сейчас я произнесу речь над новой могильной плитой; вот какова моя работа сейчас. Не взглянете ли на определения? Вот определение работы общее и с точки зрения гражданского права: деятельность с затратой сил, преодолевающая препятствия на пути к достижению цели; иначе: работа, связанная с затратой как физических, так и умственных сил, предполагает, что длительность результата превышает рабочее время, иначе говоря, работа в самом широком смысле слова есть расход рабочей силы человека на целенаправленную, сознательную деятельность, в процессе которой человек с помощью орудий труда изменяет природные материалы, чтобы использовать их в своих целях. Только обстановка здесь,
на кладбище, мешает мне саркастически воскликнуть: ха-ха! Условия окружающей среды — кладбищенский покой, мертвая тишина, кладбище, место% упокоения; на каждом втором камне высечено: «Спи спокойно!» или «Покойся с миром!» — я поневоле подавляю желание высказать все, что следовало бы, и только тихонько вздыхаю: работа, ха!
Так, проронив всего два-три слова, шагали Давид Грот и Йохен Гюльденстерн по песчаным дорожкам к новому могильному камню товарища Шеферса, и лишь там, где был похоронен писатель из Фридрихсхагена, они на минуту остановились, и Давид сказал:
— Его я хорошо знал и очень любил. Читаешь его с трудом, но, когда поймешь, полюбишь мир больше, чем любил прежде. Христианин, и замечательный рассказчик, и развеселый человек! Большая утрата.
Над могилой товарища Шеферса Давид говорил не дольше, однако вдова, благодарно кивнув, пожала ему руку, а сын сказал: «Спасибо!» И Йохен Гюльденстерн сказал: «Вот видишь!» И соседка Шеферсов после речи Давида совсем по-новому, уважительно поглядела на новую могильную плиту усопшего вахтера «Рундшау», и Давид подумал: длительность результата превышает рабочее время? Он покачал головой, но, проходя на обратном пути мимо могилы писателя, заметил, что его вновь тянет побрюзжать из жалости к самому себе, и тут ему показалось, будто нынешний сосед Шеферса пробормотал: «Дружище, ты транжиришь свое драгоценное время, может, хочешь со мной поменяться?»
Нет, Давид не хотел меняться, а поэтому завершил абстрактные размышления и терзания способом, которому за многие годы научился у Федора Габельбаха: сев с Гюльденстерном к Эриху в машину, обсудил план статьи о «Норде». Они договорились, что малыш Тауберт на этой теме покажет, способен он на что-нибудь, кроме плетения словес, коему научился на журналистском факультете в Лейпциге, а другая новенькая, Рита Хейзе, с веселым задиком, пусть поработает над планом статьи о природном газе, сам Йохен Гюльденстерн, как они тут же договорились, отправится на совещание СЭВ в Румынию, это задание молодым петушкам не по плечу.
Целевая установка, срок, объем, необходимая документация, финансовая сторона, практическая сторона, политические особенности, кадровые вопросы, место материала в общем плане журнала — вся роспись была у них в голове, они со знанием дела рассмотрели ее пункт за пунктом; набросали, теперь уже по-деловому, быстро и четко, почти без всяких усилий, как могло показаться со стороны, предварительный план; ясно, им помогал большой опыг; можно, если угодно, соблазниться и употребить слово, слишком часто и слишком нарочито срывающееся с языка, и назвать происходящий процесс рутиной, но, пожалуй, куда правильнее в данном случае говорить о работе.
И разговор с министром Андерманом — в развитие интриги на благо супружеской жизни Каролы Крель — был кратким и обещал положительные результаты: ситуация у нас такова, угрозу мы видим в том-то, спасение, возможно, в том-то, стало быть, что скажешь, можешь помочь? У министра не возникло никаких сомнений, он даже поблагодарил: диспетчер, ни разу не побывавший на курсах, да где это видано, где это слыхано? И видано и слыхано в его владениях? С трудом верится, дальше он такого не потерпит, он наведет порядок; уж он научит его учиться!
Министр расхохотался, представив себе, как его диспетчер волей-неволей сядет за парту, потому что его фотографию опубликуют в журнале, цветную фотографию с подписью: отныне коллегу Креля, испытанного специалиста-практика зернокрупя-ного дела, неодолимо тянет к теории и науке.
