Я его уже почти преодолел.
И Грязнов улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Меркулов укоризненно покачал головой:
– Вот что. Отправляйтесь-ка вы да покумекайте вдали от казенных стен. Ясно то, что ничего не ясно. Версия предумышленного взрыва не отменяется. Так же как и версия взрыва случайного. Причастность Сосновского к гибели Сомова тоже под большим вопросом.
– Вот это-то и обидно! – вскричал Вячеслав. – Размотать бы эту историю, взять Крошку Цахеса за… сами знаете за что, крутануть хорошенько да впаять сто пятую статью, часть вторая, пункты по всем буквам алфавита. С пожизненным лишением свободы.
– Это все, Слава, девичьи грезы, – невесело усмехнулся Турецкий.
– Убийство еще доказать нужно, – устало произнес Меркулов. – Вот отправляйтесь и думайте. Я буду ждать очередных сообщений от Самойловича. Если вас осенит какая-нибудь интересная, а главное, продуктивная идея, буду рад услышать.
…Выйдя из здания на Большой Дмитровке, друзья топтались у служебного «мерседеса» Грязнова.
Обсуждались варианты предстоящей беседы. Турецкий предлагал посидеть в «Узбекистане», где их всегда ждали и даже держали для друзей отдельный кабинетик.
– Я угощаю. А то меня муки совести преследуют перед лицом товарища, не отдыхавшего аж целых пять лет, – с усмешкой добавил Александр.
– Ладно, я уже, кажется, покаялся. А что касаемо мук совести, так мы с тобой оба должны их испытывать по другому поводу.
– Ну-ка? Что-то не припоминаю совместно обесчещенной невинной девицы.
– Я про Моисеева. Мне уже племянник все уши прожужжал: ждет, мол, вас с дядей Сашей старик. А вы его забыли совсем.
– Мы, конечно, не забыли…
– Для него отсутствие общения равносильно забвению. Так что предлагаю совершить благонравный поступок и съездить к Семенычу. Нам зачтется.
– А задание старшего по званию?
– А-а, что мы сейчас можем? – махнул рукой Грязнов. – Нужно на пару часов переключиться. Глядишь, мозги лучше зашевелятся.
– Ладно, принято.
Заехав по пути за продуктами и бутылочкой отменного коньяка, друзья ввалились в дом Моисеева.
– Боже ж мой, какие люди! – хлопал себя по бокам Семен Семенович. – А что это у вас, Слава, за горлышко из пакета торчит? Надеюсь, это не кефир?
– Это коньяк, Семен Семенович.
– Что вы говорите! Будем коньяк пьянствовать? – всплеснул тот руками. – Что же привело столь занятых государственными делами мужчин в дом одинокого, всеми забытого старика?
– Соскучились, – в один голос ответили друзья.
– Что ж, я почти поверил. Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад. Прошу. – Он засеменил вперед, припадая на ногу.
Разместиться решили на кухне. Слава извлек из пакета нарезки рыбы и колбасы, банки шпрот и маслин. Саша выгружал помидоры, болгарские перцы, зелень, лимоны. Водрузил на стол торт.
– Боже ж мой! Куда столько еды? Это, как говорят в Одессе, чтобы ешь, молчи и подавись? – радостно суетился Моисеев.
Стол был стремительно накрыт, рюмки наполнены. Первый тост провозгласили, как водится, за встречу. Грязнов расспрашивал старика о здоровье, тот отшучивался. Саша оглядывал жилище. Старенькие, вытертые обои, треснувший линолеум и какие-то невероятные по размерам и очертаниям следы протечек в углу потолка.
– А что это у вас, Семен Семенович, с потолком? Кто это вас так безбожно заливает?
– А-а, молодой человек сверху…
– Так что же он вам ремонт не сделает?
– Ну… Где вы видели молодых людей, добровольно делающих ремонт старику? – усмехнулся Моисеев.
– Так нужно вызвать техника, составить акт…
– Э, бросьте, Александр, – отмахнулся Моисеев. – Знаете, есть такая притча буддийская. Жил один просветленный буддийский мастер. Ходил он со своими учениками по Индии, сеял среди местного населения свои буддийские мудрости. И был у него личный повар. И повар этот был очень вредный: готовил плохо, с мастером постоянно ругался и всячески старался испортить ему жизнь. Вот ученики его как-то спрашивают: «Как же так? Ты такой мудрый, такой просветленный, мы все так тебя любим. Зачем ты терпишь этого повара? Выгони его, мы все будем делать тебе сами». А мастер ответил: «Вы не понимаете. Я все задачи уже решил. Я могу повелевать деревьями, слонами, я могу любого человека вылечить, я все могу… Но вот с этим человеком я до сих пор не могу справиться. Для меня это такая возможность роста! Если я его выгоню, то потеряю способность самосовершенствоваться. Нет, я должен быть ему благодарен». Вот такая притча. Так что мой сосед сверху – это моя возможность роста снизу, – невесело пошутил он.
