рынок и приключения, воровской пригон и весь белый свет; никого он не боялся, ни спекулянтов-огородников, ни таможенников, ни преступной братии, что толклась возле станции Зоологический сад.
Стать, хозяином отцовского заведения в Вейслебене он не
желал, он хохотал, когда отец говорил с ним о наследовании; он хотел попасть в большой мир, вырваться на простор, снимать Ага-хана или сибирских геологов, тайфуны, циклоны, засекреченные платья Диора, советских собак о семи головах, шесть из которых — синтетические, Манфреда фон Арденне именно в тот момент, когда он изобретает свой телефон без диска, социалистическую революцию в Мадриде, магдебургский «Локомотив» с Кубком Европы, Северный полюс и озеро Титизее в Шварцвальде.
Он вовсе не был одержим несбыточными мечтами, он их просто не считал мечтами — скорее этапами на том огромном пространстве, куда он намеревался отбыть и где хотел не миллионы загребать, а работать, не ограничивая себя вейслебен-скими традициями, эстетическими взглядами местного пекаря и даже самого торговца спаржей, а также техническими возможностями отечественной фотохимии. Он не сорвался с места сломя голову, он прекрасно понимал: его не ждут ни «Пари-матч», ни «Тайм» или «Штерн», а подстраиваться в хвост безработных никакой охоты у него не было; да и ни к чему, ведь с такой точки зрения и Вейслебен городок хоть куда; чем побираться там, он уж лучше здесь отретуширует портреты «серебряных» новобрачных, налюбезничается с мясниковыми дочками, рассыпая остроты о шкуре белого медведя, смене позиций и обаянии девственности, да подождет удобного случая.
Именно такой случай подвернулся Клаусу, когда заплутавший снаряд угодил в крышу сарая, а Франциска рефлекторно щелкнула.
Что значит кража и ложь? Сестре никуда это фото не пристроить, а подарить его, в придачу к свадебному, тупоумным крестьянам или упрятать в свою коллекцию — то же самое, что угробить.
Клаусу Греве этот кадр послужит пропуском к тем, кто ведает кадрами в одной из крупных редакций; негатив и единственная копия — вот и весь багаж, а немного денег той и другой расцветки он скопил заранее.
Съезжу-ка я в Магдебург!.. Билет второго класса, Берлин, Фридрихштрассе!.. Да, это уже Зоологический сад, минуточку, я помогу вам, я тоже выхожу!.. Добрый вечер, у вас найдется комната на ночь?.. Доброе утро, я оттуда, у меня есть фотография... Конечно же, мистер Дорнеман, конечно, я сбежал по политическим мотивам; представляете, как они меня разыскивают!
Поначалу искали не его, а фотографию. Они прибыли на следующий после свадьбы день и пытались выяснить обстоятель-
ства дела. Произошел несчастный случай, необходимо тщательное расследование. Хорошо, что все обошлось сравнительно благополучно, и хорошо, что есть фотография, документ, разъясняющий обстоятельства дела. Отец невесты предъявил иск в связи с разрывным зарядом, заявив, что дочь Греве, городского фотографа, всему свидетельница, она как раз щелкнула, ну, все-все успела снять, как раз когда грохнуло, спросите-ка ее! Они спросили и пожелали видеть фото, очень вежливо, пока Франциска не вернулась с пустыми руками. Тогда они сами пошли искать и разговаривали теперь далеко не так вежливо; видно было по их лицам: они ведут борьбу, а здесь наткнулись на противника. При этом они все-таки были в естественном для себя положении, они делали свое дело: исчезла нужная фотография, они ее искали. Семейство Греве оказалось в скверном положении: им очень скоро стала ясна связь между исчезновением сына и отсутствием фотографии, обстоятельство, отодвигавшее сына в недосягаемую даль.
Франциска с отцом должны были поехать с ними. В течение трех дней их спрашивали и расспрашивали, попросили рассказать о себе, изложить свои взгляды на жизнь, Франциске даже было странно, какую долгую она прожила жизнь и какие в этой жизни бывали подозрительные ситуации.
Когда ее отпустили, она готова была сменить профессию, но ради отца не заикнулась об этом. А у него от страха душа ушла в пятки. Рядовой член нацистской партии, мелкая рыбешка, он на фронте служил фельдфебелем, проявлял аэрофотоснимки самолетов-разведчиков; казалось, все давно забыто, и вот услышал такие слова, как «сокрытие документов» и «умышленные препятствия в прояснении дела», самое же худшее заключалось в том, что он все понял. Человек он был честный, вернее, именно потому, что он был честный человек, его так глубоко задело происшедшее. Он приложил много сил, желая понять свои ошибки и не повторять их. Он отбивался, как мог, от попыток самооправдания, которое подсказывало ему, что всегда удобно считать себя жертвой обстоятельств. И опять возникли обстоятельства, в которых он, казалось, был никак не повинен, вот уж когда волей-неволей приходит в голову, что даже самая добрая воля не в силах противостоять злому стечению обстоятельств.
