— Куда вы пойдете? Там опять пурга.
— Нам не привыкать,—Владимир открывает дверь и оглядывается через плечо. Он видит чуть светящуюся буржуйку, лампу, обернутую в рыжую газету, и. человека в длинном, до пят, пальто. На непокрытой лысой голове белеет венчик седых волос.
— Может быть, вы и правы,— говорит Владимир,— но не сразу и Москва строилась...
— А я только хотел...— начал старик, но Владимир уже вышел в коридор.
На улице снежный ветер понес его вдоль домов, задрав полы шинели и окружив жесткими снежными прядями. Владимир добрался до трамвая и ехал долго. Переполненный, трамвай стучал на стыках, качался. Десятки, людей спрыгивали на остановках, и места их с боем брали другие. Мимо, иногда на весь перегон, тянулись кирпичные заборы, за которыми в темноте угадывались силуэты громадных градирен и стояли в ночи многоцветные колонны окон цехов. Оттуда доносился приглушенный грохот и тупо били кузнечные молоты, сотрясая тугую землю. Расплывчатые огни плыли стороной, обложив весь горизонт пологой дугой. Трамвай уже не вмещал всех желающих. Он скрипел, колыхался. В его тесных стенах, за толстыми заснеженными стеклами слышались крики, смех, кого-то придавили в угол, кому-то надо было выходить... Беззлобно переругиваясь, толкались, протискивались к дверям, высоко держа над головами авоськи и узелки...
На работу ехала ночная смена.
КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ...
Они сидели до утра, и собранные вещи Владимира лежали у двери —правда,и вещей-то — один туго набитый солдатский заплечный мешок.
Леша смирился с тем, что Владимир уезжал, но не мог понять — почему? Его удивляло, как так можно неожиданно собраться бог знает куда,— без цели и определенного адреса. В самый разгул зимы. Разве ему здесь было плохо, выгоняли из чулана, нечего есть?
— Ты скажи, скажи, кореш, куда тебя несет нечистая сила?! — спрашивал Леша.
— Куда глаза глядят...
— Врешь. Не может такого быть.
— Захотелось повидать свет.
— Опять брешешь.
— Попытаюсь копнуть жизнь вглубь.
— Вот как? — протянул Леша.— А здесь, значит, рикошетил по поверхности? А вдруг именно тут у тебя прямое попадание?
— А ты, считаешь, сам-то попал? — спросил Владимир.
— Только так! — рубанул решительно Леша.— Тут будем рыть окопы в полный профиль.
— Круговая оборона?
— Черт с тобой, пусть так!
— На всю жизнь?
— По гроб жизни.
— Расширяться не собираешься?
— Нет, ты все-таки, кореш, скажи, куда тебя несет.— уже устало спрашивал Леша.— Или мы тебе не как родные? Домна плакала по этому поводу, понимаешь?
— Поеду, поблукаю по свету.
— Везде один черт,— махнул рукой Леша.— И он для тебя сойдется клином. Так лучше пусть здесь. Все-таки хорошо покорешевали.
— Тебе спасибо за это,- вздохнул Владимир.
— Ерунда... Будет тяжело — возвращайся.
— Договорились, Леша.
Утро просачивалось сквозь иней на окнах, и стекла, казалось, проросли белым мерцающим мохом. Леша щелкнул выключателем, и крошечная лампа погасла, словно выцвела в сумраке комнаты. В трубе гудел ветер, и стучал по жести . крупинками снег.
Леша потряс за горлышко бутылку и с горечью сказал:
— И на посошок не осталось.
— Давай собираться,—устало проговорил Владимир и встал из-за стола.— Мне пора... Не буди Домну. Я с ней уже попрощался.
Не сумел он почему-то сказать, что вчера ночью достал из вещевого мешка старый солдатский, бумажник. Вынул из него затертую на сгибах фотографию панорамы разрушенного города и долго сидел на кровати, разглядывая снимок.
«...Не может быть, чтобы жизнь не вернулась к этим стенам,— думал он.— Саперы разминировали завалы... Возвратились беженцы. Как бы плохо ни было, но всех тянет на родные места. Возможно, с толпами эвакуированных пришла к своему дому и Шура. Их тысячи, таких. Со всех дорог стекаются к своим бывшим домам. Там бы он мог ее найти и помочь построить крышу, залатать в стенах дыры... Столько битого камня. Горелый кирпич надо очищать от окаменевшего раствора, складывать исковерканный фундамент. Это его, сапера, работа... Можно разыскать Шуру и вернуться сюда... Если, конечно, она жива... Все воспоминания о ней связаны с по-южному солнечными мостовыми, с кривыми запутанными улочками, обнесенными заборами из ракушечника. А море? Порт? Буксир «Скиф»? Навесы, под которыми прямо из бочек продаюткислое вино... Что ни вспомни —это они трое — Шура, Володька и город... От него пошел в колонне подстриженных под машинку парней в степь, в казармы запасного полка. И среди десятков провожающих, женщин брела по пыли Шура... У фонтана с бронзовым стрелком, натягивающим лук, они ожидали команду на построение... Неужели же теперь ничего больше нет — только камни? И никогда больше не будет? Да глупость все это! Не бывает такого. Из троих один есть, он, Владимир. И все помнит. И вернет как долг. К черту базар, кобры, вареную курицу... Ехать, завтра, хоть на крыше товарняка, пока не привык к Домниным борщам, к разговорам о ценах, о смысле правильной Лешиной жизни...»