«Да ведь Семеныч совершенно заброшен! – со щемящей грустью и стыдом подумал Турецкий. – Какие же мы все-таки говнюки! Когда он был в силе, мы все вились вьюном вокруг гениального криминалиста Моисеева…»
Словно прочитав его мысли, Семен Семенович тряхнул остатками седой шевелюры и произнес:
– Давайте-ка за наше славное прошлое. У вас-то еще и настоящее есть, и будущее. А я живу теми временами, когда была жива Александра Ивановна, наша мать-командирша. Да и много других славных имен можно вспомнить. Давайте помянем тех, кого уж нет.
Слава разлил коньяк, мужчины молча выпили.
– Много их, много. Это я что-то здесь задержался… – пробормотал Моисеев.
Саша и Слава переглянулись. Коньячок действовал на старика не так, как ожидалось. В разговор срочно требовалось внести какую-нибудь живительную струю.
– А наш Турецкий только что из отпуска вернулся, – наябедничал Грязнов.
– Что вы говорите! То-то я смотрю, вы черный какой-то. Думал, от работы…
– Нет, это не грязь, это загар, – пошутил Вячеслав рекламным слоганом.
– Он мне этого отпуска теперь до конца дней не простит, – улыбнулся Турецкий.
– Где же вы, Александр Борисович, отдыхали?
– В Севастополе.
– О, это, конечно, не Одесса, но тоже весьма достойный город.
– Не Одесса, но «одесситы» и там встречаются. Я как-то на улице наблюдал замечательную жанровую сценку. Есть там у них один нумизмат бродячий. Ходит по улицам, собирает монеты. Колоритный такой мужик, молодой еще, бородатый. Он у них вроде городского сумасшедшего, впрочем всеми любимого. Так вот, иду по улице, вижу, этот бородач нашел монету возле канализационного люка. Монета так ребром стоит, вот-вот провалится сквозь решетку. Бородач пытается ее подцепить. Рядом останавливается дворник. И между ними завязывается разговор. Я его дословно запомнил, настолько колоритно. Дворник: «О, Борода уже что-то нашел! О, считай, на пятьдесят грамм имеешь!» Бородач: «Имею». Дворник: «Пусть бы они теряли, а люди собирали». Бородач, этак рассеянно: «Да, пусть люди бросают». Дворник, весьма сурово: «Люди не бросают! Люди подбирают! Пусть бросают магнаты, которые за две копейки удавятся!»
Слушатели расхохотались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
И Грязнов улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Меркулов укоризненно покачал головой:
– Вот что. Отправляйтесь-ка вы да покумекайте вдали от казенных стен. Ясно то, что ничего не ясно. Версия предумышленного взрыва не отменяется. Так же как и версия взрыва случайного. Причастность Сосновского к гибели Сомова тоже под большим вопросом.
– Вот это-то и обидно! – вскричал Вячеслав. – Размотать бы эту историю, взять Крошку Цахеса за… сами знаете за что, крутануть хорошенько да впаять сто пятую статью, часть вторая, пункты по всем буквам алфавита. С пожизненным лишением свободы.
– Это все, Слава, девичьи грезы, – невесело усмехнулся Турецкий.
– Убийство еще доказать нужно, – устало произнес Меркулов. – Вот отправляйтесь и думайте. Я буду ждать очередных сообщений от Самойловича. Если вас осенит какая-нибудь интересная, а главное, продуктивная идея, буду рад услышать.
…Выйдя из здания на Большой Дмитровке, друзья топтались у служебного «мерседеса» Грязнова.
Обсуждались варианты предстоящей беседы. Турецкий предлагал посидеть в «Узбекистане», где их всегда ждали и даже держали для друзей отдельный кабинетик.
– Я угощаю. А то меня муки совести преследуют перед лицом товарища, не отдыхавшего аж целых пять лет, – с усмешкой добавил Александр.
– Ладно, я уже, кажется, покаялся. А что касаемо мук совести, так мы с тобой оба должны их испытывать по другому поводу.
– Ну-ка? Что-то не припоминаю совместно обесчещенной невинной девицы.
– Я про Моисеева. Мне уже племянник все уши прожужжал: ждет, мол, вас с дядей Сашей старик. А вы его забыли совсем.
– Мы, конечно, не забыли…
– Для него отсутствие общения равносильно забвению. Так что предлагаю совершить благонравный поступок и съездить к Семенычу. Нам зачтется.
– А задание старшего по званию?
– А-а, что мы сейчас можем? – махнул рукой Грязнов. – Нужно на пару часов переключиться. Глядишь, мозги лучше зашевелятся.
– Ладно, принято.
Заехав по пути за продуктами и бутылочкой отменного коньяка, друзья ввалились в дом Моисеева.
– Боже ж мой, какие люди! – хлопал себя по бокам Семен Семенович. – А что это у вас, Слава, за горлышко из пакета торчит? Надеюсь, это не кефир?