Письмо сына, чуждое и бессмысленно лживое, ничего не исправило, в нем ни словечком не упоминалось об исчезнувшей фотографии. Но по крайней мере это дело вскоре прояснилось, ибо вскоре к ним в дом вновь явились расследователи, на сей раз они ничего не искали, на сей раз они кое-что привезли.
А именно журнал с той самой фотографией на развороте. В тексте, напечатанном белым по черному, говорилось об ошеломляющем документе и о царящем «там» повседневном терроре, далее из текста можно было понять, что наводчик-атеист направил орудие на крестьянский сарай из-за религиозного обряда, и еще в том тексте шла речь о постоянной угрозе христианам в «зоне» и о непоколебимом мужестве фотографа, имя которого — Клаус Грев е.
Это уже не удивляло Франциску, хотя себе самой она удивлялась, и даже очень, мысленно спрашивала себя, не повредилась ли она в рассудке. Разглядывая фото, она ощущала некую иррациональную гордость: снимок получился великолепный; резкость не пострадала от увеличения, световые числа были безупречны, и тысячная доля секунды, этот крошечный отрезок времени, являла собой образец запечатленного движения. Но самое нелепое, что ее и теперь разбирал смех и приходилось изо всех сил сдерживаться, когда она видела на фотографии пастора: именно его и без того подпорченное лицо было рассечено фальцовкой на две словно бы неравные половины.
Франциска и ее отец написали дополнительное объяснение, копии были подшиты к делу, оригинал отправили в редакцию журнала, а брат, ничуть не смущаясь, продолжал слать вырезки из газет с фотографиями за своей подписью и однажды даже прислал снимок Ага-хана.
В довершение всех достаточно удивительных событий возникло еще одно обстоятельство. Курьезный и мучительно запутанный случай, происшествие, в результате которого счастье фотографа обернулось несчастьем всей семьи фотографа, общественно значимый эпизод вылился в семейную трагедию, оттого что не в меру предприимчивый братец предал его гласности, именно этот случай побудил Франциску сказать родной долине «прощай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Стать, хозяином отцовского заведения в Вейслебене он не
желал, он хохотал, когда отец говорил с ним о наследовании; он хотел попасть в большой мир, вырваться на простор, снимать Ага-хана или сибирских геологов, тайфуны, циклоны, засекреченные платья Диора, советских собак о семи головах, шесть из которых — синтетические, Манфреда фон Арденне именно в тот момент, когда он изобретает свой телефон без диска, социалистическую революцию в Мадриде, магдебургский «Локомотив» с Кубком Европы, Северный полюс и озеро Титизее в Шварцвальде.
Он вовсе не был одержим несбыточными мечтами, он их просто не считал мечтами — скорее этапами на том огромном пространстве, куда он намеревался отбыть и где хотел не миллионы загребать, а работать, не ограничивая себя вейслебен-скими традициями, эстетическими взглядами местного пекаря и даже самого торговца спаржей, а также техническими возможностями отечественной фотохимии. Он не сорвался с места сломя голову, он прекрасно понимал: его не ждут ни «Пари-матч», ни «Тайм» или «Штерн», а подстраиваться в хвост безработных никакой охоты у него не было; да и ни к чему, ведь с такой точки зрения и Вейслебен городок хоть куда; чем побираться там, он уж лучше здесь отретуширует портреты «серебряных» новобрачных, налюбезничается с мясниковыми дочками, рассыпая остроты о шкуре белого медведя, смене позиций и обаянии девственности, да подождет удобного случая.
Именно такой случай подвернулся Клаусу, когда заплутавший снаряд угодил в крышу сарая, а Франциска рефлекторно щелкнула.
Что значит кража и ложь? Сестре никуда это фото не пристроить, а подарить его, в придачу к свадебному, тупоумным крестьянам или упрятать в свою коллекцию — то же самое, что угробить.
Клаусу Греве этот кадр послужит пропуском к тем, кто ведает кадрами в одной из крупных редакций; негатив и единственная копия — вот и весь багаж, а немного денег той и другой расцветки он скопил заранее.
