– прибавила она смеясь.
Себастьян ответил ей польщенным взглядом:
– Ну конечно же, дорогая Штефани!
Так приятно выглядеть умным, особенно в глазах умных людей.
– Вы, разумеется, можете многое рассказать по этому вопросу, из этого можно сделать целый цикл, – сказала Штефани между прочим, будто это ей только что пришло в голову.
– Ну разумеется, – восхитился Себастьян, – мы разработаем подробную концепцию, – он выделил это слово так же, как Регина, – и вы примете в ней участие, как и наша уважаемая Регина фон Крессвиц!
Штефани сделала глубокий вдох. Неплохо, но и не совсем то, что хотелось бы, подумала она.
– Концепция – достойная пара слову занятно, – сказал Герман, обращаясь к Сибилле.
Регина торжествовала. Она тоже принята, вот так.
– Delay! That's it! От delay к delight! И поэтому я должна отведать еще несколько этих деликатных зубков чеснока, и ягненка, и vino… – Регина, быстрая, сверкающая, нетерпеливая, протянула Теофилу свой бокал.
– Нет, не vino – vin! «Шато де Куси»! – Теофил протянул руку за графином. Кажется, вино сегодня пользуется вниманием. Ладно, поиграем в лакея.
– Как? «Шато де Куси» – это ведь та красивая бутылочка, которую вы здесь открывали. Налейте побольше!
Регина бросила кокетливый взгляд на Себастьяна, который ей покровительственно кивнул.
– Разумеется. – Теофил невозмутимо налил вина в качающийся бокал. – Позволь мне быть твоим Ганимедом, благородная дама, – рискнул он выступить в шутливом тоне.
Ну вот, графин опять пуст и все остальные тоже. Что-то быстро сегодня. Теофил неторопливо встал с определенной долей сожаления, так как ему только что удалось уютно устроиться в самозабвенном телесном покое. Кроме того, он не знал, как он сейчас встретится с Марией. Ситуация щекотливая, ведь так? Приставание к прислуге, дело банальное. Он потащился через прихожую, прирученный фланер, и нерешительно вошел в кухню.
– У нас есть еще декантированное красное вино, Мария?
– Да, еще много.
Мария подняла на него глаза от газеты. Твое лоно – чаша, в которой никогда не будет недостатка во влаге, пришло в голову Теофилу.
– Мария, по поводу того, что произошло… – Он в смущении остановился.
Мария осталась сидеть и спокойно смотрела на него.
Трудно сказать, о чем она думает. Платье было с небольшим вырезом. Между ключицами на тоненькой цепочке висел серебряный крестик.
– Пожалуйста, не думайте обо мне плохо.
– Нет, конечно, нет, – сказала Мария со своим мягким акцентом.
Она превосходно говорила по-немецки, но иногда допускала забавные ошибки. Так, вместо «брюки» говорила «бурка», а вместо «фитнес» – «фикус». Теофилу это казалось восхитительным. Он протянул ей руку.
– Простите меня, милая Мария.
Затем притянул ее к себе, вовсе этого не желая. Но это оказалось самым естественным в мире. Бывают дни, когда нельзя сделать неверный шаг, подумал он, кто это сказал? Теккерей, Пикассо, Фред Астер?
– Простите меня, – прошептал он в маленькое ушко и поцеловал крохотную мочку.
Она стояла тихо. Она была очень нежная. Теофил не удивился бы, если его руки нащупали у нее на спине крылышки. Вместо крылышек он чувствовал ее корсаж под черным платьем. Его пальцы как завороженные последовали за крючками и петлями вниз.
Услышав шаги в прихожей, он резко освободился от объятий. Это была Регина, она искала туалет.
– Ну, голубки, – крикнула она игриво. – Есть еще вино?
– Полно! – откликнулся Теофил чуть громче, чем следовало.
Регина, черт подери. Больше чем страх оказаться раскрытым, ему было неприятно то, что тайну придется делить именно с Региной.
– Хорошо, Теофил, – сказала она, с интересом рассматривая Марию, которая быстро склонилась над раковиной и принялась суетливо мыть бокалы, – я только попудрю носик.
Регина не могла увидеть много, но у нее безошибочная интуиция. Черт.
Теофил торопливо схватил графин, стремительно прошел мимо Регины и вернулся за стол. В столовой было шумно. Он почувствовал себя несчастным.
Регина еще некоторое время разглядывала Марию, как рассматривают экзотических домашних животных, затем с подвижностью, присущей крупным людям, прошла в прихожую и после двух попыток нашла дверь в ванную. Она закрыла за собой дверь, подошла к зеркалу. Нервный тик как будто прекратился, но губная помада безнадежно стерлась.
Вздохнув, она принялась рисовать себе новое лицо. Ах, Теофил. Так и не вышел из переходного возраста. И вправду вешался на эту малышку. Она почувствовала ревность. Когда-то она питала к Теофилу романтическую страсть, и нечто, чего, по сути, и не было, так до конца и не прошло.
