Тетя б меня не одобрила.
– И зря, – сказал Хват Макманус, подергав себя за ухо. – Уж что-что, а даму я проводить умею, можно сказать, по последнему слову науки и техники. Вы увидите, Руби, я парень что надо. Мой родитель – главная опора всего уолл-стритовского заведения. Стоит ему высунуться из окна, как моргановская кляча от радости подбрасывает в воздух свой соломенный чепчик. Господи! Да и сейчас тренировку прохожу при Уолл-стрите. Провалиться мне на этом месте, если к следующему дню рождения старик не отвалит мне места на бирже. Только меня все это не больно интересует. Мне больше по душе гольф, яхты, ну и, скажем, матч раундов этак на десять между боксерами полусреднего веса, в бойцовских перчатках, ясное дело.
– Так и быть, можете проводить меня до дверей, – сказала девушка неуверенно, но явно польщенно. – Хоть я ничего хорошего не слышала ни о маклерах с Уолл-стрита, ни о гуляках, которые только и знают, что шляться по кулачным боям. Вы что, ничего получше о себе рассказать не можете?
– Сдается мне, – сказал внушительно Хват, – что я не видывал в этом городишке девушки красивее вас.
– Да ладно! Все бы вам насмешничать! – Укор она смягчила глубоким, сияющим, украшенным улыбкой взглядом. – А пиво мы все-таки допьем, верно?
Официант исполнил песню. Табачный дым сгустился, поплыл, пополз вверх завитками, волнами, зыбкими слоями, кучевыми облаками, воздухопадами, туманными сгустками – казалось, у вас на глазах из ребер четырех предыдущих стихий рождается некая пятая. Гости смеялись и болтали оживленнее, воодушевленные напитками, в изобилии разносимыми официантами, и тем любезным приемом, который Руни оказал курящей части прекрасного пола.
Пробило час. Снизу донеслись звуки запираемых дверей. Фрэнк аккуратно задернул шторы на окнах, выходящих на улицу. Руни спустился вниз и встал на пороге, прикрыв рукой огонек папиросы. Отныне проникнуть к Руни мог лишь тот, кто предъявит вместо пропуска лицо, которое признает ястребиный взгляд самого Руни, – лицо свойского парня.
Хват Макманус и переплетчица самозабвенно беседовали, облокотясь о стол. Едва пригубленные кружки пива были сдвинуты на край, пена на них опала, оборотясь тонкой белой пленкой. После часу приевшиеся увеселения Руни обретали не свойственную им дотоле пикантность, и не потому, что с этого времени программа развлечений расширялась, а потому, что теперь в них ощущался вкус запретного плода. Выдохшийся стакан пива отдавал незаконностью, слабейший крюшон наносил сокрушительный удар по закону и порядку, безобидная компания гуляк оборачивалась шайкой правонарушителей, бросающих вызов властям и правителям. Ибо в таком заведении, как у Руни, где не живут и не столуются, после часу владелец не вправе напоить ни одного мучимого жаждой жителя четырехмиллионного города. Таков закон.
– Послушайте, – сказал Макманус и налег внушительной грудью и локтями на стол. – А вы правда работаете в переплетной мастерской и живете дома, а сюда только мимоходом зашли… и… словом, вы меня не разыгрываете?
– Скажете тоже, – пылко заверила его девушка. – Да что вы себе думаете? С чего бы это мне вам заливать? Пойдите в мастерскую и спросите сами. Ей-ей, я вам все как есть рассказала.
– Все как есть, ей же ей? – сказал Хват. – Я ведь хочу, чтоб у нас все было по-честному, потому что…
– А почему?
– Сдаюсь, – сказал Хват. – Вы меня заарканили. Я давно ищу такую девушку, как вы. Хотите дружить со мной, а, Руби?
– А вы-то сами хотите, а, Эдди?
– Еще как! Только, понимаете, какая штука, я хочу, чтобы вы все мне… про себя по-честному рассказали. Когда парень дружит с девушкой… крепко дружит… ему, понимаете, какая штука, хочется, чтобы девушка была хорошая. Чтоб у них все было по-честному и чтоб она не подвела его.
– Вот увидите, Эдди, я вас не подведу.
– Знаю, что не подведете. Я верю, что вы мне все по-честному рассказали. И уж не сердитесь, что я вас так спрашиваю. Таких девушек, как вы, нечасто встретишь за полночь у Руни, да еще с папиросой в зубах.
Девушка покраснела и потупилась.
– До меня только сейчас дошло, – сказала она кротко. – А то ведь мне и в голову не приходило, что обо мне могут такое подумать. Но больше я сюда ни-ни. Теперь я после работы – прямиком домой. И если хотите, Эдди, я брошу курить… вот хоть сейчас.
Хват принял вид задумчивый, собственнический, строгий и в то же время сочувственный.
– Даме курить можно, – вынес он, наконец, свой вердикт, – только смотря где и когда. А почему можно? Да потому, что настоящей даме, без подделки, многое позволяется.
