и все же подстерегающие его опасные призраки не были страшны ему, он ожидал их прихода с улыбкой.
Незаконченный роман об инженере он засунул в ящик стола и так и не вернулся к нему. Каждый вечер он садился к пишущей машинке и на светящейся голубым светом странице позволял рождаться истории о человеке, который спасся после аварии самолета над океаном; он писал о посещениях им подводного дворца и о длинных разговорах с богиней, о возвращении от нее, когда в утреннем холоде он плыл по пустым водным улицам еще спящего города и в окнах домов и на подернутой рябью глади сиял оранжевый свет солнца, встающего над океаном. Он писал о долгих прогулках по улицам старого города, о разговорах с королем и мудрецами, о пикниках на море, о посещении театра, где играли старомодные морские трагедии, о любви астронома к молчаливой дочери королевского архитектора и о том, как он обнимал ее в комнате тихого дворца на окраине города, из окна которой была видна только океанская гладь. Днем писатель обыкновенно ходил по Праге, и порою случалось, что вечером и ночью его дневные встречи в причудливо измененном виде попадали в роман. Так ряд одноэтажных деревенских домиков, которые он нашел в Забеглицах, превратился в улочку в отдаленной части морского города, где на водном дворике у рыбьих садков, напоминающих кроличьи клетки, астроном встретился со старым жрецом позапрошлого бога, и в затхлой темной горнице, пропахшей трухлявым деревом, он слушал рассказы о божестве, которое ушло и которое уже почти никто в городе не помнит; здание пенсионной страховой кассы на Смихове превратилось в просторный дом, где находилась королевская налоговая инспекция, дом, в душных канцеляриях которого впервые появилась хищная рыба с острыми зубами, что могла залезть на скульптуру на высоту нескольких метров, – какое-то время эта рыба пугала жителей морского города; деревянная будочка кафе на пристани под железнодорожным мостом стала бистро на плавучей платформе на окраине морского города, где астроном одно время сидел почти каждый день, пил пиво из морских ресничек и смотрел на закат солнца. Иногда вещи, персонажи и события рождались из опечатки, которая появлялась на бумаге. Странно было, что все эти претворения случайного личного опыта в ткань романа вообще не ощущались как противоречащие осознанию того факта, что сам он – всего лишь инструмент для возникновения истории, живущей вне его своей собственной жизнью; напротив, случайные встречи и непредвиденные скопления букв точно приоткрывали щели, дающие возможность увидеть сквозь них страницы таинственной книги, которую он должен был написать на своей машинке.
Какое-то время он получал письма из Союза писателей, ему приходили приглашения на встречи, а литературный журнал напоминал об обещанном отрывке из нового романа. Он не отвечал на письма, а, поскольку это не помогало, послал в редакцию журнала главу морского романа – эпизод о том, как богиня взяла астронома в путешествие к далеким подводным горам, где они посетили древнее божество: это была та самая большая актиния, о которой говорилось в тексте на стене храма; божество-актиния объяснялось при помощи своих колышущихся щупальцев, то сокращая, то растягивая их, и оно поведало им о сущности этой и прошлых Вселенных и об упоительной красоте хаоса. Как он и рассчитывал, ни редакция, ни Союз писателей его больше не беспокоили.
Когда у него кончились гонорары за телесериал и за перевод одного из его романов на болгарский язык, он устроился сторожем на склад пиломатериалов недалеко от станции Браник. В то время ему уже была не нужна голубая лампочка, для того чтобы встретиться с изначальной пустотой и увидеть в ней колебание зарождающихся слов. Он часто писал и при дневном свете, но все же предпочитал, чтобы на бумагу падало голубое сияние. У него часто бывали ночные дежурства; тогда он приносил пишущую машинку на работу и писал в своей будке, а в ногах у него дремала служебная овчарка. Как из далекой дали, долетал до морского города, где он находился, шум вагонов, приезжающих на станцию. Время от времени он переставал писать и шел с собакой на обход, останавливался у забора, увенчанного колючей проволокой, и смотрел на огни ночной станции, потом возвращался в комнатку, садился к столу и снова переносился в морской город.
– Помню, однажды ночью я ехал автобусом в Годковички и заметил в темных окнах маленького домика напротив браницкого пивоваренного завода странный голубой свет, – сказал я.