Регина с любопытством стала рассматривать баночки с кремом и флаконы, стоявшие перед зеркалом. С удовлетворением она обнаружила тщательно упакованную косметику «хайтек». Похоже, милейшая Штефани запаниковала, в конце концов, ей уже за пятьдесят, но – кстати, вполне в ее духе – она по-прежнему пользуется гелем для душа «Нивея», скупердяйка.
Регина нежно погладила указательным пальцем кисточку для бритья. Бедняжка подбривается, до сих пор.
Она бросила в сумку губную помаду и пудреницу и широко улыбнулась, глядя в зеркало, желая убедиться, что между зубами не застряли остатки еды. А вот где застрял этот Андре? У зайчика сегодня вечером будет шанс. Точно, today is the day, и Себастьян просто должен, должен, должен взять Андре под свое крылышко.
Сияя, Регина вернулась в столовую.
– Сейчас придет Андре! – весело пропела она.
Штефани решила быстро сменить тему. Андре и каталог.
Боже мой, Регину было видно насквозь, как стекло.
– Вы уже были в новом здании издательства? – начала Штефани новый диалог, обращаясь к Герману Грюнбергу.
Герман был надежный болтун и охотно участвовал в общей беседе. А молодые художники, слава Богу, его не интересовали.
– Снаружи похоже на Пиранези, а изнутри – смесь Кафки и позднего Гёльдерлина.
Для истинного взрыва смеха этого было недостаточно, но диафрагма Себастьяна Тина вновь завибрировала в ожидании продолжения.
Регина обрадовалась поводу проявить себя стопроцентной женщиной, что, кстати, придавало особый смысл словесным изыскам.
– Поздний Гёльдерлин – это прелестно, – повторила она с детским энтузиазмом. – Мне кажется, что такие красивые формулировки из уст мужчин просто неотразимы.
Теофил застонал.
– Высший эротизм женщины для меня заключается в способности смущаться, – сказал Герман с улыбкой и кивнул Штефани, которой он много лет назад искусно вскружил голову. – Но не дай Бог кому-нибудь пережить такое.
– Да, но разве вы никогда не были по-настоящему влюблены? – спросила Крессвиц.
– Или несчастливо? – присоединилась Штефани.
– И эта страсть меня также постигла, – ответил Герман улыбаясь.
Штефани положила ногу на ногу и запустила руку в волосы, поправляя белокурые локоны, подчеркивая искусно созданный беспорядок у себя на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Себастьян ответил ей польщенным взглядом:
– Ну конечно же, дорогая Штефани!
Так приятно выглядеть умным, особенно в глазах умных людей.
– Вы, разумеется, можете многое рассказать по этому вопросу, из этого можно сделать целый цикл, – сказала Штефани между прочим, будто это ей только что пришло в голову.
– Ну разумеется, – восхитился Себастьян, – мы разработаем подробную концепцию, – он выделил это слово так же, как Регина, – и вы примете в ней участие, как и наша уважаемая Регина фон Крессвиц!
Штефани сделала глубокий вдох. Неплохо, но и не совсем то, что хотелось бы, подумала она.
– Концепция – достойная пара слову занятно, – сказал Герман, обращаясь к Сибилле.
Регина торжествовала. Она тоже принята, вот так.
– Delay! That's it! От delay к delight! И поэтому я должна отведать еще несколько этих деликатных зубков чеснока, и ягненка, и vino… – Регина, быстрая, сверкающая, нетерпеливая, протянула Теофилу свой бокал.
– Нет, не vino – vin! «Шато де Куси»! – Теофил протянул руку за графином. Кажется, вино сегодня пользуется вниманием. Ладно, поиграем в лакея.
– Как? «Шато де Куси» – это ведь та красивая бутылочка, которую вы здесь открывали. Налейте побольше!
Регина бросила кокетливый взгляд на Себастьяна, который ей покровительственно кивнул.
– Разумеется. – Теофил невозмутимо налил вина в качающийся бокал. – Позволь мне быть твоим Ганимедом, благородная дама, – рискнул он выступить в шутливом тоне.
Ну вот, графин опять пуст и все остальные тоже. Что-то быстро сегодня. Теофил неторопливо встал с определенной долей сожаления, так как ему только что удалось уютно устроиться в самозабвенном телесном покое. Кроме того, он не знал, как он сейчас встретится с Марией. Ситуация щекотливая, ведь так? Приставание к прислуге, дело банальное. Он потащился через прихожую, прирученный фланер, и нерешительно вошел в кухню.
– У нас есть еще декантированное красное вино, Мария?
– Да, еще много.
Мария подняла на него глаза от газеты. Твое лоно – чаша, в которой никогда не будет недостатка во влаге, пришло в голову Теофилу.
– Мария, по поводу того, что произошло… – Он в смущении остановился.
Мария осталась сидеть и спокойно смотрела на него.
