергии, да, конечно, это интересный вопрос. Он исчез. Исчезнуть может любой, и жена моя тоже, и товарищ, и также другая семья, и друзья. Кто же не исчезает. В тот день он пришел в нашу секцию, мистер рассказчик баснословных небылиц, а я с товарищем, мы лежали под одеялом. И я сказал ему, Чего тебе от нас нужно?
Такой язык он понимал. Есть же общий язык, между мужчинами, с женщиной, почему он не уходил и следил за нами, за мной, что себе думал, зачем за нами присматривал. Он знает, этот человек, он знает. Он был там. Думал, я такой уж дурак, мы все дураки. Почему? Я в его страну не поеду.
13. «что еще можно подумать»
Опасность была всегда. Я тогда думал про это, как она возвращается к себе домой, я знал эти риски, и какие маршруты, и будут ли там безопасности. Это было непрактично, да потом еще комендантский час. Безопасно только для чужаков, тоже за ними и коллеги следят. Кто же этого не знает. Мы с первой встречи стали близкими. И потом другие ночи пошли, иногда она приходила ко мне, иногда нет или еще приходила, но не оставалась. Я к ней домой не ходил, только она ко мне. У меня подозрений не было. Может она и ходила к другому мужчине, не знаю. Говорят, ходила к одному. Я так не думаю. Возможно ли это, да, она могла ходить к нему. Если ходила, меня это не волновало. Как это может быть, мужчины и мужчины, ревность по этим причинам. Я был с ней, и если это без продолжения, значит без, чего я тут мог добиться, разве заставить ее передумать. Она была сильная женщина, сильнее. Я так про нее думал. Мне повезло, что она у меня есть, я был благодарен, определенно.
Я сказал, тогда в этом городе были опасные времена, в темноте очень много риска, все коллеги шли на него, то же и в ночь, когда она исчезла, там было много начальств и гостей нашей страны, культурный вечер, важное событие для нашего «защитного формирования». Общественные собрания, всякие такие явления, это все наши обязанности. Начальства и заграничные люди, и журналисты тоже, эти с нами, фотографические, все встречаются друг с другом, смотрят разные вещи, другую сторону нашей жизни, нашего народа. Тот концерт был для высших коллег, которые искали поддержки, дома, за границей. Всего ведь не хватает, орудий, материалов, лекарств, конечно, хардвера софтвера, всего, в общем, ничего же нет, финансов.
Мы были в группе сопровождения, товарищ вела машину, я рядом, защитник, вооруженный. Мы двигались по определенным маршрутам, единым конвоем, и возвращаться должны были по определенным маршрутам, двенадцать или четырнадцать машин, вверх-вниз, вверх-вниз и прямо, прямо, прямо, прямо, вверх, вниз, вниз, поворот, по кругу, все время настороже. Наша машина была шестой или седьмой. Мы с ней должны были привезти трех человек, а после вернуть их по домам, один был гостем нашей страны. Когда приехали, они ушли в театр, там были коллеги, охраняли вход-выход, чтобы все безопасно, в безопасности. Мы с ней в здание не пошли, а сначала поставили машину, отвели ее в парковочную зону, и обратно уже пешком. Там тоже патрулировали коллеги. Через одну улицу, на параллельной, были армейские и безопасности. Мы это знали, и они тоже, все это знали, они сами по себе, мы сами по себе, и потом уже скоро комендантский час.
Ну вот, значит, в здание театра мы с другими не пошли, а уже после начала. Было возбуждение. Я уже говорил. Это ничего, я всегда такой, всегда хочу, что тут сказать, я могу сказать так, тут не насилие, я был ее любовником. Если был им, если был. Мы вернулись пешком, но не туда, а за здание, в проулок и там в темноту, в подъезд, и были вместе. Там пахло горелым, подгоревшей едой, курица, барашек, лук, а мы не ели, хорошие были запахи, я помню, голоден был. Возбуждали ли ее такие приключения, не думаю, хотя это был риск, и большой риск. Да, я притянул ее к себе, она притянула меня. Мы были любовниками. Мы были. Что я могу сказать, я ее не насиловал, если об этом, могу сказать так, ни я, ни она, я распахнул ей одежду. Что тут сказать, я трогал ее, да, да, трогал, тискал. Ласково, да, распахнул, и ее дыхание, у нее перехватило дыхание, ее одежда. Было ли тут насилие, нет, не думаю. После мы заняли наши сидения в театре. Другие коллеги тогда видели нас, как мы пришли, с опозданием. Свет весь на сцене и там танцоры. Или музыка что ли, возможно, в традиционном стиле, думаю так, там были музыканты и танцоры. Танцоры с музыкантами. Да. Людям это нравилось, по-моему, нравилось, начальствам, заграничным гостям. Хотя может и скучно. Люди постарше наверное любят такие вечера. А со мной сейчас был мой товарищ, моя любовница, так можно сказать, и если какой артист был на сцене, музыкант, поэт, танцор, кто угодно, я слышал только ее, видел только ее, чувствовал ее запах, шептал ей в ухо, ее кожа, волосы, тонкие пальцы, ладонь, такая маленькая в моей, и все же она была сильная, сильнее других, но мне казалось, что в ее теле нет физической крепости, что это за сила, откуда она берется, как могут женщины ей обладать, это же чудо, и она все равно позволяет мне держать ее ладонь в моей, такое доверие. Мы тогда были вместе уже недели, три, четыре. И вдруг мы так и останемся вместе, глупо об этом думать, конечно, потому что – как долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71