Потом подхватила мужчину под мышки.
– Возьми его за ноги.
Гил скрестил на груди руки и покачал головой. Горячая боль вдруг пронзила раненую ладонь. Он вздрогнул, но выпрямился и с твердостью произнес:
– Я не собираюсь в этом участвовать.
– Ты уже в этом участвуешь. Что скажешь о проникновении со взломом в чужие владения?
– Да, но все-таки взлом не убийство, – ответил он.
Луна выглянула из-за облаков и осветила кошмарную сцену неестественно призрачным светом.
– Не будь ребенком. Он что, выглядит мертвым? – спросила она, указывая на мокрое пятно, которое расползалось между ног незнакомца по его брюкам.
Тошнота волной подкатила к горлу Гила. Беспомощную фигуру, лежащую у его ног, было слишком жутко воспринимать и как случайную жертву, и как врага. Еще хуже было очевидное равнодушие Сабби.
«Она много практиковалась».
Тошнота усилилась.
– Кто он? – спросил Гил.
– Просто работник. Приводит тут все в порядок, подготавливает монастырь для экскурсий, – объяснила Сабби. – Предполагалось, что он не появится в ближайшие полчаса.
– Ты знала, что он приедет? – с недоверием спросил Гил.
– Леди-экскурсовод упоминала о нем, когда мы бродили по саду. Он ее зять.
– Ужасно.
Сабби говорила таким тоном, которым обычно сообщают, почему обед задерживается на десять минут.
Я так понимаю, приняв в расчет показания парня из магазина, который любопытствовал, зачем нам так много всего, твой приступ диабета во время экскурсии, а также вот это, – она показала на неподвижную фигуру у своих ног, – полиция легко вычислит, кто виновен во взломе. А одеяло – прекрасная улика вместе с отпечатками наших пальцев на пластыре.
– Так сотри их! – воскликнул Гил.
– С клейкой стороны тоже? – спросила Сабби. – У нас чуть больше часа. Ты хочешь продолжить болтовню или заняться делом, чтобы отыскать свиток?
Она повернулась и снова двинулась в часовню. Гил в три шага догнал ее.
– А как же быть с ним? И с машиной?
– Я хотела устроить его поудобней на заднем сиденье, но ты же не захотел участвовать в этом, поэтому, полагаю, он полежит на гравии, пока здесь не появится дневная экскурсия. К тому времени мы уже уберемся отсюда. Со свитком или без него.
– Дневная? И никто не хватится его раньше?
– Нет, он алкаш, – отрубила Сабби.
И, несмотря на темноту, деловито поменяла батарейки в фонариках, так сноровисто, словно видела ночью, как днем.
– Знаешь, в чем проблема? – спросила она.
«Проклятая прямолинейность!»
– Нет, не во мне, – заметила Сабби, словно подслушав его мысли. – В тебе.
– Во мне? – спросил Гил с недоверием.
– Да. Ты сказал, что работа в критических обстоятельствах дается тебе лучше всего, но уже час провел за органом, действуя весьма методично. В рамках логики ты сыграл все, что мог. И все впустую.
Она была права. Как только он разглядел облака на шпалере, то пошел тем же путем, какой выбрал бы любой идиот. А Элиас адресовался не к идиотам.
Гил вдруг четко понял, что делать. Светало, но он сознавал, что время у них еще есть.
– Вот, возьми эту банкноту и снова прочти мне последнюю часть послания, – сказал Гил. – Начни с абзаца про небеса.
– «Затем небеса распахнутся, и пение ангелов отомкнет сердце праведника…»
– Да, хорошо. Мы уже это сделали, теперь остальное, – поторопил ее Гил.
– «…потому что они пропоют ему те же слова, какие пели другим до него. Да будут живы они во веки веков…»
– Вот оно! – воскликнул Гил. – «…Те же слова, какие пели другим до него».
– Тем, кто жил раньше?
– Дневник может и написан на латыни, но свиток-то создавали во времена Иисуса, он должен быть составлен на древнееврейском!
– Или на арамейском. Справа налево… – тихо добавила Сабби.
– Точно. Мы подбирали ноты не в той последовательности.
Гил уселся на скамью и подождал Сабби, пока та занимала свое место у труб.
– Качай! – велел он.
Его ум был ясен и сосредоточен. Он припомнил всю комбинацию нот, чтобы чего-нибудь не упустить при перестановке, после чего повторил затверженное, но уже в перевернутом виде. Справа налево – как пишут евреи, сохранив верность манере письма тех, кто жил много раньше Элиаса.
Ничего не происходило, пока он не добрался до шестой ноты комбинации. В тишине раздался резкий скрежещущий звук, затем он сменился громким лязгом, который наполнил часовню. Колеса, приспособления, противовесы, пребывавшие в неподвижности почти десять веков, со скрипом пришли в движение.
