Неприятности со скунсами
В наших местах почти каждая собака обычно сталкивается со скунсом. Одних собак этот опыт кое-чему учит. Самые сообразительные решают: в дальнейшем разумнее уступать скунсам, и даже дворняжки, которым все опасности нипочем, стараются после первой же встречи быть осмотрительнее.
Матт не был глуп. Беспомощным он тоже не был. Поэтому так трудно объяснить его неспособность понимать то, что общаться со скунсами не стоит. Как мне известно, только большая ушастая сова привыкла нападать на скунсов, но она почти лишена обоняния, обычно не живет в домах и, кроме того, ест скунсов, которых убивает. У Матта все было наоборот: он обладал тонким чутьем, обычно жил в доме с другими, более нежными, существами и терпеть не мог сырого мяса.
Нет никакого разумного объяснения безрассудно смелому отношению Матта к скунсам.
Дело в том, что с того времени, когда псу исполнилось два года, я не припомню момента, когда его не сопровождал бы характерный запашок – иногда очень сильный, иногда более слабый, но всегда распознаваемый.
Примечательно, что судьба отложила первую встречу Матта со скунсом до третьего года жизни пса.
Это случилось в июле. Чтобы скрыться от жуткой жары лета в прерии, мы перетащили наш жилой автоприцеп севернее, в лесистую часть Саскачевана, в небольшое курортное местечко на озере Лотус-Лейк. Принадлежность мамы к англиканской церкви в Саскатуне обеспечила нам особую привилегию: мы получили разрешение поставить наш прицеп на пустынном пляже, который принадлежал этой церкви и обычно предназначался для духовенства и их семей.
Это было приятнейшее место. Прицеп стоял у самой воды небольшой бухты, находящейся в частном владении. В нашем личном пользовании была пристань, оборудованная трамплином для ныряния. Особо местность привлекала уединенностью, и мы пользовались этим, чтобы плавать без купальных костюмов. Мы соблюдали определенную осторожность, так как не хотели шокировать наших хозяев, но были решительно не склонны находиться в воде одетыми, за исключением случаев самой крайней необходимости.
Однако скоро такая необходимость возникла. На пляже появилось много молодежи: молодые священники и молодые дочери пожилых священников.
Они все любили покататься в каноэ при луне, и наша уединенная бухта, по-видимому, неудержимо влекла их в свои воды. Ночью каноэ может двигаться скрытно, и большую часть нашего наслаждения ночным купанием омрачала необходимость быть все время начеку.
Моих родителей это раздражало больше, чем Матта, больше, чем меня. Матту в любом случае ничего не надо было прятать, а мне было тогда только двенадцать лет. Мои родители начали отказываться от удовольствия поплавать вечерком без одежды, но Матт и я были гораздо смелее.
Матт отлично плавал и очень любил нырять. Он предпочитал входить в воду, прыгнув с трамплина, и было забавно смотреть, как он медленно раскачивается на конце доски, выбирая момент для прыжка.
Как-то вечером мы оба вышли из прицепа, и Матт помчался вперед.
К тому времени, когда я достиг берега, Матт уже добежал до середины трамплина, и было слишком поздно что-нибудь предпринять, чтобы остановить его; мне оставалось лишь наблюдать.
Трамплин был уже занят. На самом краю лежал скунс и задумчиво смотрел в пронизанную лунным светом воду, на сверкающие стайки мелких окуней. Хотя Матт не имел еще никакого опыта общения со скунсами, он проявил все же ничем не оправданную тупость – первый признак некоей странной слабости, с которой мы так хорошо познакомились позднее. Он не попытался ознакомиться со скунсом. Он просто опустил голову, отвел назад свои длинные уши и ринулся вперед.
Оборонительная струя скунса поразила Матта с расстояния не более трех футов и так отклонила его в сторону, что он вылетел с трамплина и плюхнулся в воду на порядочном расстоянии от мостков. Он, вероятно, пролетел над каноэ, так как когда вынырнул, визжа от боли и обиды, слепо молотя лапами по воде, то оказался рядом с лодкой со стороны озера.
До этого момента я не замечал каноэ, но затем ни я, ни другие жители этого пляжа не остались надолго в неведении о том, что случилось с этим каноэ. Попытки Матта вскарабкаться на борт довершили испуг и смущение парочки молодых влюбленных. Мужчина, будущий священник, обнаружил благородство, соразмерное его призванию и голосовым данным. Но юная дама была дочерью приходского священника – она и вела себя соответственно. Ее выражения были далеко не церковными, и, хотя я провел в Саскатуне много времени среди невоздержанных на язык мальчишек, которые и вели себя не так, как положено, виртуозность речи этой девицы произвела на меня большое впечатление.
Наше раздражение против Матта и его безрассудного поведения сменилось чувством благодарности, так как все остальное время пребывания на озере Лотус-Лейк нас больше не беспокоили юные влюбленные иод луной, а наша бухточка среди местных обитателей приобрела далеко не лестное прозвище.
Спокойствию нашему тоже пришел конец: после этого первого знакомства Матт и скунсы стали почти неразлучны. В разгар зимы была небольшая передышка, но в первые весенние дни, с пробуждением скунсов от спячки, начались наши муки.
Это не зависело от того, в какой местности мы находились. Как-то мы встретили весну там, где в течение тридцати лет не видели ни одного скунса. Но в эту весну скунсы появились в таком количестве, что местные жители только дивились и, понизив голос, говорили о небесном знамении.
Пристрастие Матта к скунсам пошатнуло его популярность среди местных жителей, некоторые из которых, возможно, втайне желали, чтобы Матт исчез раз и навсегда. Помощник владельца похоронного бюро на кладбище Хэппи-Хоум был первым среди них. Столкновение его с Маттом имело место июньским днем 1939 года.
Хэппи-Хоум расположено в центре Торонто и отделено от окружающей дикой природы многими милями асфальтовой пустыни. Однако на этом кладбище много зелени, и, по крайней мере весной, оно звенит голосами птиц. У кладбища удачное название, так как со своими деревьями и ручьями оно выглядит оазисом в серой унылости большого города. Там мог обрести свое счастье почти каждый. Конечно, для нас, Матта и меня, это была счастливая находка, наше единственное убежище в тот ужасный год, который мы прожили в Торонто. Мы провели много часов в Хэпни-Хоум, разыскивая птиц или просто гуляя среди ив. Мы лелеяли мечту, что в один прекрасный день повстречаем другого изгнанника вроде нас – фазана или кролика.
Июньский день, о котором идет речь, задыхался от такой жары, которую может породить только истекающий зноем большой город. Матт и я бежали в Хэппи-Хоум, где бродили часами между пышущих жаром надгробий и фантазировали, что под каждым из них может быть скрыта нора гофера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47