ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Мне сдается, что так оно и есть, раз люди сами не понимают, что у них Перед глазами, и даже толком не знают, что им нравится. А видят, слышат и говорят то, что им велят видеть, слышать и говорить. Левые обвиняют правительство, что оно нарочно раздувает эту футбольную шумиху с целью отвлечь людей от настоящих и важных вопросов. Не знаю, верно это или нет, но только, думается, раз футболом так удается заморочить голову, то и все другое можно разыграть, как футбольный матч, и, глядишь, на выборах преспокойно пройдет Пракседес Матео Сагаста – я нарочно для примера взял политического деятеля, прах которого уже много лет покоится в земле. Этот светило, Эухенио Ноэль, в своем знаменитом выступлении в «Кружке либералов» в шестнадцатом году сказал, что в мозгу у испанцев одна только мысль – хлеб и зрелища, то есть быки. И, само собой, быки – на первом месте. «Римляне, – сказал он, – добивались того же при помощи хлеба и цирка». Пустых людей великое множество, и сознанием людей управлять нетрудно, а тем более теперь, когда есть радио и телевизоры. Дай большинству футбол, а из тех, кому мало футбола, одним – пряник, другим – кнут, и все будет в полном порядке, и царство, каким бы оно ни было, простоит тысячу лет при условии, конечно, что вдоволь будет розог, вина и чемпионатов мира… Что говорить, с тех пор, как мир таков, мало кто думает о деле и работе со смыслом, а большинство только и печется что о деньгах да о собственном здоровье, на остальное им наплевать.
Здесь у нас новости больше все печальные. Ты же знаешь, как говорит наш доктор дон Гонсало, и сколько раз я убеждался, что он прав: «Сентябрь придет – дрожь проберет». И вправду сказать: дрожь пробирает – ну и осень! Не успели вы отчалить, как Пепе Расура отдал богу душу. Ложился спать – у него голова немного болела, а на другой день к вечеру мы его уже свезли на кладбище. Вчера пришел конец многолетним страданиям бедняги Клементе Посуэло, а дон Анастасио Кордоба при последнем издыхании. Два дня назад отправился я его проведать. Он еще был на ногах, но вот голова что твоя лейка. Как увидал нас – меня и того, кто со мной пришел, – выпрямился в кресле и говорит: «Сеньоры, благодарю, что пришли на мои похороны. Теперь недолго ждать. Как только прибудет гроб и катафалк, я вас оставлю». И, проговорив это, сел в кресло, весь напрягся, закрыл глаза, словно бы в забытьи. Ты не поверишь… И вот уже два дня как бредит, никого не узнает, а сегодня утром мне сказали, что агония подходит к концу. Ну вот, опять заговорил о смерти – ты знаешь, это мой конек. Надеемся, что вы скоро вернетесь и что ваша поездка будет удачной.
Про покойников всё. А в делах постельных ничего нового. Сплетни – те же, а правда ли – в таких делах как узнаешь? У педиков тоже без особых перемен. Похоже, их не прибавилось, а может, просто до моих ушей не дошло. А вот у церковников новости есть. Приехал тут один, из современных, и с амвона чего только не наговорил: и о социальной справедливости, и против богачей, и даже вроде шпильки пускал. против правительства. Уж не знаю, что там стряслось. Но, наверно, стряслось – первый раз в истории церковники так запели. Это по мне: наконец-то решили опереться на бедняков, которые тыщу лет кормились объедками со стола тех, кто все имел и всем правил. Дон Хосе, директор банка, сказал про проповедь новичка: «Этот священник не понимает, что когда Иисус сказал «блаженны нищие», он имел в виду нищих духом, потому что нищим – безденежным – вообще надеяться не на что». Вот как служба уделывает человека!
Насчет рождений и крещений ничего не пишу – это, как говорится, мне без разницы. Нет мне интересу и до того, кто у нас на сносях. Все их заботы у них впереди.
Росио нам все уши про вас прожужжала. Говорит, что вы там растрясете все до последнего гроша. С Фараоном, я думаю, вы не скучаете. Я бы с удовольствием махнул к вам, да подумать тошно, что придется спать в чужой постели и ходить в чужой клозет. Каждому свое, и нет ничего слаще, чем катиться в карете привычки. Припаси побольше рассказов – и особенно для Росио, которая ждет вас не дождется. Будьте здоровы, блюстители порядка, обнимаю – Браулио».
Плинио велел Гертрудис прибрать как следует в столовой, где соберутся все, и приготовить на всех кофе.
Дон Лотарио купил в писчебумажном магазине большие конверты, и на каждом они написали имя одного из приглашенных. В половине двенадцатого они оглядели столовую, избранную местом совещания.
– Ну, все по тебе, Мануэль? – спросила Гертрудис.
– Осталось принести чашки и ложечки.
– Сию минуту. А кофейник я оставлю на кухне.
– Само собой… Да захвати чистую салфетку.
Когда стол был накрыт для кофе и Плинио получил салфетку, он попросил дона Лотарио последить за дверью, чтобы служанка, которая сгорала от любопытства, не понимая, зачем понадобилась салфетка, не подглядывала. Тщательным образом Плинио стал протирать каждую чашечку, ложку и блюдце.
– Черт подери, Мануэль, до чего же приятно видеть, как ты заботишься об отпечатках. Ты, никогда не признававший науки в своем деле.
– Веяние времени, дон Лотарио.
Без четверти двенадцать начали прибывать приглашенные. Плинио решил придать церемонии как можно больше торжественности и значительности, и каждого выходил встречать к дверям. Скупой на слова и серьезный, он неторопливо курил. Священник, дон Хасинто, то и дело вскидывал голову, чтобы взглянуть из-под своих ленивых век, что происходит вокруг. Хосе Мария, филателист, ни во что не вникал, сидел, сложив руки на животе, и мыслями, казалось, был далеко. Пришел Новильо, чиновник, в пиджаке, какие носили в голодные годы, пахнущий опилками – они у него были даже в бровях: должно быть, явился прямо из министерства и не успел переодеться. Привратница тихонько причитала: «Пресвятая дева, ну и жарища, проветрить бы, вредна для здоровья такая парилка…» Гертрудис с обычным хитрым выражением на лице ловко выполняла свои обязанности и каждый раз, как раздавался звонок, бежала к двери открывать. Последней пришла швея, потому что шила она в этот день далеко отсюда и ей пришлось бог знает сколько раз пересаживаться с автобуса на автобус, чтобы добраться До улицы Аугусто Фигероа, объяснила она бесцветным тоном, как всегда глядя куда-то мимо собеседника.
– Ну вот, все в сборе, – объявил дон Лотарио с видом, ничуть не менее значительным, чем у Плинио.
– Тогда можно пройти в столовую, – сказал полицейский.
Жалюзи в столовой были подняты, и чудесный ясный свет играл на серебре, полированной мебели и кофейном сервизе. Каждый по-своему, но все так или иначе были несколько напряжены: никто ведь не знал точно, зачем Плинио явился сюда из деревни.
Плинио пригласил всех за овальный стол и сдвинул немного в сторону большую серебряную вазу, чтобы лучше видеть лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55