Алтарь зашатался. Библия поползла к его краю, как и большой крест, лежавший с ней рядом. Гил вскочил с органной скамьи и, светя себе фонариком, привязанным к голове, подхватил одной рукой крест, покрытый изумительной гравировкой, а другой Библию. Боль пронзила раненую ладонь и метнулась к плечу. Покров алтаря соскользнул ему под ноги, он подхватил его здоровой рукой, и как раз вовремя, чтобы успеть отскочить от надвигавшейся на него тяжелой плиты.
Сабби шагнула к нему и осветила своим фонариком пол у него под ногами. Большое темное прямоугольное отверстие зияло там, где мгновение назад располагалась каменная плита. Она наклонилась, чтобы вглядеться. Свет ее фонарика выхватил из тьмы каменную лестницу, уходящую в подземелье. Они стояли рядом, пытаясь раздвинуть взорами тьму за пределами световых пятен. Плита резко остановилась.
Гил медленно положил на снова обретший недвижность алтарь Библию и крест, потом снял с головы фонарик. Осторожно направляя его луч раненой рукой и сжимая здоровой руку Сабби, он начал спускаться в темный провал, который почти тысячу лет ожидал этого мига.
ГЛАВА 34
Несколькими минутами позже
Алтарь часовни
Гил двинулся вниз, в подземелье. В ноздри вошел запах плесени. Луч его фонарика моргнул и начал тускнеть. Теперь он едва освещал пару футов пространства. Основная часть лестницы оставалась во тьме. На восьмой ступени он добрался до пола, выпрямился и внезапно стукнулся головой о потолок. Удар был неожиданным, сильным. Грубый влажный камень рассек кожу макушки, резкая боль отдалась в шею и плечи. Гил инстинктивно повернулся и пригнул Сабби вниз, чтобы ее не постигла та же участь, однако, вспомнив, что она на целый фут ниже его, тут же отпустил ее руку и позволил себе рухнуть на пол, ибо болевой шок был силен.
– Не залеживайся, – сказала она. – У нас не так много времени, чтобы столь бездарно его терять. Лучше встань и наклонись, но так, чтобы голова находилась выше сердца. Это не даст шишке набухнуть.
– Армейские навыки, а? – бросил Гил.
Здоровой рукой он обследовал шишку, выросшую на его голове, и сел, мокрый и грязный. Знакомый запах крови уже не давал повода гадать, что его порождает.
На этот раз Сабби воздержалась как от острот, так и от дальнейших инструкций. Полная тишина позволяла представить, что похожий на склеп погреб поглотил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Возьми его за ноги.
Гил скрестил на груди руки и покачал головой. Горячая боль вдруг пронзила раненую ладонь. Он вздрогнул, но выпрямился и с твердостью произнес:
– Я не собираюсь в этом участвовать.
– Ты уже в этом участвуешь. Что скажешь о проникновении со взломом в чужие владения?
– Да, но все-таки взлом не убийство, – ответил он.
Луна выглянула из-за облаков и осветила кошмарную сцену неестественно призрачным светом.
– Не будь ребенком. Он что, выглядит мертвым? – спросила она, указывая на мокрое пятно, которое расползалось между ног незнакомца по его брюкам.
Тошнота волной подкатила к горлу Гила. Беспомощную фигуру, лежащую у его ног, было слишком жутко воспринимать и как случайную жертву, и как врага. Еще хуже было очевидное равнодушие Сабби.
«Она много практиковалась».
Тошнота усилилась.
– Кто он? – спросил Гил.
– Просто работник. Приводит тут все в порядок, подготавливает монастырь для экскурсий, – объяснила Сабби. – Предполагалось, что он не появится в ближайшие полчаса.
– Ты знала, что он приедет? – с недоверием спросил Гил.
– Леди-экскурсовод упоминала о нем, когда мы бродили по саду. Он ее зять.
– Ужасно.
Сабби говорила таким тоном, которым обычно сообщают, почему обед задерживается на десять минут.
Я так понимаю, приняв в расчет показания парня из магазина, который любопытствовал, зачем нам так много всего, твой приступ диабета во время экскурсии, а также вот это, – она показала на неподвижную фигуру у своих ног, – полиция легко вычислит, кто виновен во взломе. А одеяло – прекрасная улика вместе с отпечатками наших пальцев на пластыре.
– Так сотри их! – воскликнул Гил.
– С клейкой стороны тоже? – спросила Сабби. – У нас чуть больше часа. Ты хочешь продолжить болтовню или заняться делом, чтобы отыскать свиток?
Она повернулась и снова двинулась в часовню. Гил в три шага догнал ее.
– А как же быть с ним? И с машиной?
– Я хотела устроить его поудобней на заднем сиденье, но ты же не захотел участвовать в этом, поэтому, полагаю, он полежит на гравии, пока здесь не появится дневная экскурсия. К тому времени мы уже уберемся отсюда. Со свитком или без него.
– Дневная? И никто не хватится его раньше?
