Я убежден, что это моя лучшая вещь, ведь я вложил в нее все, на что был способен!
— А также показали всю вашу политическую наивность и неосведомленность, всю оторванность от жизни! Когда я дочитал эту библейскую аллегорию, я был уверен, что это откровенная провокация. Но теперь, увидев вас и учитывая, что вы сами принесли мне ваш рассказ на отзыв, я убедился: вы просто политически безграмотны! И таких людей мы выпускаем в жизнь, да еще с философского факультета! Вот что я вам скажу: не в моих силах помешать тому, чтобы это дело поступило в партийный комитет. А там ваш рассказ оценят не иначе, как попытку подорвать веру в наш строй, попытку классового реванша за все то, что несколько лет назад постигло вас и вашу семью. Поймите, коллега, мне очень не хотелось бы видеть, как вас вторично выпроваживают из университета...
У Камилла потемнело в глазах. И это менее чем за год до окончания...
— Что вы этим хотите сказать, товарищ профессор?— На последних слогах голос его сорвался.
— Что вам лучше всего уйти самому. Тогда все произойдет тихо, спокойно, без лишнего шума. И на вашей репутации не появится лишнего пятна, что в противном случае неизбежно. И у вас не будет никаких препятствий в подыскании себе соответствующего занятия: вы просто прервали учебу из необходимости зарабатывать на жизнь.
На умывальнике в углу кабинета стоял стакан.
— Позвольте мне... можно мне воды?— иссушенным голосом выдавил из себя Камилл.
— Конечно. И подумайте над тем, что я вам сказал. А рукопись свою заберите.— И профессор протянул ему черную папку.
После заседания слушатели разбрелись. Одни двинув лись прямиком в ресторан, обслуживающий конгресс, другие предпочли перед ужином прогуляться по набережной Женевского озера. В вестибюле дворца бывшей Лиги Наций, где происходил Международный конгресс гематологов, Мариан увидел академика Хароуса с дочерью; они, как ему показалось, поджидали его.
— Вы хорошо говорили, коллега, — Хароус пожал руку Мариану.— Мерварт может быть доволен, я бы сказал — вы достойно заменили его. Да вы и сами можете судить об этом по вниманию публики: я не заметил, чтобы кто-нибудь читал газеты или правил текст собственного завтрашнего выступления, а какая-нибудь ученая дама вязала кофточку во время вашего выступления...
— Что, кстати, вовсе не отвлекало бы ее... впрочем, вы, мужчины, этого не понимаете. Поздравляю.— Люция Хароусова одарила Мариана сияющей улыбкой, он поцеловал ей руку.
— Если можно говорить об успехе, то я обязан им двум обстоятельствам: внезапной болезни моего шефа, а главное тому, что коллега Люция честно «болела» за меня.
— Слышишь, папа? Всего год, как закончила институт, а уже я — коллега выдающегося ученого! Да я лопну от гордости!— Люция выгнула грудь.
— Не согласитесь ли на этот вечер стать рыцарем моей дерзкой дочери? Меня пригласили профессор Виланд и его французский друг. Небольшая мужская компания — девчонку тащить с собой неудобно. Но если у вас другие планы, попросту отправьте ее спать.
— Могу я надеяться, что вы поужинаете со мной?— обратился к Люции Мариан, когда академик укатил в автомобиле, дожидавшемся его у подъезда.
— В данной ситуации вам не остается ничего иного. Но тогда вы лишитесь бесплатного ужина: я ведь всего лишь приложение к отцу, и талонов на питание мне не полагается, так что вход в ресторан конгресса для меня закрыт.
— Не волнуйтесь, я и не стал бы приглашать вас туда. Раз уж мне посчастливилось провести вечер вдвоем с вами, постараемся поужинать в менее казенной обстановке.
Они двинулись по набережной озера. На палубе пароходика, переправляющего пассажиров на противоположный берег, как раз зажглись огоньки. Неподалеку от них какой-то папаша с двумя сыновьями кормил лебедей. Птицы подплывали все ближе и наконец взяли из рук кусочек белого хлеба, папаша чертыхнулся: забыл, что клюв у лебедя как напильник. Над озером еще парили чайки, их крики походили то ли на детский плач, то ли на хохот индюка, как выразилась Люция. Мариан предложил ей руку; она без смущения продела свою под его локоть.
Он бегло познакомился с ней еще в пражском аэропорту, в самолете его место было двумя рядами дальше, и он лишь изредка видел ее прямой профиль с характерным очертанием скул, когда она поворачивалась к отцу. Люция могла бы быть младшей сестрой актрисы Кэтрин Хепберн— правда, не такая красивая, но достаточно привлекательная.
