Тут, конечно, чуть ли не восстание началось. Все эти рыбаки орали: «Она что, монашка? Монашка?» Горбыль приказал им не распускать руки. Ну, рыбаки свистят и шипят. Тут появляется Панатайн, поворачивается спиной к сцене, трясет головой и – вот псих! – давай скидывать с себя одежду, а потом садится опять за свой столик у сцены. Приятели Панатайна, понятно, в покатуху. Ты ведь эту братию знаешь – сплошь на каких-то наркотиках сидят. В общем, они все тоже давай разоблачаться. Человек тридцать их, все голые у сцены. Когда вышла девушка выделывать свое под музыку, парни не особенно-то и смотрели на нее, а мужики просто сидели, абсолютно в умат, играли в карты и болтали, будто она невидимка. А Панатайн даже поднялся и принес выпивку. Ничего более сумасшедшего ты не видела, а девчушка не могла врубиться, что это за дурдом такой.
– Жаль ее, – кивнула я.
– Э-эх! Где еще такой порт сыскать, – протянул Рыжий Ханна.
Я повернулась к Ланне:
– Курис Джин что-нибудь говорила перед смертью?
– Говорила ли она что-нибудь? – переспросила Ланна.
– Ага.
Ланна задумалась:
– Чудно как-то. Мама сказала, прежде чем лечь спать, она все твердила одно и то же, вновь и вновь.
– А что, твоя мама помнит?
Ланна посмотрела на меня:
– Не-а, ведь Курис Джин говорила по-гаэльски, а моя мама не знает гаэльского.
На меня почему-то накатила новая волна чувств, посильнее прежней. Рыжий Ханна двинулся за выпивкой. Вернулся с двумя порциями «Саутерн комфорт» и лимонада, но порция Ланны была двойная.
– В туалет схожу, – объявила я.
Заперлась в кабинке, села на унитаз, спрятав лицо в ладонях, и дала волю чувствам. Пока я продиралась обратно, они отпрянули друг от друга.
Я села, уставилась в пол между ног. Заметила, что и Ланна сидит в той же позе. Сглотнула, шмыгнула носом – аж мурашки пошли – и попросила:
– Ссуди тогда нам пятерку, я закажу выпивку.
Упившиеся вусмерть и промокшие, мы втроем возвращались домой мимо видеопроката, Сент-Джонз, «Бейвью» и «Феникса». Ланна повисла на руке Рыжего Ханны. Она вдруг остановилась и подождала, пока я подтянусь. Закинула мне руку на плечо и говорит:
– Морви, можно мы у тебя заночуем? А то Ви Ди постоянно звонит в Комплекс. Никакого покоя.
– Ага. Поступай как знаешь, – бросила я.
– Ты в порядке?
– Угу.
– Погоди, вот скоро перееду к тебе! Отлично заживем, – порадовала она.
Они подождали, пока я отопру дверь и впущу их. Я включила чайник. Не успел он закипеть, как Ланна с моим приемным отцом уже обжимались на диване.
Я свернулась у их ног перед проигрывателем компакт-дисков и поставила Unlimited Edition группы Can. Глянув украдкой через плечо, я заметила лишь задранные ноги Ланны. Заскрипели диванные пуфики, и тут заиграла Gomorrha (декабрь 1973-го).
Рыжий Ханна встал и поплелся в туалет; послышался плеск. Ланна уселась, посмотрела на меня и говорит:
– Хочешь, десятку одолжу?
– Ага, хорошо бы, – пробормотала я.
Ланна достала десятку и положила ее на стол.
Рыжий Ханна притащился обратно. Я посмотрела ему прямо в глаза, а он буркнул:
– Тебе ж Ванесса даже не нравится.
Я встала, прошла в туалет и заперла за собой дверь.
Когда вышла, звучал TV Spot (апрель 1971-го), а из моей спальни доносились смешки. Я села на диван, увидела, что Ланна оставила свой «Регал», и закурила. Потом поднялась, взяла с Его стола каталоги и письмо с той чудной маркой. Каталоги швырнула в мусорное ведро.
Конверт надорвала и прочитала напечатанные на бумаге строчки. Бросила взгляд через комнату на полоску света под дверью спальни.
Я снова пробежала глазами строчки.
Положила письмо рядом с собой, у бедра, бумага затрепетала. Зазвучала The Empress And The Ukraine King (январь 1969-го).
Я подняла письмо вновь и еще раз его прочитала.
В два шага оказалась у чулана. Открыла дверь и стянула на пол сложенные стопкой полотенца. Обеими руками я спустила вниз старый коричневый чемодан, покачнулась и, повернувшись, села его возле магнитофона. Откинула крышку чемодана и принялась бегло просматривать коллекцию. Есть разница в том, как стукаются друг о друга компакт-диски (резко и отрывисто) и кассеты (мягко и глухо). Пластинки перекладываются со вздохом. Как часто доводилось мне класть пластинку из Его или своей коллекции в чемодан. Иногда я совала туда и кассету или компактный диск.