Министр увлекся, его осенила идея — может, ловкий интервьюер подобьет зерноуправителя Креля на публичное признание того факта, что ученость способствует формированию личности, идет на пользу не только пище- и кормопродуктовому функционеру Крелю, но и Крелю-человеку, а также его человеческим взаимоотношениям, будь то на производстве, в компании или в личных сферах, скажем, в браке...
Тут министр спохватился — он очень спешит, утром референт не подозревал, какая будет нынче спешка, надо ехать к начальству раньше, чем предполагалось: видимо, из высших инстанций уже поступили предложения, создаются два новых министерства, «но только между нами, вопрос еще не подготовлен, с кадрами, как всегда, зарез, уйму всего нужно обговорить и урегулировать, благодари создателя, что тебя сия чаша миновала, вот где разводят церемонии, нет, в наше время все было иначе: Фриц, зайди-ка, присаживайся, Фриц, ты здоров Фриц, вот и хорошо, Фриц, с завтрашнего дня ты у нас министр!»
Еще раз пообещав, что выполнит свою часть положительной интриги, министр позвонил референту, и Давид упустил возможность этак мимоходом задать вопрос: да, скажи, пожалуйста, каково тебе, собственно, живется, каково человеку, я имею в виду — если он министр?
И он вернулся в «Нойе берлинер рундшау», и тут уж Криста позаботилась, чтобы он почувствовал, каково человеку, если он главный редактор.
12
Давид познакомился с Фрицем Андерманом каким-то на удивление многоступенчатым путем. Вначале было лишь имя, которое Василий Васильевич Спиридонов выговаривал как особенно меткое наименование Нечистого и пользовался им вместо сильных выражений: там, где у его соотечественников сорвалось бы с языка крепкое словцо, Василий Васильевич Спиридонов рявкал: «Фриц Андерман!»
Позднее Давид составил себе понятие о самом значительном и начисто обезоруживающем злодеянии Фрица Андермана, главным образом потому обезоруживающем, что внешние проявления его скорее позволяли предполагать стопроцентно положительное деяние.
Затем Давид узнал разом и почерк Андермана, и его яро отрицательный взгляд на некую личность из военной истории, а заодно познакомился еще с одной, до сей поры ему неведомой формой политических споров.
Чуть позже Давид узнал голос Фрица Андермана, что далось ему сравнительно легко, ибо голос гремел из четырех огромных репродукторов и лишь потому не приносил удовлетворительных результатов, что звук, страдая от неудачного расположения четырех акустических приспособлений по углам огромной площади, вполне мог сойти за магнитофонную запись легней грозы средней силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
на кладбище, мешает мне саркастически воскликнуть: ха-ха! Условия окружающей среды — кладбищенский покой, мертвая тишина, кладбище, место% упокоения; на каждом втором камне высечено: «Спи спокойно!» или «Покойся с миром!» — я поневоле подавляю желание высказать все, что следовало бы, и только тихонько вздыхаю: работа, ха!
Так, проронив всего два-три слова, шагали Давид Грот и Йохен Гюльденстерн по песчаным дорожкам к новому могильному камню товарища Шеферса, и лишь там, где был похоронен писатель из Фридрихсхагена, они на минуту остановились, и Давид сказал:
— Его я хорошо знал и очень любил. Читаешь его с трудом, но, когда поймешь, полюбишь мир больше, чем любил прежде. Христианин, и замечательный рассказчик, и развеселый человек! Большая утрата.
Над могилой товарища Шеферса Давид говорил не дольше, однако вдова, благодарно кивнув, пожала ему руку, а сын сказал: «Спасибо!» И Йохен Гюльденстерн сказал: «Вот видишь!» И соседка Шеферсов после речи Давида совсем по-новому, уважительно поглядела на новую могильную плиту усопшего вахтера «Рундшау», и Давид подумал: длительность результата превышает рабочее время? Он покачал головой, но, проходя на обратном пути мимо могилы писателя, заметил, что его вновь тянет побрюзжать из жалости к самому себе, и тут ему показалось, будто нынешний сосед Шеферса пробормотал: «Дружище, ты транжиришь свое драгоценное время, может, хочешь со мной поменяться?»