— Сюда нельзя,— Люция потянула Мариана прочь, когда он в нерешительности остановился у входа в летний ресторан, повисший над водой.— Он от того отеля,— она кивнула на соседнее роскошное здание.— Откуда возьмем столько денег? Вам пришлось бы выложить по меньшей мере половину валюты, выданной на карманные расходы, и что скажет супруга, если вы не привезете ей из-за границы приличный подарок?
— А вы собираетесь привезти приличный подарок вашему... впрочем, кому? Жениху?
— Скажем, партнеру. Станет ли он женихом, еще неизвестно
Скорее всего, станет, подумал Мариан. Вряд ли кто так уж легко откажется от хорошенькой дочери академика.
В двухстах шагах был еще ресторан, не принадлежавший тому отелю, пускай не такой роскошный, но солидный; внутри приглушенно играла музыка. Было еще не очень поздно, и они получили столик на двоих у балюстрады, над самым озером.
— Превосходно. Только когда совсем стемнеет, мы тут замерзнем.
Мариан успокоил ее улыбкой, показав на еще не включенные инфраобогреватели на столбах.
— И этим обогреваются? Мне бы и в голову не пришло; как хорошо вы разбираетесь в свете!
— В Швейцарии я, как и вы, впервые,— засмеялся Мариан
Метрдотель положил перед каждым меню, официант подвез тележку с аперитивами.
— Может быть, бирр?— спросил Мариан, когда Люция заколебалась в выборе.
— Хорошо. Все, что ново, интересно.
Он поднял рюмку, Люция радостно посмотрела ему в глаза.
— Я тоже рад, что отец взял вас с собой.
— Это вроде подарка к моему двадцатипятилетию. Он чтобы я повидала хоть кусочек большого мира, более половины которого он изъездил. А нашему поколению никуда не попасть. Ради этой поездки мне пришлось пожертвовать частью отпуска. Но, говорят, через год откроют свободный выезд в Болгарию; в море я купалась в последний раз еще ребенком. Плаванье — единственный вид спорта, в котором я хоть как-то преуспела — я даже участвовала в соревнованиях за медицинский факультет; прав-да, с грехом пополам заняла третье место.
— А я бы гордился и бронзовой медалью!
— Да ведь у вас золотая — лауреатская!
— Ошибаетесь: у лауреатов Государственной премии — только ленточка.
Мариан присмотрелся: действительно, у Люции широкие плечи пловца. Как у Ивонны. Та тоже плавает словно рыба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— А также показали всю вашу политическую наивность и неосведомленность, всю оторванность от жизни! Когда я дочитал эту библейскую аллегорию, я был уверен, что это откровенная провокация. Но теперь, увидев вас и учитывая, что вы сами принесли мне ваш рассказ на отзыв, я убедился: вы просто политически безграмотны! И таких людей мы выпускаем в жизнь, да еще с философского факультета! Вот что я вам скажу: не в моих силах помешать тому, чтобы это дело поступило в партийный комитет. А там ваш рассказ оценят не иначе, как попытку подорвать веру в наш строй, попытку классового реванша за все то, что несколько лет назад постигло вас и вашу семью. Поймите, коллега, мне очень не хотелось бы видеть, как вас вторично выпроваживают из университета...
У Камилла потемнело в глазах. И это менее чем за год до окончания...
— Что вы этим хотите сказать, товарищ профессор?— На последних слогах голос его сорвался.
— Что вам лучше всего уйти самому. Тогда все произойдет тихо, спокойно, без лишнего шума. И на вашей репутации не появится лишнего пятна, что в противном случае неизбежно. И у вас не будет никаких препятствий в подыскании себе соответствующего занятия: вы просто прервали учебу из необходимости зарабатывать на жизнь.
На умывальнике в углу кабинета стоял стакан.
— Позвольте мне... можно мне воды?— иссушенным голосом выдавил из себя Камилл.
— Конечно. И подумайте над тем, что я вам сказал. А рукопись свою заберите.— И профессор протянул ему черную папку.
После заседания слушатели разбрелись. Одни двинув лись прямиком в ресторан, обслуживающий конгресс, другие предпочли перед ужином прогуляться по набережной Женевского озера. В вестибюле дворца бывшей Лиги Наций, где происходил Международный конгресс гематологов, Мариан увидел академика Хароуса с дочерью; они, как ему показалось, поджидали его.
— Вы хорошо говорили, коллега, — Хароус пожал руку Мариану.— Мерварт может быть доволен, я бы сказал — вы достойно заменили его. Да вы и сами можете судить об этом по вниманию публики: я не заметил, чтобы кто-нибудь читал газеты или правил текст собственного завтрашнего выступления, а какая-нибудь ученая дама вязала кофточку во время вашего выступления...