– Когда я встретилась весной позапрошлого года с писателем, он писал свою книгу уже четырнадцать лет и исписал за это время тысячи страниц. При этом в романе не было сюжета, а в некоторых частях так и вовсе ничего не происходило; иногда на сотнях страниц рассказывалось об одном вялом утре, когда астроном лежал в постели, слушал плеск волн и наблюдал, как по затейливому орнаменту обоев медленно движется солнечный луч. С тысяча девятьсот восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой год он писал длинную главу о библиотеке морского города. В начале сезона дождей астроном попал под тропический ливень; это случилось как раз тогда, когда он плыл на легком челне по одной из широких, но малолюдных окраинных улиц. Он догреб до ближайшей подворотни и смотрел из лодки на потоки воды, которые раскачивались над гладью, подобно фантастическим прозрачным джунглям. Дождь не утихал, и астроном, оглядевшись, нашел устье темного водного коридора; в его дальнем конце на воду падал косой луч света из открытых дверей. По темному коридору он доплыл к этой двери и заглянул в нее: внутри оказалось просторное помещение, заставленное подымающимися из воды книжными стеллажами. Он проплывал по меандрам среди стен из книг – полки уходили глубоко под воду; время от времени он опускал руку вниз, доставал какую-нибудь книгу и переворачивал несколько страниц, сделанных из непромокаемого материала, а потом возвращал ее на место. За одной из книжных стен на водной глади покачивалась лодка, в ней стоял мужчина с ухоженной бородкой и выравнивал томики на полке. Так астроном познакомился с городским библиотекарем. Он заботился о библиотеке в одиночку, но при этом не был загружен работой – жители морского города не были страстными книгочеями, они ценили настоящее, любили шум волн в комнатах и игру света на воде и на чтение смотрели как на странную, хотя и безвредную забаву. За годы, проведенные в морском городе, астроном научился ощущать радость от игры света на водной глади и от шепота волн, ему понравилось наблюдать за шумным потоком времени, не замутненным событиями, но его не оставляло желание узнать побольше о прошлом морского города. И он начал ездить в библиотеку и брать там книги, а писатель в будке сторожа на браницком складе пиломатериалов пересказывал содержание томов, которые читал астроном в своей комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Незаконченный роман об инженере он засунул в ящик стола и так и не вернулся к нему. Каждый вечер он садился к пишущей машинке и на светящейся голубым светом странице позволял рождаться истории о человеке, который спасся после аварии самолета над океаном; он писал о посещениях им подводного дворца и о длинных разговорах с богиней, о возвращении от нее, когда в утреннем холоде он плыл по пустым водным улицам еще спящего города и в окнах домов и на подернутой рябью глади сиял оранжевый свет солнца, встающего над океаном. Он писал о долгих прогулках по улицам старого города, о разговорах с королем и мудрецами, о пикниках на море, о посещении театра, где играли старомодные морские трагедии, о любви астронома к молчаливой дочери королевского архитектора и о том, как он обнимал ее в комнате тихого дворца на окраине города, из окна которой была видна только океанская гладь. Днем писатель обыкновенно ходил по Праге, и порою случалось, что вечером и ночью его дневные встречи в причудливо измененном виде попадали в роман. Так ряд одноэтажных деревенских домиков, которые он нашел в Забеглицах, превратился в улочку в отдаленной части морского города, где на водном дворике у рыбьих садков, напоминающих кроличьи клетки, астроном встретился со старым жрецом позапрошлого бога, и в затхлой темной горнице, пропахшей трухлявым деревом, он слушал рассказы о божестве, которое ушло и которое уже почти никто в городе не помнит; здание пенсионной страховой кассы на Смихове превратилось в просторный дом, где находилась королевская налоговая инспекция, дом, в душных канцеляриях которого впервые появилась хищная рыба с острыми зубами, что могла залезть на скульптуру на высоту нескольких метров, – какое-то время эта рыба пугала жителей морского города; деревянная будочка кафе на пристани под железнодорожным мостом стала бистро на плавучей платформе на окраине морского города, где астроном одно время сидел почти каждый день, пил пиво из морских ресничек и смотрел на закат солнца. Иногда вещи, персонажи и события рождались из опечатки, которая появлялась на бумаге. Странно было, что все эти претворения случайного личного опыта в ткань романа вообще не ощущались как противоречащие осознанию того факта, что сам он – всего лишь инструмент для возникновения истории, живущей вне его своей собственной жизнью; напротив, случайные встречи и непредвиденные скопления букв точно приоткрывали щели, дающие возможность увидеть сквозь них страницы таинственной книги, которую он должен был написать на своей машинке.