– Нет, он алкаш, – отрубила Сабби.
И, несмотря на темноту, деловито поменяла батарейки в фонариках, так сноровисто, словно видела ночью, как днем.
– Знаешь, в чем проблема? – спросила она.
«Проклятая прямолинейность!»
– Нет, не во мне, – заметила Сабби, словно подслушав его мысли. – В тебе.
– Во мне? – спросил Гил с недоверием.
– Да. Ты сказал, что работа в критических обстоятельствах дается тебе лучше всего, но уже час провел за органом, действуя весьма методично. В рамках логики ты сыграл все, что мог. И все впустую.
Она была права. Как только он разглядел облака на шпалере, то пошел тем же путем, какой выбрал бы любой идиот. А Элиас адресовался не к идиотам.
Гил вдруг четко понял, что делать. Светало, но он сознавал, что время у них еще есть.
– Вот, возьми эту банкноту и снова прочти мне последнюю часть послания, – сказал Гил. – Начни с абзаца про небеса.
– «Затем небеса распахнутся, и пение ангелов отомкнет сердце праведника…»
– Да, хорошо. Мы уже это сделали, теперь остальное, – поторопил ее Гил.
– «…потому что они пропоют ему те же слова, какие пели другим до него. Да будут живы они во веки веков…»
– Вот оно! – воскликнул Гил. – «…Те же слова, какие пели другим до него».
– Тем, кто жил раньше?
– Дневник может и написан на латыни, но свиток-то создавали во времена Иисуса, он должен быть составлен на древнееврейском!
– Или на арамейском. Справа налево… – тихо добавила Сабби.
– Точно. Мы подбирали ноты не в той последовательности.
Гил уселся на скамью и подождал Сабби, пока та занимала свое место у труб.
– Качай! – велел он.
Его ум был ясен и сосредоточен. Он припомнил всю комбинацию нот, чтобы чего-нибудь не упустить при перестановке, после чего повторил затверженное, но уже в перевернутом виде. Справа налево – как пишут евреи, сохранив верность манере письма тех, кто жил много раньше Элиаса.
Ничего не происходило, пока он не добрался до шестой ноты комбинации. В тишине раздался резкий скрежещущий звук, затем он сменился громким лязгом, который наполнил часовню. Колеса, приспособления, противовесы, пребывавшие в неподвижности почти десять веков, со скрипом пришли в движение.
Алтарь зашатался. Библия поползла к его краю, как и большой крест, лежавший с ней рядом. Гил вскочил с органной скамьи и, светя себе фонариком, привязанным к голове, подхватил одной рукой крест, покрытый изумительной гравировкой, а другой Библию. Боль пронзила раненую ладонь и метнулась к плечу. Покров алтаря соскользнул ему под ноги, он подхватил его здоровой рукой, и как раз вовремя, чтобы успеть отскочить от надвигавшейся на него тяжелой плиты.
Сабби шагнула к нему и осветила своим фонариком пол у него под ногами. Большое темное прямоугольное отверстие зияло там, где мгновение назад располагалась каменная плита. Она наклонилась, чтобы вглядеться. Свет ее фонарика выхватил из тьмы каменную лестницу, уходящую в подземелье. Они стояли рядом, пытаясь раздвинуть взорами тьму за пределами световых пятен. Плита резко остановилась.
Гил медленно положил на снова обретший недвижность алтарь Библию и крест, потом снял с головы фонарик. Осторожно направляя его луч раненой рукой и сжимая здоровой руку Сабби, он начал спускаться в темный провал, который почти тысячу лет ожидал этого мига.
ГЛАВА 34
Несколькими минутами позже
Алтарь часовни
Гил двинулся вниз, в подземелье. В ноздри вошел запах плесени. Луч его фонарика моргнул и начал тускнеть. Теперь он едва освещал пару футов пространства. Основная часть лестницы оставалась во тьме. На восьмой ступени он добрался до пола, выпрямился и внезапно стукнулся головой о потолок. Удар был неожиданным, сильным. Грубый влажный камень рассек кожу макушки, резкая боль отдалась в шею и плечи. Гил инстинктивно повернулся и пригнул Сабби вниз, чтобы ее не постигла та же участь, однако, вспомнив, что она на целый фут ниже его, тут же отпустил ее руку и позволил себе рухнуть на пол, ибо болевой шок был силен.
– Не залеживайся, – сказала она. – У нас не так много времени, чтобы столь бездарно его терять. Лучше встань и наклонись, но так, чтобы голова находилась выше сердца. Это не даст шишке набухнуть.
– Армейские навыки, а? – бросил Гил.
Здоровой рукой он обследовал шишку, выросшую на его голове, и сел, мокрый и грязный. Знакомый запах крови уже не давал повода гадать, что его порождает.
На этот раз Сабби воздержалась как от острот, так и от дальнейших инструкций. Полная тишина позволяла представить, что похожий на склеп погреб поглотил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82