– А я все-таки брошу. Ничего хорошего в куренье нет. – Девушка смахнула окурок на пол.
– Смотря где и когда, – повторил Хват. – Как-нибудь вечерком я зайду за вами, мы найдем скамеечку поукромнее в Стюйвезант-сквере и подымим там в свое удовольствие. Но к Руни за полночь – ни ногой, заметано?
– Эдди, а я вам, ей-ей, нравлюсь? – Девушка встревоженно вглядывалась в загрубелое, но прямодушное лицо Хвата.
– Ей же ей.
– А когда вы придете ко мне?
– В субботу. Послезавтра вечерком вам подходит?
– Очень даже. Я буду вас ждать. Приходите к семи. Когда вы меня сегодня проводите, я вам покажу, где я живу. Смотрите, запомните дорогу. А пока, мистер Макманус, не вздумайте гулять с другими! Хотя, говори не говори, разве вас удержишь.
– Ей же ей, – сказал Хват, – рядом с вами другие девушки все равно что пугала огородные. Правда. Нет, я такой парень, что, если мне что понравится, я того не упущу. Ей же ей.
Снизу донесся громкий стук: кто-то напористо дубасил в парадную дверь. Подобный грохот мог производить лишь паровой молот или нога полицейского. Руни лягушкой отпрыгнул в угол, выключил свет и кубарем скатился по лестнице.
Комната погрузилась в темноту, лишь кое-где мигали красные глазки сигар и папирос. Грохот ударов возвестил, что противник снова пошел на приступ. Среди гостей началась легкая паника, шорох, перешептывание. В оранжевых отсветах горящих папирос было видно, как спокойный, невозмутимый, хладнокровный Фрэнк переходит от столика к столику.
– Сидеть тихо! – командовал он. – Не говорить, не шуметь. Все обойдется. Попрошу не беспокоиться. Мы никого не дадим в обиду.
Руби шарила по столу, пока ее руку не накрыла твердая ладонь Хвата.
– Эдди, а вы боитесь? – шепнула она. – Боитесь, что придется сесть на казенный кошт?
– Пока еще от страха зубами не лязгаю, – сказал Хват. – Небось Руни запоздал кое-кого подмазать. Не робейте, детка, со мной не пропадете.
Надо сказать, что Макманус только напускал на себя лихость. Полиция охотилась за обидчиком Быка Малони, Корригэн плыл по волнам океана, так что, попади он сейчас в облаву, ему конец!
1 2 3 4 5
– И зря, – сказал Хват Макманус, подергав себя за ухо. – Уж что-что, а даму я проводить умею, можно сказать, по последнему слову науки и техники. Вы увидите, Руби, я парень что надо. Мой родитель – главная опора всего уолл-стритовского заведения. Стоит ему высунуться из окна, как моргановская кляча от радости подбрасывает в воздух свой соломенный чепчик. Господи! Да и сейчас тренировку прохожу при Уолл-стрите. Провалиться мне на этом месте, если к следующему дню рождения старик не отвалит мне места на бирже. Только меня все это не больно интересует. Мне больше по душе гольф, яхты, ну и, скажем, матч раундов этак на десять между боксерами полусреднего веса, в бойцовских перчатках, ясное дело.
– Так и быть, можете проводить меня до дверей, – сказала девушка неуверенно, но явно польщенно. – Хоть я ничего хорошего не слышала ни о маклерах с Уолл-стрита, ни о гуляках, которые только и знают, что шляться по кулачным боям. Вы что, ничего получше о себе рассказать не можете?
– Сдается мне, – сказал внушительно Хват, – что я не видывал в этом городишке девушки красивее вас.
– Да ладно! Все бы вам насмешничать! – Укор она смягчила глубоким, сияющим, украшенным улыбкой взглядом. – А пиво мы все-таки допьем, верно?
Официант исполнил песню. Табачный дым сгустился, поплыл, пополз вверх завитками, волнами, зыбкими слоями, кучевыми облаками, воздухопадами, туманными сгустками – казалось, у вас на глазах из ребер четырех предыдущих стихий рождается некая пятая. Гости смеялись и болтали оживленнее, воодушевленные напитками, в изобилии разносимыми официантами, и тем любезным приемом, который Руни оказал курящей части прекрасного пола.
Пробило час. Снизу донеслись звуки запираемых дверей. Фрэнк аккуратно задернул шторы на окнах, выходящих на улицу. Руни спустился вниз и встал на пороге, прикрыв рукой огонек папиросы. Отныне проникнуть к Руни мог лишь тот, кто предъявит вместо пропуска лицо, которое признает ястребиный взгляд самого Руни, – лицо свойского парня.