Я вытащила свою банную сумку из дорожной. Подошла к столу, залезла под него и сунула вилку в розетку. Набрала на экране Его компьютера: «Уехала рейвоватъ. Не беспокойся обо мне. Все здесь распродай. Морверн». Звучала Connection (март 1969-го). Я выключила проигрыватель, вынула компакт-диск, положила его в футляр и бросила в чемодан. Защелкнула замки и попробовала поднять его. Ничего, вот только кассеты о дно стучат.
Достав письмо от Его адвоката, я пропустила кусок, касающийся перевода денег на мой счет, и всю эту лабуду насчет налогообложения. Там еще говорилось, что я должна сообщить адвокату Его последний адрес. И о том также, что они могут консультировать меня насчет вложений, поскольку у конторы многолетний опыт по части дельных советов. Я нашла то место, где обозначалась сумма, которую налоговое ведомство в конце концов позволило им перевести на мой счет.
Взяла из шкафчика плеер и положила его в карман кожанки. Даже не оглянулась – просто потянула ручку двери, как могла мягко, а потом просунула ключи внутрь через щель для почты.
Дождь падал стеной, улицы были пустынны, но я шла бодро. Капли стучали по кожаной куртке и чемодану. Мои часы показывали около трех.
Добравшись до банкомата, я сунула в щель карту и проверила баланс. Он перевел на меня наследство своего отца: сорок четыре тысячи семьсот семьдесят один фунт семьдесят девять пенсов.
Я затрясла головой, смахивая капли дождя, которые падали с крыши. Сняла дневной лимит в двести пятьдесят фунтов. Обвела взглядом пустынный порт. Волны всё бились о дамбу.
В полпятого утренний подкидыш компании «Альгинат» довезет меня до концессионных земель, где я смогу пересесть на автобус из Центрального пояса. Несколько дней проведу в Лондоне. А пока надо было убить больше часа. Я стала взбираться по лестнице Иакова под дождем, к «причуде», странному сооружению из камня, глядящему на порт сквозь тучи брызг. И по-прежнему ничего было не разобрать за тучами в той части перевала, где раскинулась Его деревушка.
* * *
Впервые вернувшись на курорт, я села на балконе снятой мною квартиры и наблюдала, как меняется свет на море. Я-то думала, вот переберусь сюда жить и стану обрабатывать воском ноги и линию бикини. Затем меня осенило: с воском возятся лишь для того, чтобы сэкономить время и не брить их каждое утро, но, в конце концов, время стало той вещью, которую я могла тратить на себя, так что теперь я брила ноги каждое утро.
Говорят, ногти быстрее растут летом и некоторое время после смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Жаль ее, – кивнула я.
– Э-эх! Где еще такой порт сыскать, – протянул Рыжий Ханна.
Я повернулась к Ланне:
– Курис Джин что-нибудь говорила перед смертью?
– Говорила ли она что-нибудь? – переспросила Ланна.
– Ага.
Ланна задумалась:
– Чудно как-то. Мама сказала, прежде чем лечь спать, она все твердила одно и то же, вновь и вновь.
– А что, твоя мама помнит?
Ланна посмотрела на меня:
– Не-а, ведь Курис Джин говорила по-гаэльски, а моя мама не знает гаэльского.
На меня почему-то накатила новая волна чувств, посильнее прежней. Рыжий Ханна двинулся за выпивкой. Вернулся с двумя порциями «Саутерн комфорт» и лимонада, но порция Ланны была двойная.
– В туалет схожу, – объявила я.
Заперлась в кабинке, села на унитаз, спрятав лицо в ладонях, и дала волю чувствам. Пока я продиралась обратно, они отпрянули друг от друга.
Я села, уставилась в пол между ног. Заметила, что и Ланна сидит в той же позе. Сглотнула, шмыгнула носом – аж мурашки пошли – и попросила:
– Ссуди тогда нам пятерку, я закажу выпивку.
Упившиеся вусмерть и промокшие, мы втроем возвращались домой мимо видеопроката, Сент-Джонз, «Бейвью» и «Феникса». Ланна повисла на руке Рыжего Ханны. Она вдруг остановилась и подождала, пока я подтянусь. Закинула мне руку на плечо и говорит:
– Морви, можно мы у тебя заночуем? А то Ви Ди постоянно звонит в Комплекс. Никакого покоя.
– Ага. Поступай как знаешь, – бросила я.
– Ты в порядке?
– Угу.
– Погоди, вот скоро перееду к тебе! Отлично заживем, – порадовала она.