Какое-то время он получал письма из Союза писателей, ему приходили приглашения на встречи, а литературный журнал напоминал об обещанном отрывке из нового романа. Он не отвечал на письма, а, поскольку это не помогало, послал в редакцию журнала главу морского романа – эпизод о том, как богиня взяла астронома в путешествие к далеким подводным горам, где они посетили древнее божество: это была та самая большая актиния, о которой говорилось в тексте на стене храма; божество-актиния объяснялось при помощи своих колышущихся щупальцев, то сокращая, то растягивая их, и оно поведало им о сущности этой и прошлых Вселенных и об упоительной красоте хаоса. Как он и рассчитывал, ни редакция, ни Союз писателей его больше не беспокоили.
Когда у него кончились гонорары за телесериал и за перевод одного из его романов на болгарский язык, он устроился сторожем на склад пиломатериалов недалеко от станции Браник. В то время ему уже была не нужна голубая лампочка, для того чтобы встретиться с изначальной пустотой и увидеть в ней колебание зарождающихся слов. Он часто писал и при дневном свете, но все же предпочитал, чтобы на бумагу падало голубое сияние. У него часто бывали ночные дежурства; тогда он приносил пишущую машинку на работу и писал в своей будке, а в ногах у него дремала служебная овчарка. Как из далекой дали, долетал до морского города, где он находился, шум вагонов, приезжающих на станцию. Время от времени он переставал писать и шел с собакой на обход, останавливался у забора, увенчанного колючей проволокой, и смотрел на огни ночной станции, потом возвращался в комнатку, садился к столу и снова переносился в морской город.
– Помню, однажды ночью я ехал автобусом в Годковички и заметил в темных окнах маленького домика напротив браницкого пивоваренного завода странный голубой свет, – сказал я.
– Когда я встретилась весной позапрошлого года с писателем, он писал свою книгу уже четырнадцать лет и исписал за это время тысячи страниц. При этом в романе не было сюжета, а в некоторых частях так и вовсе ничего не происходило; иногда на сотнях страниц рассказывалось об одном вялом утре, когда астроном лежал в постели, слушал плеск волн и наблюдал, как по затейливому орнаменту обоев медленно движется солнечный луч. С тысяча девятьсот восемьдесят шестого по восемьдесят восьмой год он писал длинную главу о библиотеке морского города. В начале сезона дождей астроном попал под тропический ливень; это случилось как раз тогда, когда он плыл на легком челне по одной из широких, но малолюдных окраинных улиц. Он догреб до ближайшей подворотни и смотрел из лодки на потоки воды, которые раскачивались над гладью, подобно фантастическим прозрачным джунглям. Дождь не утихал, и астроном, оглядевшись, нашел устье темного водного коридора; в его дальнем конце на воду падал косой луч света из открытых дверей. По темному коридору он доплыл к этой двери и заглянул в нее: внутри оказалось просторное помещение, заставленное подымающимися из воды книжными стеллажами. Он проплывал по меандрам среди стен из книг – полки уходили глубоко под воду; время от времени он опускал руку вниз, доставал какую-нибудь книгу и переворачивал несколько страниц, сделанных из непромокаемого материала, а потом возвращал ее на место. За одной из книжных стен на водной глади покачивалась лодка, в ней стоял мужчина с ухоженной бородкой и выравнивал томики на полке. Так астроном познакомился с городским библиотекарем. Он заботился о библиотеке в одиночку, но при этом не был загружен работой – жители морского города не были страстными книгочеями, они ценили настоящее, любили шум волн в комнатах и игру света на воде и на чтение смотрели как на странную, хотя и безвредную забаву. За годы, проведенные в морском городе, астроном научился ощущать радость от игры света на водной глади и от шепота волн, ему понравилось наблюдать за шумным потоком времени, не замутненным событиями, но его не оставляло желание узнать побольше о прошлом морского города. И он начал ездить в библиотеку и брать там книги, а писатель в будке сторожа на браницком складе пиломатериалов пересказывал содержание томов, которые читал астроном в своей комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24