Хват Макманус и переплетчица самозабвенно беседовали, облокотясь о стол. Едва пригубленные кружки пива были сдвинуты на край, пена на них опала, оборотясь тонкой белой пленкой. После часу приевшиеся увеселения Руни обретали не свойственную им дотоле пикантность, и не потому, что с этого времени программа развлечений расширялась, а потому, что теперь в них ощущался вкус запретного плода. Выдохшийся стакан пива отдавал незаконностью, слабейший крюшон наносил сокрушительный удар по закону и порядку, безобидная компания гуляк оборачивалась шайкой правонарушителей, бросающих вызов властям и правителям. Ибо в таком заведении, как у Руни, где не живут и не столуются, после часу владелец не вправе напоить ни одного мучимого жаждой жителя четырехмиллионного города. Таков закон.
– Послушайте, – сказал Макманус и налег внушительной грудью и локтями на стол. – А вы правда работаете в переплетной мастерской и живете дома, а сюда только мимоходом зашли… и… словом, вы меня не разыгрываете?
– Скажете тоже, – пылко заверила его девушка. – Да что вы себе думаете? С чего бы это мне вам заливать? Пойдите в мастерскую и спросите сами. Ей-ей, я вам все как есть рассказала.
– Все как есть, ей же ей? – сказал Хват. – Я ведь хочу, чтоб у нас все было по-честному, потому что…
– А почему?
– Сдаюсь, – сказал Хват. – Вы меня заарканили. Я давно ищу такую девушку, как вы. Хотите дружить со мной, а, Руби?
– А вы-то сами хотите, а, Эдди?
– Еще как! Только, понимаете, какая штука, я хочу, чтобы вы все мне… про себя по-честному рассказали. Когда парень дружит с девушкой… крепко дружит… ему, понимаете, какая штука, хочется, чтобы девушка была хорошая. Чтоб у них все было по-честному и чтоб она не подвела его.
– Вот увидите, Эдди, я вас не подведу.
– Знаю, что не подведете. Я верю, что вы мне все по-честному рассказали. И уж не сердитесь, что я вас так спрашиваю. Таких девушек, как вы, нечасто встретишь за полночь у Руни, да еще с папиросой в зубах.
Девушка покраснела и потупилась.
– До меня только сейчас дошло, – сказала она кротко. – А то ведь мне и в голову не приходило, что обо мне могут такое подумать. Но больше я сюда ни-ни. Теперь я после работы – прямиком домой. И если хотите, Эдди, я брошу курить… вот хоть сейчас.
Хват принял вид задумчивый, собственнический, строгий и в то же время сочувственный.
– Даме курить можно, – вынес он, наконец, свой вердикт, – только смотря где и когда. А почему можно? Да потому, что настоящей даме, без подделки, многое позволяется.
– А я все-таки брошу. Ничего хорошего в куренье нет. – Девушка смахнула окурок на пол.
– Смотря где и когда, – повторил Хват. – Как-нибудь вечерком я зайду за вами, мы найдем скамеечку поукромнее в Стюйвезант-сквере и подымим там в свое удовольствие. Но к Руни за полночь – ни ногой, заметано?
– Эдди, а я вам, ей-ей, нравлюсь? – Девушка встревоженно вглядывалась в загрубелое, но прямодушное лицо Хвата.
– Ей же ей.
– А когда вы придете ко мне?
– В субботу. Послезавтра вечерком вам подходит?
– Очень даже. Я буду вас ждать. Приходите к семи. Когда вы меня сегодня проводите, я вам покажу, где я живу. Смотрите, запомните дорогу. А пока, мистер Макманус, не вздумайте гулять с другими! Хотя, говори не говори, разве вас удержишь.
– Ей же ей, – сказал Хват, – рядом с вами другие девушки все равно что пугала огородные. Правда. Нет, я такой парень, что, если мне что понравится, я того не упущу. Ей же ей.
Снизу донесся громкий стук: кто-то напористо дубасил в парадную дверь. Подобный грохот мог производить лишь паровой молот или нога полицейского. Руни лягушкой отпрыгнул в угол, выключил свет и кубарем скатился по лестнице.
Комната погрузилась в темноту, лишь кое-где мигали красные глазки сигар и папирос. Грохот ударов возвестил, что противник снова пошел на приступ. Среди гостей началась легкая паника, шорох, перешептывание. В оранжевых отсветах горящих папирос было видно, как спокойный, невозмутимый, хладнокровный Фрэнк переходит от столика к столику.
– Сидеть тихо! – командовал он. – Не говорить, не шуметь. Все обойдется. Попрошу не беспокоиться. Мы никого не дадим в обиду.
Руби шарила по столу, пока ее руку не накрыла твердая ладонь Хвата.
– Эдди, а вы боитесь? – шепнула она. – Боитесь, что придется сесть на казенный кошт?
– Пока еще от страха зубами не лязгаю, – сказал Хват. – Небось Руни запоздал кое-кого подмазать. Не робейте, детка, со мной не пропадете.
Надо сказать, что Макманус только напускал на себя лихость. Полиция охотилась за обидчиком Быка Малони, Корригэн плыл по волнам океана, так что, попади он сейчас в облаву, ему конец!
1 2 3 4 5