Он проехал дальше вниз по течению и наконец встретил семью украинцев, живших над рекой. Фермер не знал английского, а жена его говорила по-английски очень плохо, но она сделала все, что могла, теми средствами, какими располагала.
Она призналась, что в то утро определенно видела что-то, – тут она замолкла и перекрестилась. То, что она видела, выглядело как огромный гроб слишком яркого цвета, который, по-видимому, не был рассчитан на обыкновенное человеческое тело. Когда она увидела этот предмет в первый раз, его тянули через широкую илистую отмель-тут она вновь перекрестилась – лошадь и собака. Их сопровождали две голые пританцовывавшие фигуры, которые могли бы быть и человеческими, но больше походили на бисов. «На водяных чертей», – добавила она после некоторого размышления. Она не видела, что случилось с гробом потом. Того, что она видела, ей было вполне достаточно, и она поспешила назад в свой домик, чтобы помолиться перед семейной иконой.
Репортер спустился к реке и там в мягком иле обнаружил следы, оставленные процессией: две цепочки следов босых ног, глубокую борозду, оставленную килем лодки, цепочки собачьих и лошадиных следов. Следы извивались по бару на протяжении двух миль и затем исчезали у кромки воды, годной для плавания. Исчезали все следы – и следы лошади тоже. Репортер возвратился в Саскатун со своим рассказом, но, когда он докладывал нам об увиденном, выражение его глаз было странным.
О том, что же все-таки произошло в течение тех пяти дней, когда «Лысуха» исчезла из поля зрения, бортовой журнал моего папы сообщает очень мало. Журнал содержит только очень краткие, а порой загадочные записи вроде следующих:
Воскр. 12.40. Снова погружаемся. Черт… Воскр. 22.00. Шпаклевка вся кончилась. Пробуем ил. Не годится… Ср. 16.00. Э. стрелял в утку на обед, промахнулся, попал в корову… Черт! Четв. 23.30. Руль исчез запад. Черт возьми! Пятн. 12.00. Благодарение богу за лошадь.
Но, тем не менее, вот что они нам рассказали по возвращении домой.
Папа и Эрон увидели Саскатун в последний раз, пребывая в дружелюбном и бодром настроении духа. Это настроение сохранялось на протяжении трех миль, когда «Лысуха» продвигалась достаточно хорошо, так как до того, как они пошли ко дну, им пришлось приставать к берегу только четыре раза. Во время каждой из стоянок было необходимо разгружать «Лысуху» и переворачивать ее, чтобы вылить воду. Эрон каждый раз уверял, что в дальнейшем этого не потребуется.
– Швы скоро забухнут, – говорил он папе. – Подожди, пока она некоторое время побудет на плаву.
По мере того как время шло, дружелюбное настроение таяло.
– Она, конечно, забухнет, – горько заметил папа, когда они разгружали «Лысуху» в двенадцатый раз. – Но до этого она всосет в себя всю эту чертову реку – вот что она сделает.
Ко времени, когда они расположились на ночлег, позади осталось расстояние в шесть миль, а «Лысуха» потеряла то малое количество шпаклевки, которое еще оставалось в ее корпусе. В ту ночь ее команда часто просыпалась.
В понедельник не составило никакого труда не пускать воду в лодку, так как воды не было – только непрерывный песчаный бар. Это был для путешественников сухопутный день: «Лысуху» пришлось тащить целые две мили, и они едва справились с этой задачей к закату. Три последующих дня были похожи один на другой. От песка у Матта начала стираться кожа между пальцами. Поскольку Эрон и папа бесчисленное количество раз скользили и падали в речную грязь, когда старались продвинуть «Лысуху» хоть немного дальше, то они в конце концов совсем отказались от одежды и вернулись в природное состояние.
Они делали все новые и новые открытия в отношении своего судна и его оснащения, и почти все эти открытия были обескураживающими. Так, было обнаружено, что в гигантской груде припасов, брошенных в Саскатуне, осталось горючее для кухонной плитки, патроны к дробовому ружью, но не к винтовке двадцать второго калибра (увы, бедная невинная корова!), топор и, что самое грустное, три бутылки ямайского рома. Они обнаружили, что большая часть их продуктов несъедобна из-за длительного пребывания в сточной воде, а пропитанные водой одеяла – тоже в антисанитарном состоянии. Все этикетки на банках с консервами смыло, и выяснилось, что в двух ящиках со сверкающими, но безымянными банками, в которых они предполагали найти свинину с бобами, на самом деле были собачьи консервы для Матта.
Меня не удивляет, что бортовой журнал сообщал о тех днях так мало. Меня удивляет лишь то, что «Лысуха» вообще продолжала свое путешествие… Но… она продолжала его. И в четверг вечером ее команда была вознаграждена: наконец-то удалось добраться до относительно судоходных вод. К тому времени уже начало смеркаться, но ни помощник капитана, ни шкипер (они оба стали угрюмыми и необщительными) не желал первым предложить сделать привал, а Матт не участвовал в решении этого вопроса.
Они столкнули «Лысуху» с последнего песчаного бара и поплыли вниз по реке навстречу тьме. В полночь они наткнулись на трос от парома и потеряли руль.
Эта потеря не была настолько серьезной, как им показалось сперва, так как еще до рассвета они снова сели на мель – и им снова пришлось мученически тащиться через илистые банки, причем буксирные тросы впивались в их голые плечи, а «Лысуха» упрямо скребла килем по дну.
Мореплаватели сделали короткую остановку, чтобы приготовить жалкий завтрак, когда мой папа, случайно взглянув на высокий берег, увидел лошадь. Его осенила мысль, и он вскочил на ноги, громко крича от радости. Он перестал кричать только после того, как, отмахав пять миль по знойной прерии, чтобы найти хозяина лошади и договориться с ним об ее временном найме, усталый вернулся на берег реки к «Лысухе». Эрон встретил его с неуместной веселостью и важным сообщением.
– Ангус, я нашел это! – закричал он и поднял вверх одну из драгоценных бутылок, которые считались потерянными.
Это был поворотный момент в их путешествии.
К полудню славная лошадь протащила «Лысуху» через двухмильпые отмели до чистой воды. Эрон позволил лошади пройти по воде еще немного, чтобы «Лысуха» всплыла. Он собирался остановить животное и отвязать буксирный трос, когда папу озарила еще одна гениальная мысль.
– Зачем останавливать ее сейчас? – спросил папа.
Эрон посмотрел на своего помощника с возросшей любовью и передал бутылку.
– Ей-богу, Ангус, – сказал он, – для библиотекаря у тебя вполне приличные мозги.
Так «Лысуха» двинулась дальше с двигателем в одну лошадиную силу, а поскольку глубина реки редко бывала больше чем три фута, то странная обязанность не доставляла лошади больших хлопот. Когда же она попадала в глубокую яму, то просто плыла до тех пор, пока снова не ступала на дно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47