Они подождали, пока я отопру дверь и впущу их. Я включила чайник. Не успел он закипеть, как Ланна с моим приемным отцом уже обжимались на диване.
Я свернулась у их ног перед проигрывателем компакт-дисков и поставила Unlimited Edition группы Can. Глянув украдкой через плечо, я заметила лишь задранные ноги Ланны. Заскрипели диванные пуфики, и тут заиграла Gomorrha (декабрь 1973-го).
Рыжий Ханна встал и поплелся в туалет; послышался плеск. Ланна уселась, посмотрела на меня и говорит:
– Хочешь, десятку одолжу?
– Ага, хорошо бы, – пробормотала я.
Ланна достала десятку и положила ее на стол.
Рыжий Ханна притащился обратно. Я посмотрела ему прямо в глаза, а он буркнул:
– Тебе ж Ванесса даже не нравится.
Я встала, прошла в туалет и заперла за собой дверь.
Когда вышла, звучал TV Spot (апрель 1971-го), а из моей спальни доносились смешки. Я села на диван, увидела, что Ланна оставила свой «Регал», и закурила. Потом поднялась, взяла с Его стола каталоги и письмо с той чудной маркой. Каталоги швырнула в мусорное ведро.
Конверт надорвала и прочитала напечатанные на бумаге строчки. Бросила взгляд через комнату на полоску света под дверью спальни.
Я снова пробежала глазами строчки.
Положила письмо рядом с собой, у бедра, бумага затрепетала. Зазвучала The Empress And The Ukraine King (январь 1969-го).
Я подняла письмо вновь и еще раз его прочитала.
В два шага оказалась у чулана. Открыла дверь и стянула на пол сложенные стопкой полотенца. Обеими руками я спустила вниз старый коричневый чемодан, покачнулась и, повернувшись, села его возле магнитофона. Откинула крышку чемодана и принялась бегло просматривать коллекцию. Есть разница в том, как стукаются друг о друга компакт-диски (резко и отрывисто) и кассеты (мягко и глухо). Пластинки перекладываются со вздохом. Как часто доводилось мне класть пластинку из Его или своей коллекции в чемодан. Иногда я совала туда и кассету или компактный диск.
Я вытащила свою банную сумку из дорожной. Подошла к столу, залезла под него и сунула вилку в розетку. Набрала на экране Его компьютера: «Уехала рейвоватъ. Не беспокойся обо мне. Все здесь распродай. Морверн». Звучала Connection (март 1969-го). Я выключила проигрыватель, вынула компакт-диск, положила его в футляр и бросила в чемодан. Защелкнула замки и попробовала поднять его. Ничего, вот только кассеты о дно стучат.
Достав письмо от Его адвоката, я пропустила кусок, касающийся перевода денег на мой счет, и всю эту лабуду насчет налогообложения. Там еще говорилось, что я должна сообщить адвокату Его последний адрес. И о том также, что они могут консультировать меня насчет вложений, поскольку у конторы многолетний опыт по части дельных советов. Я нашла то место, где обозначалась сумма, которую налоговое ведомство в конце концов позволило им перевести на мой счет.
Взяла из шкафчика плеер и положила его в карман кожанки. Даже не оглянулась – просто потянула ручку двери, как могла мягко, а потом просунула ключи внутрь через щель для почты.
Дождь падал стеной, улицы были пустынны, но я шла бодро. Капли стучали по кожаной куртке и чемодану. Мои часы показывали около трех.
Добравшись до банкомата, я сунула в щель карту и проверила баланс. Он перевел на меня наследство своего отца: сорок четыре тысячи семьсот семьдесят один фунт семьдесят девять пенсов.
Я затрясла головой, смахивая капли дождя, которые падали с крыши. Сняла дневной лимит в двести пятьдесят фунтов. Обвела взглядом пустынный порт. Волны всё бились о дамбу.
В полпятого утренний подкидыш компании «Альгинат» довезет меня до концессионных земель, где я смогу пересесть на автобус из Центрального пояса. Несколько дней проведу в Лондоне. А пока надо было убить больше часа. Я стала взбираться по лестнице Иакова под дождем, к «причуде», странному сооружению из камня, глядящему на порт сквозь тучи брызг. И по-прежнему ничего было не разобрать за тучами в той части перевала, где раскинулась Его деревушка.
* * *
Впервые вернувшись на курорт, я села на балконе снятой мною квартиры и наблюдала, как меняется свет на море. Я-то думала, вот переберусь сюда жить и стану обрабатывать воском ноги и линию бикини. Затем меня осенило: с воском возятся лишь для того, чтобы сэкономить время и не брить их каждое утро, но, в конце концов, время стало той вещью, которую я могла тратить на себя, так что теперь я брила ноги каждое утро.
Говорят, ногти быстрее растут летом и некоторое время после смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43