Трудно сказать, о чем она думает. Платье было с небольшим вырезом. Между ключицами на тоненькой цепочке висел серебряный крестик.
– Пожалуйста, не думайте обо мне плохо.
– Нет, конечно, нет, – сказала Мария со своим мягким акцентом.
Она превосходно говорила по-немецки, но иногда допускала забавные ошибки. Так, вместо «брюки» говорила «бурка», а вместо «фитнес» – «фикус». Теофилу это казалось восхитительным. Он протянул ей руку.
– Простите меня, милая Мария.
Затем притянул ее к себе, вовсе этого не желая. Но это оказалось самым естественным в мире. Бывают дни, когда нельзя сделать неверный шаг, подумал он, кто это сказал? Теккерей, Пикассо, Фред Астер?
– Простите меня, – прошептал он в маленькое ушко и поцеловал крохотную мочку.
Она стояла тихо. Она была очень нежная. Теофил не удивился бы, если его руки нащупали у нее на спине крылышки. Вместо крылышек он чувствовал ее корсаж под черным платьем. Его пальцы как завороженные последовали за крючками и петлями вниз.
Услышав шаги в прихожей, он резко освободился от объятий. Это была Регина, она искала туалет.
– Ну, голубки, – крикнула она игриво. – Есть еще вино?
– Полно! – откликнулся Теофил чуть громче, чем следовало.
Регина, черт подери. Больше чем страх оказаться раскрытым, ему было неприятно то, что тайну придется делить именно с Региной.
– Хорошо, Теофил, – сказала она, с интересом рассматривая Марию, которая быстро склонилась над раковиной и принялась суетливо мыть бокалы, – я только попудрю носик.
Регина не могла увидеть много, но у нее безошибочная интуиция. Черт.
Теофил торопливо схватил графин, стремительно прошел мимо Регины и вернулся за стол. В столовой было шумно. Он почувствовал себя несчастным.
Регина еще некоторое время разглядывала Марию, как рассматривают экзотических домашних животных, затем с подвижностью, присущей крупным людям, прошла в прихожую и после двух попыток нашла дверь в ванную. Она закрыла за собой дверь, подошла к зеркалу. Нервный тик как будто прекратился, но губная помада безнадежно стерлась.
Вздохнув, она принялась рисовать себе новое лицо. Ах, Теофил. Так и не вышел из переходного возраста. И вправду вешался на эту малышку. Она почувствовала ревность. Когда-то она питала к Теофилу романтическую страсть, и нечто, чего, по сути, и не было, так до конца и не прошло.
Регина с любопытством стала рассматривать баночки с кремом и флаконы, стоявшие перед зеркалом. С удовлетворением она обнаружила тщательно упакованную косметику «хайтек». Похоже, милейшая Штефани запаниковала, в конце концов, ей уже за пятьдесят, но – кстати, вполне в ее духе – она по-прежнему пользуется гелем для душа «Нивея», скупердяйка.
Регина нежно погладила указательным пальцем кисточку для бритья. Бедняжка подбривается, до сих пор.
Она бросила в сумку губную помаду и пудреницу и широко улыбнулась, глядя в зеркало, желая убедиться, что между зубами не застряли остатки еды. А вот где застрял этот Андре? У зайчика сегодня вечером будет шанс. Точно, today is the day, и Себастьян просто должен, должен, должен взять Андре под свое крылышко.
Сияя, Регина вернулась в столовую.
– Сейчас придет Андре! – весело пропела она.
Штефани решила быстро сменить тему. Андре и каталог.
Боже мой, Регину было видно насквозь, как стекло.
– Вы уже были в новом здании издательства? – начала Штефани новый диалог, обращаясь к Герману Грюнбергу.
Герман был надежный болтун и охотно участвовал в общей беседе. А молодые художники, слава Богу, его не интересовали.
– Снаружи похоже на Пиранези, а изнутри – смесь Кафки и позднего Гёльдерлина.
Для истинного взрыва смеха этого было недостаточно, но диафрагма Себастьяна Тина вновь завибрировала в ожидании продолжения.
Регина обрадовалась поводу проявить себя стопроцентной женщиной, что, кстати, придавало особый смысл словесным изыскам.
– Поздний Гёльдерлин – это прелестно, – повторила она с детским энтузиазмом. – Мне кажется, что такие красивые формулировки из уст мужчин просто неотразимы.
Теофил застонал.
– Высший эротизм женщины для меня заключается в способности смущаться, – сказал Герман с улыбкой и кивнул Штефани, которой он много лет назад искусно вскружил голову. – Но не дай Бог кому-нибудь пережить такое.
– Да, но разве вы никогда не были по-настоящему влюблены? – спросила Крессвиц.
– Или несчастливо? – присоединилась Штефани.
– И эта страсть меня также постигла, – ответил Герман улыбаясь.
Штефани положила ногу на ногу и запустила руку в волосы, поправляя белокурые локоны, подчеркивая искусно созданный беспорядок у себя на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37