Нет, Давид не хотел меняться, а поэтому завершил абстрактные размышления и терзания способом, которому за многие годы научился у Федора Габельбаха: сев с Гюльденстерном к Эриху в машину, обсудил план статьи о «Норде». Они договорились, что малыш Тауберт на этой теме покажет, способен он на что-нибудь, кроме плетения словес, коему научился на журналистском факультете в Лейпциге, а другая новенькая, Рита Хейзе, с веселым задиком, пусть поработает над планом статьи о природном газе, сам Йохен Гюльденстерн, как они тут же договорились, отправится на совещание СЭВ в Румынию, это задание молодым петушкам не по плечу.
Целевая установка, срок, объем, необходимая документация, финансовая сторона, практическая сторона, политические особенности, кадровые вопросы, место материала в общем плане журнала — вся роспись была у них в голове, они со знанием дела рассмотрели ее пункт за пунктом; набросали, теперь уже по-деловому, быстро и четко, почти без всяких усилий, как могло показаться со стороны, предварительный план; ясно, им помогал большой опыг; можно, если угодно, соблазниться и употребить слово, слишком часто и слишком нарочито срывающееся с языка, и назвать происходящий процесс рутиной, но, пожалуй, куда правильнее в данном случае говорить о работе.
И разговор с министром Андерманом — в развитие интриги на благо супружеской жизни Каролы Крель — был кратким и обещал положительные результаты: ситуация у нас такова, угрозу мы видим в том-то, спасение, возможно, в том-то, стало быть, что скажешь, можешь помочь? У министра не возникло никаких сомнений, он даже поблагодарил: диспетчер, ни разу не побывавший на курсах, да где это видано, где это слыхано? И видано и слыхано в его владениях? С трудом верится, дальше он такого не потерпит, он наведет порядок; уж он научит его учиться!
Министр расхохотался, представив себе, как его диспетчер волей-неволей сядет за парту, потому что его фотографию опубликуют в журнале, цветную фотографию с подписью: отныне коллегу Креля, испытанного специалиста-практика зернокрупя-ного дела, неодолимо тянет к теории и науке.
Министр увлекся, его осенила идея — может, ловкий интервьюер подобьет зерноуправителя Креля на публичное признание того факта, что ученость способствует формированию личности, идет на пользу не только пище- и кормопродуктовому функционеру Крелю, но и Крелю-человеку, а также его человеческим взаимоотношениям, будь то на производстве, в компании или в личных сферах, скажем, в браке...
Тут министр спохватился — он очень спешит, утром референт не подозревал, какая будет нынче спешка, надо ехать к начальству раньше, чем предполагалось: видимо, из высших инстанций уже поступили предложения, создаются два новых министерства, «но только между нами, вопрос еще не подготовлен, с кадрами, как всегда, зарез, уйму всего нужно обговорить и урегулировать, благодари создателя, что тебя сия чаша миновала, вот где разводят церемонии, нет, в наше время все было иначе: Фриц, зайди-ка, присаживайся, Фриц, ты здоров Фриц, вот и хорошо, Фриц, с завтрашнего дня ты у нас министр!»
Еще раз пообещав, что выполнит свою часть положительной интриги, министр позвонил референту, и Давид упустил возможность этак мимоходом задать вопрос: да, скажи, пожалуйста, каково тебе, собственно, живется, каково человеку, я имею в виду — если он министр?
И он вернулся в «Нойе берлинер рундшау», и тут уж Криста позаботилась, чтобы он почувствовал, каково человеку, если он главный редактор.
12
Давид познакомился с Фрицем Андерманом каким-то на удивление многоступенчатым путем. Вначале было лишь имя, которое Василий Васильевич Спиридонов выговаривал как особенно меткое наименование Нечистого и пользовался им вместо сильных выражений: там, где у его соотечественников сорвалось бы с языка крепкое словцо, Василий Васильевич Спиридонов рявкал: «Фриц Андерман!»
Позднее Давид составил себе понятие о самом значительном и начисто обезоруживающем злодеянии Фрица Андермана, главным образом потому обезоруживающем, что внешние проявления его скорее позволяли предполагать стопроцентно положительное деяние.
Затем Давид узнал разом и почерк Андермана, и его яро отрицательный взгляд на некую личность из военной истории, а заодно познакомился еще с одной, до сей поры ему неведомой формой политических споров.
Чуть позже Давид узнал голос Фрица Андермана, что далось ему сравнительно легко, ибо голос гремел из четырех огромных репродукторов и лишь потому не приносил удовлетворительных результатов, что звук, страдая от неудачного расположения четырех акустических приспособлений по углам огромной площади, вполне мог сойти за магнитофонную запись легней грозы средней силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124