– Это коньяк, Семен Семенович.
– Что вы говорите! Будем коньяк пьянствовать? – всплеснул тот руками. – Что же привело столь занятых государственными делами мужчин в дом одинокого, всеми забытого старика?
– Соскучились, – в один голос ответили друзья.
– Что ж, я почти поверил. Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад. Прошу. – Он засеменил вперед, припадая на ногу.
Разместиться решили на кухне. Слава извлек из пакета нарезки рыбы и колбасы, банки шпрот и маслин. Саша выгружал помидоры, болгарские перцы, зелень, лимоны. Водрузил на стол торт.
– Боже ж мой! Куда столько еды? Это, как говорят в Одессе, чтобы ешь, молчи и подавись? – радостно суетился Моисеев.
Стол был стремительно накрыт, рюмки наполнены. Первый тост провозгласили, как водится, за встречу. Грязнов расспрашивал старика о здоровье, тот отшучивался. Саша оглядывал жилище. Старенькие, вытертые обои, треснувший линолеум и какие-то невероятные по размерам и очертаниям следы протечек в углу потолка.
– А что это у вас, Семен Семенович, с потолком? Кто это вас так безбожно заливает?
– А-а, молодой человек сверху…
– Так что же он вам ремонт не сделает?
– Ну… Где вы видели молодых людей, добровольно делающих ремонт старику? – усмехнулся Моисеев.
– Так нужно вызвать техника, составить акт…
– Э, бросьте, Александр, – отмахнулся Моисеев. – Знаете, есть такая притча буддийская. Жил один просветленный буддийский мастер. Ходил он со своими учениками по Индии, сеял среди местного населения свои буддийские мудрости. И был у него личный повар. И повар этот был очень вредный: готовил плохо, с мастером постоянно ругался и всячески старался испортить ему жизнь. Вот ученики его как-то спрашивают: «Как же так? Ты такой мудрый, такой просветленный, мы все так тебя любим. Зачем ты терпишь этого повара? Выгони его, мы все будем делать тебе сами». А мастер ответил: «Вы не понимаете. Я все задачи уже решил. Я могу повелевать деревьями, слонами, я могу любого человека вылечить, я все могу… Но вот с этим человеком я до сих пор не могу справиться. Для меня это такая возможность роста! Если я его выгоню, то потеряю способность самосовершенствоваться. Нет, я должен быть ему благодарен». Вот такая притча. Так что мой сосед сверху – это моя возможность роста снизу, – невесело пошутил он.
«Да ведь Семеныч совершенно заброшен! – со щемящей грустью и стыдом подумал Турецкий. – Какие же мы все-таки говнюки! Когда он был в силе, мы все вились вьюном вокруг гениального криминалиста Моисеева…»
Словно прочитав его мысли, Семен Семенович тряхнул остатками седой шевелюры и произнес:
– Давайте-ка за наше славное прошлое. У вас-то еще и настоящее есть, и будущее. А я живу теми временами, когда была жива Александра Ивановна, наша мать-командирша. Да и много других славных имен можно вспомнить. Давайте помянем тех, кого уж нет.
Слава разлил коньяк, мужчины молча выпили.
– Много их, много. Это я что-то здесь задержался… – пробормотал Моисеев.
Саша и Слава переглянулись. Коньячок действовал на старика не так, как ожидалось. В разговор срочно требовалось внести какую-нибудь живительную струю.
– А наш Турецкий только что из отпуска вернулся, – наябедничал Грязнов.
– Что вы говорите! То-то я смотрю, вы черный какой-то. Думал, от работы…
– Нет, это не грязь, это загар, – пошутил Вячеслав рекламным слоганом.
– Он мне этого отпуска теперь до конца дней не простит, – улыбнулся Турецкий.
– Где же вы, Александр Борисович, отдыхали?
– В Севастополе.
– О, это, конечно, не Одесса, но тоже весьма достойный город.
– Не Одесса, но «одесситы» и там встречаются. Я как-то на улице наблюдал замечательную жанровую сценку. Есть там у них один нумизмат бродячий. Ходит по улицам, собирает монеты. Колоритный такой мужик, молодой еще, бородатый. Он у них вроде городского сумасшедшего, впрочем всеми любимого. Так вот, иду по улице, вижу, этот бородач нашел монету возле канализационного люка. Монета так ребром стоит, вот-вот провалится сквозь решетку. Бородач пытается ее подцепить. Рядом останавливается дворник. И между ними завязывается разговор. Я его дословно запомнил, настолько колоритно. Дворник: «О, Борода уже что-то нашел! О, считай, на пятьдесят грамм имеешь!» Бородач: «Имею». Дворник: «Пусть бы они теряли, а люди собирали». Бородач, этак рассеянно: «Да, пусть люди бросают». Дворник, весьма сурово: «Люди не бросают! Люди подбирают! Пусть бросают магнаты, которые за две копейки удавятся!»
Слушатели расхохотались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69