— Что, кстати, вовсе не отвлекало бы ее... впрочем, вы, мужчины, этого не понимаете. Поздравляю.— Люция Хароусова одарила Мариана сияющей улыбкой, он поцеловал ей руку.
— Если можно говорить об успехе, то я обязан им двум обстоятельствам: внезапной болезни моего шефа, а главное тому, что коллега Люция честно «болела» за меня.
— Слышишь, папа? Всего год, как закончила институт, а уже я — коллега выдающегося ученого! Да я лопну от гордости!— Люция выгнула грудь.
— Не согласитесь ли на этот вечер стать рыцарем моей дерзкой дочери? Меня пригласили профессор Виланд и его французский друг. Небольшая мужская компания — девчонку тащить с собой неудобно. Но если у вас другие планы, попросту отправьте ее спать.
— Могу я надеяться, что вы поужинаете со мной?— обратился к Люции Мариан, когда академик укатил в автомобиле, дожидавшемся его у подъезда.
— В данной ситуации вам не остается ничего иного. Но тогда вы лишитесь бесплатного ужина: я ведь всего лишь приложение к отцу, и талонов на питание мне не полагается, так что вход в ресторан конгресса для меня закрыт.
— Не волнуйтесь, я и не стал бы приглашать вас туда. Раз уж мне посчастливилось провести вечер вдвоем с вами, постараемся поужинать в менее казенной обстановке.
Они двинулись по набережной озера. На палубе пароходика, переправляющего пассажиров на противоположный берег, как раз зажглись огоньки. Неподалеку от них какой-то папаша с двумя сыновьями кормил лебедей. Птицы подплывали все ближе и наконец взяли из рук кусочек белого хлеба, папаша чертыхнулся: забыл, что клюв у лебедя как напильник. Над озером еще парили чайки, их крики походили то ли на детский плач, то ли на хохот индюка, как выразилась Люция. Мариан предложил ей руку; она без смущения продела свою под его локоть.
Он бегло познакомился с ней еще в пражском аэропорту, в самолете его место было двумя рядами дальше, и он лишь изредка видел ее прямой профиль с характерным очертанием скул, когда она поворачивалась к отцу. Люция могла бы быть младшей сестрой актрисы Кэтрин Хепберн— правда, не такая красивая, но достаточно привлекательная.
— Сюда нельзя,— Люция потянула Мариана прочь, когда он в нерешительности остановился у входа в летний ресторан, повисший над водой.— Он от того отеля,— она кивнула на соседнее роскошное здание.— Откуда возьмем столько денег? Вам пришлось бы выложить по меньшей мере половину валюты, выданной на карманные расходы, и что скажет супруга, если вы не привезете ей из-за границы приличный подарок?
— А вы собираетесь привезти приличный подарок вашему... впрочем, кому? Жениху?
— Скажем, партнеру. Станет ли он женихом, еще неизвестно
Скорее всего, станет, подумал Мариан. Вряд ли кто так уж легко откажется от хорошенькой дочери академика.
В двухстах шагах был еще ресторан, не принадлежавший тому отелю, пускай не такой роскошный, но солидный; внутри приглушенно играла музыка. Было еще не очень поздно, и они получили столик на двоих у балюстрады, над самым озером.
— Превосходно. Только когда совсем стемнеет, мы тут замерзнем.
Мариан успокоил ее улыбкой, показав на еще не включенные инфраобогреватели на столбах.
— И этим обогреваются? Мне бы и в голову не пришло; как хорошо вы разбираетесь в свете!
— В Швейцарии я, как и вы, впервые,— засмеялся Мариан
Метрдотель положил перед каждым меню, официант подвез тележку с аперитивами.
— Может быть, бирр?— спросил Мариан, когда Люция заколебалась в выборе.
— Хорошо. Все, что ново, интересно.
Он поднял рюмку, Люция радостно посмотрела ему в глаза.
— Я тоже рад, что отец взял вас с собой.
— Это вроде подарка к моему двадцатипятилетию. Он чтобы я повидала хоть кусочек большого мира, более половины которого он изъездил. А нашему поколению никуда не попасть. Ради этой поездки мне пришлось пожертвовать частью отпуска. Но, говорят, через год откроют свободный выезд в Болгарию; в море я купалась в последний раз еще ребенком. Плаванье — единственный вид спорта, в котором я хоть как-то преуспела — я даже участвовала в соревнованиях за медицинский факультет; прав-да, с грехом пополам заняла третье место.
— А я бы гордился и бронзовой медалью!
— Да ведь у вас золотая — лауреатская!
— Ошибаетесь: у лауреатов Государственной премии — только ленточка.
Мариан присмотрелся: действительно, у Люции широкие плечи пловца. Как у Ивонны. Та тоже плавает словно рыба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30