Съезжу-ка я в Магдебург!.. Билет второго класса, Берлин, Фридрихштрассе!.. Да, это уже Зоологический сад, минуточку, я помогу вам, я тоже выхожу!.. Добрый вечер, у вас найдется комната на ночь?.. Доброе утро, я оттуда, у меня есть фотография... Конечно же, мистер Дорнеман, конечно, я сбежал по политическим мотивам; представляете, как они меня разыскивают!
Поначалу искали не его, а фотографию. Они прибыли на следующий после свадьбы день и пытались выяснить обстоятель-
ства дела. Произошел несчастный случай, необходимо тщательное расследование. Хорошо, что все обошлось сравнительно благополучно, и хорошо, что есть фотография, документ, разъясняющий обстоятельства дела. Отец невесты предъявил иск в связи с разрывным зарядом, заявив, что дочь Греве, городского фотографа, всему свидетельница, она как раз щелкнула, ну, все-все успела снять, как раз когда грохнуло, спросите-ка ее! Они спросили и пожелали видеть фото, очень вежливо, пока Франциска не вернулась с пустыми руками. Тогда они сами пошли искать и разговаривали теперь далеко не так вежливо; видно было по их лицам: они ведут борьбу, а здесь наткнулись на противника. При этом они все-таки были в естественном для себя положении, они делали свое дело: исчезла нужная фотография, они ее искали. Семейство Греве оказалось в скверном положении: им очень скоро стала ясна связь между исчезновением сына и отсутствием фотографии, обстоятельство, отодвигавшее сына в недосягаемую даль.
Франциска с отцом должны были поехать с ними. В течение трех дней их спрашивали и расспрашивали, попросили рассказать о себе, изложить свои взгляды на жизнь, Франциске даже было странно, какую долгую она прожила жизнь и какие в этой жизни бывали подозрительные ситуации.
Когда ее отпустили, она готова была сменить профессию, но ради отца не заикнулась об этом. А у него от страха душа ушла в пятки. Рядовой член нацистской партии, мелкая рыбешка, он на фронте служил фельдфебелем, проявлял аэрофотоснимки самолетов-разведчиков; казалось, все давно забыто, и вот услышал такие слова, как «сокрытие документов» и «умышленные препятствия в прояснении дела», самое же худшее заключалось в том, что он все понял. Человек он был честный, вернее, именно потому, что он был честный человек, его так глубоко задело происшедшее. Он приложил много сил, желая понять свои ошибки и не повторять их. Он отбивался, как мог, от попыток самооправдания, которое подсказывало ему, что всегда удобно считать себя жертвой обстоятельств. И опять возникли обстоятельства, в которых он, казалось, был никак не повинен, вот уж когда волей-неволей приходит в голову, что даже самая добрая воля не в силах противостоять злому стечению обстоятельств.
Письмо сына, чуждое и бессмысленно лживое, ничего не исправило, в нем ни словечком не упоминалось об исчезнувшей фотографии. Но по крайней мере это дело вскоре прояснилось, ибо вскоре к ним в дом вновь явились расследователи, на сей раз они ничего не искали, на сей раз они кое-что привезли.
А именно журнал с той самой фотографией на развороте. В тексте, напечатанном белым по черному, говорилось об ошеломляющем документе и о царящем «там» повседневном терроре, далее из текста можно было понять, что наводчик-атеист направил орудие на крестьянский сарай из-за религиозного обряда, и еще в том тексте шла речь о постоянной угрозе христианам в «зоне» и о непоколебимом мужестве фотографа, имя которого — Клаус Грев е.
Это уже не удивляло Франциску, хотя себе самой она удивлялась, и даже очень, мысленно спрашивала себя, не повредилась ли она в рассудке. Разглядывая фото, она ощущала некую иррациональную гордость: снимок получился великолепный; резкость не пострадала от увеличения, световые числа были безупречны, и тысячная доля секунды, этот крошечный отрезок времени, являла собой образец запечатленного движения. Но самое нелепое, что ее и теперь разбирал смех и приходилось изо всех сил сдерживаться, когда она видела на фотографии пастора: именно его и без того подпорченное лицо было рассечено фальцовкой на две словно бы неравные половины.
Франциска и ее отец написали дополнительное объяснение, копии были подшиты к делу, оригинал отправили в редакцию журнала, а брат, ничуть не смущаясь, продолжал слать вырезки из газет с фотографиями за своей подписью и однажды даже прислал снимок Ага-хана.
В довершение всех достаточно удивительных событий возникло еще одно обстоятельство. Курьезный и мучительно запутанный случай, происшествие, в результате которого счастье фотографа обернулось несчастьем всей семьи фотографа, общественно значимый эпизод вылился в семейную трагедию, оттого что не в меру предприимчивый братец предал его гласности, именно этот случай побудил Франциску сказать родной долине «прощай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124