Владимир не мог рассказать, как среди ночи, с газетного листка величиною с ладонь, полумертвый город позвал его к. себе за тысячи километров, и он услышал шорох оседающих кирпичей, ветер, пронзающий насквозь каменные коробки, и далекий гул людских голосов...
Он поднялся из-за стола и проговорил:
— Пора.
Они вышли в серую рань и зашагали на вокзал посреди мостовой, не обращая внимания на низкую поземку, которая стлалась вдоль улицы, наметая сугробы.
Пустынен был город, но кишели людьми переполненные залы ожидания. Дохнуло мокрыми полушубками, карболкой. Базарный гул поднимался к церковно-высоким сводам. Леша узнал, с какой платформы уходит поезд на юг, и потащил Владимира по тесным переходам, среди сутолоки бесчисленных мешков, корзин и чемоданов, вскинутых на плечи. Эшелон был составлен из старых пассажирских вагонов и красных теплушек. Люди штурмовали их, залезая в окна, взбираясь на крыши. Распареннные злые проводники отпихивали безбилетчиков от ступенек, голоса тонули в гаме сердитой толпы...
— Ты правильно решил, что на юг!— кричал Леша, пробираясь к вагону.— На юге тепло... И со жратвой лучше-Только не забывай — пиши!..
Он протолкнул Владимира к вагону, тот с трудом взобрался на площадку И протиснулся в середину свежевыкрашенного вагона, пахнущего дезинфекцией. На всех полках сидели и лежали пассажиры, первые клубы махорочного дыма уже туманили воздух. Владимиру освободили место у окна, помогли закинуть мешок на верхнюю полку. Он опустил стекло и высунулся наружу. Среди пляшущих чемоданов и голов различил Лешу и замахал руками:
— Леша-а!
— Ту-у-ут!— радостно завопил Леша и стал пробиваться к вагону. Лицо у него было возбужденное. Он поднимался на носки, оглядывая перрон, и кричал, взволнованный всей этой суетой, паровозными гудками, предстоящим расставанием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Нам не привыкать,—Владимир открывает дверь и оглядывается через плечо. Он видит чуть светящуюся буржуйку, лампу, обернутую в рыжую газету, и. человека в длинном, до пят, пальто. На непокрытой лысой голове белеет венчик седых волос.
— Может быть, вы и правы,— говорит Владимир,— но не сразу и Москва строилась...
— А я только хотел...— начал старик, но Владимир уже вышел в коридор.
На улице снежный ветер понес его вдоль домов, задрав полы шинели и окружив жесткими снежными прядями. Владимир добрался до трамвая и ехал долго. Переполненный, трамвай стучал на стыках, качался. Десятки, людей спрыгивали на остановках, и места их с боем брали другие. Мимо, иногда на весь перегон, тянулись кирпичные заборы, за которыми в темноте угадывались силуэты громадных градирен и стояли в ночи многоцветные колонны окон цехов. Оттуда доносился приглушенный грохот и тупо били кузнечные молоты, сотрясая тугую землю. Расплывчатые огни плыли стороной, обложив весь горизонт пологой дугой. Трамвай уже не вмещал всех желающих. Он скрипел, колыхался. В его тесных стенах, за толстыми заснеженными стеклами слышались крики, смех, кого-то придавили в угол, кому-то надо было выходить... Беззлобно переругиваясь, толкались, протискивались к дверям, высоко держа над головами авоськи и узелки...
На работу ехала ночная смена.
КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ...
Они сидели до утра, и собранные вещи Владимира лежали у двери —правда,и вещей-то — один туго набитый солдатский заплечный мешок.
Леша смирился с тем, что Владимир уезжал, но не мог понять — почему? Его удивляло, как так можно неожиданно собраться бог знает куда,— без цели и определенного адреса. В самый разгул зимы. Разве ему здесь было плохо, выгоняли из чулана, нечего есть?
— Ты скажи, скажи, кореш, куда тебя несет нечистая сила?! — спрашивал Леша.
— Куда глаза глядят...
— Врешь. Не может такого быть.
— Захотелось повидать свет.
— Опять брешешь.
— Попытаюсь копнуть жизнь вглубь.
— Вот как? — протянул Леша.— А здесь, значит, рикошетил по поверхности? А вдруг именно тут у тебя прямое попадание?
— А ты, считаешь, сам-то попал? — спросил Владимир.
— Только так! — рубанул решительно Леша.— Тут будем рыть окопы в полный профиль.
— Круговая оборона?
— Черт с тобой, пусть так!
— На всю жизнь?
— По гроб жизни.
— Расширяться не собираешься?
— Нет, ты все-таки, кореш, скажи, куда тебя несет.— уже устало спрашивал Леша.— Или мы тебе не как родные? Домна плакала по этому поводу, понимаешь?
— Поеду, поблукаю по свету.
— Везде один черт,— махнул рукой Леша.— И он для тебя сойдется клином. Так лучше пусть здесь. Все-таки хорошо покорешевали.
— Тебе спасибо за это,- вздохнул Владимир.
— Ерунда... Будет тяжело — возвращайся.
— Договорились, Леша.
Утро просачивалось сквозь иней на окнах, и стекла, казалось, проросли белым мерцающим мохом. Леша щелкнул выключателем, и крошечная лампа погасла, словно выцвела в сумраке комнаты. В трубе гудел ветер, и стучал по жести . крупинками снег.
Леша потряс за горлышко бутылку и с горечью сказал:
— И на посошок не осталось.
— Давай собираться,—устало проговорил Владимир и встал из-за стола.— Мне пора... Не буди Домну. Я с ней уже попрощался.
Не сумел он почему-то сказать, что вчера ночью достал из вещевого мешка старый солдатский, бумажник. Вынул из него затертую на сгибах фотографию панорамы разрушенного города и долго сидел на кровати, разглядывая снимок.
«...Не может быть, чтобы жизнь не вернулась к этим стенам,— думал он.— Саперы разминировали завалы... Возвратились беженцы. Как бы плохо ни было, но всех тянет на родные места. Возможно, с толпами эвакуированных пришла к своему дому и Шура. Их тысячи, таких. Со всех дорог стекаются к своим бывшим домам. Там бы он мог ее найти и помочь построить крышу, залатать в стенах дыры... Столько битого камня. Горелый кирпич надо очищать от окаменевшего раствора, складывать исковерканный фундамент. Это его, сапера, работа... Можно разыскать Шуру и вернуться сюда... Если, конечно, она жива... Все воспоминания о ней связаны с по-южному солнечными мостовыми, с кривыми запутанными улочками, обнесенными заборами из ракушечника. А море? Порт? Буксир «Скиф»? Навесы, под которыми прямо из бочек продаюткислое вино... Что ни вспомни —это они трое — Шура, Володька и город... От него пошел в колонне подстриженных под машинку парней в степь, в казармы запасного полка. И среди десятков провожающих, женщин брела по пыли Шура... У фонтана с бронзовым стрелком, натягивающим лук, они ожидали команду на построение... Неужели же теперь ничего больше нет — только камни? И никогда больше не будет? Да глупость все это! Не бывает такого. Из троих один есть, он, Владимир. И все помнит. И вернет как долг. К черту базар, кобры, вареную курицу... Ехать, завтра, хоть на крыше товарняка, пока не привык к Домниным борщам, к разговорам о ценах, о смысле правильной Лешиной жизни...»
Владимир не мог рассказать, как среди ночи, с газетного листка величиною с ладонь, полумертвый город позвал его к. себе за тысячи километров, и он услышал шорох оседающих кирпичей, ветер, пронзающий насквозь каменные коробки, и далекий гул людских голосов...
Он поднялся из-за стола и проговорил:
— Пора.
Они вышли в серую рань и зашагали на вокзал посреди мостовой, не обращая внимания на низкую поземку, которая стлалась вдоль улицы, наметая сугробы.
Пустынен был город, но кишели людьми переполненные залы ожидания. Дохнуло мокрыми полушубками, карболкой. Базарный гул поднимался к церковно-высоким сводам. Леша узнал, с какой платформы уходит поезд на юг, и потащил Владимира по тесным переходам, среди сутолоки бесчисленных мешков, корзин и чемоданов, вскинутых на плечи. Эшелон был составлен из старых пассажирских вагонов и красных теплушек. Люди штурмовали их, залезая в окна, взбираясь на крыши. Распареннные злые проводники отпихивали безбилетчиков от ступенек, голоса тонули в гаме сердитой толпы...
— Ты правильно решил, что на юг!— кричал Леша, пробираясь к вагону.— На юге тепло... И со жратвой лучше-Только не забывай — пиши!..
Он протолкнул Владимира к вагону, тот с трудом взобрался на площадку И протиснулся в середину свежевыкрашенного вагона, пахнущего дезинфекцией. На всех полках сидели и лежали пассажиры, первые клубы махорочного дыма уже туманили воздух. Владимиру освободили место у окна, помогли закинуть мешок на верхнюю полку. Он опустил стекло и высунулся наружу. Среди пляшущих чемоданов и голов различил Лешу и замахал руками:
— Леша-а!
— Ту-у-ут!— радостно завопил Леша и стал пробиваться к вагону. Лицо у него было возбужденное. Он поднимался на носки, оглядывая перрон, и кричал, взволнованный всей этой суетой, паровозными гудками, предстоящим расставанием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71