Но
именно там, у окошечка, Серпа Ивановича взяли под локотки двое крепких
небритых ребят, отставших от своего МРС - малого рыболовного сейнера.
- Ты, организм, куда? - поинтересовался старший.
- На материк! - отрывисто бросил Сказкин.
Демонстративно отвернув от Сказкина лица (мол, ох и пьянь!), ребята,
отставшие от МРС, деловито хмыкнули: им нравилось вот так, на глазах всей
очереди, отстаивать справедливость - ведь если Сказкина к заветному
окошечку впрямь привела бормотуха, это обещало большое зрелище. С
подобными преступниками боролись просто, с их ладошки влажной губкой
стирали порядковый номер и отправляли в самый конец очереди - пасись,
козел!
- Да тут все на материк! - миролюбиво заметил второй, помоложе. И
потребовал: - Покажь ладошку!
Сказкин стал прятать руку в несуществующий карман:
- Болен я. Еду лечиться.
Очередь зашумела. Народ на островах справедливый, но жалостливый и
отходчивый, в сложном климате люди стараются не ожесточаться.
- Прижало мужика...
- Не говори! Глаза как ввалились...
- Вишь, трясет его! Я тоже однажды больным был...
- Какой слабый! - отовсюду жалели Сказкина. - До борта хоть
доживет?..
Уловив сочувствие очереди, Серп Иванович одним движением освободился
от растерявшихся рыбачков; из правого, существующего кармана он вынул
паспорт и деньги - выложил все это в окошечко кассы, как в банк. Окошечко,
правда, было такое крошечное и глубокое, что ходил слух - это неспроста.
Кассирша, говорили, из бывших одиночек-охотниц на медведя; было, говорили,
порвала ей недовольная медведица щеку, вот и работает теперь эта кассирша
только за такими крошечными и глубокими окошками...
- Справку! - донеслось из глубины окошечка.
Серп Иванович снова полез рукой в карман, существующий, а самые
сердобольные уже передавали шепотом по цепочке:
- Если он в Ригу, могу адрес дать. Вдова, добрая...
- Если не попадет сегодня на борт, пусть пилит в пятый барак. У нас
есть две морковки...
Но доброжелательный этот шепоток был оборван рывком невидимой
кассирши:
- Че даешь? Ты че мне даешь? Че даешь, а?
- Да выписывай ты ему билет, не мучь человека! - возмутилась очередь.
Особенно шумели те, кто все равно не надеялся улететь первым бортом. -
Выписывай! Развела контору! Видно же: организм не из крепких!
Старший рыбачок перегнулся через плечо Сказкина.
- Тут по-иностранному, - сообщил он.
- По-иностранному? - загудела очередь. - Значит, серьезно! Значит,
скрывают! Будь чепуха, так и написала бы - тиф там или ОРЗ. У нас попусту
не пугают... Чего, чего он там говорит?.. "Мозжечковый"... Это у него
что-то с головой... "Тремор"?.. Или это с руками?..
Но старший рыбачок уже рванул на груди тельняшку:
- Братишки! Эта болезнь на бормотухе воспитана!
- А-а-а, богодул! - мгновенно разочаровалась очередь. - Едет
лечиться? Тоже нам - инвалид! С такой болезнью годами живут, годами
близким надоедают! Тоже герой нашелся! Второй по величине, третий по
значению!
В один миг Сказкин, как кукла, был переброшен в хвост очереди.
...Два дня подряд южные острова были открыты для всех рейсов.
Пассажиров как ветром сдуло, даже кассирша уехала в город, вот почему
меня, одинокого и неприкаянного, как Вселенная, чрезвычайно заинтересовал
грай ворон, клубившихся над дренажной канавой, мечом направленной прямо в
авиакассу.
Я подошел.
По дну канавы, выкидывая перед собой то правую, то левую руку,
по-пластунски полз Серп Иванович Сказкин. Пиджачка на не не было, но
лампасы на штанах еще не стерлись.
- На материк? - спросил я сверху.
Сказкин, не поднимая головы, кивнул.
- Лечиться?
Сказкин снова кивнул, продолжая свое движение. Полз он, конечно, к
кассе, таился от уже не существующей очереди.
Целеустремленность Серпа Ивановича мне понравилась. Стараясь не
осыпать его шлаком и песком, я медленно шел рядом с ним по краю канавы.
- Хочешь, здесь, на острове, вылечу?
- Хочу!
- Два месяца физических работ, - поправил я условие. - Два месяца вне
общества. Два месяца ни грамма в желудок. Оплата работ только по
возвращению.
Сказкин кивнул.
Сказкин хотел в Пятый Курильский.
Утешая осиротевшего Агафона, Серп Иванович три дня подряд варил
отменный компот. "Тоже из моря?" - намекал я на злополучную говядину. Серп
Иванович отставлял в сторону литровую эмалированную кружку и значительно
замечал: "Не так, чтобы совсем, но через Агафона..." И хитро смотрел на
Мальцева.
Мальцев молчал.
"Смотри, Серп! - грозил я. - Не вздумай выменять компот на казенные
сапоги!" - "Что ты! - довольно объяснял Серп Иванович. - Я ведь говорил -
нашел в песках гак. Вот на него мы компот и кушаем!"
Душный, томительный цвел над островом август.
С вечера всходила над вулканом Атсонупури - Венера. Семь тонких ее
лучиков, как мягкие плавники, нежно раскачивались в ленивых волнах залива.
Глотая горячий чай, пропитанный дымом, я откидывался спиной на столб
навеса, под которым стоял кухонный стол. Я отдыхал. Я закончил полевой
сезон. Я ощущал прекрасное чувство исполненного мною долга.
"Собаки, говорю, ушли! - бухтел рядом Агафон Мальцев. - Ушли, говорю,
и как без вести!" - "Да оно так и есть: без вести, - сочувствовал Сказкин.
- У нас было, с балкера "Азов" медведь ушел. Его танцевать научили, он за
столом в переднике сиживал. Чего уж кажется надо: плавай, смотри на мир!
Так нет: на траверзе острова Ионы хватились - нет организма! Ушел!" - "Вот
и я говорю, - бухтел Мальцев, - ушли, и ни духу от них, ни слуху!" -
"Может, плохо кормил?" - "Ты че? - удивился Агафон. - Кто собак кормит?
Собаки должны сами кормиться!" - "Медузами?" - "Зачем медузами? Вон все
полянки мышами мышами. Пусть лакомятся!"
Так они вели нескончаемые свои беседы, жалели собак, гадали о их
судьбе, поминали белую корову, а я лениво следил за лучиками звезды,
купающейся в заливе. "Хорошо бы увидеть судно, - мечтал я. - Любое судно,
хоть на Корсаков, хоть на Находку, хоть на Петропавловск!"
Судно было нам необходимо, ведь кроме спальников и снаряжения владели
мы пятью ящиками образцов: сваренными пемзовыми туфами, вулканическим
песком и зазубренными, как ножи, кусками обсидиана, тяжкими, как мертвая
простокваша, обломками базальтов.
Я гордился собранными образцами.
Я гордился: время прошло не зря.
Я гордился: есть что показать шефу. Ведь это мой шеф утверждал, что
пемзовые толщи южного Итурупа не имеют никакого отношения к кальдере
Львиная Пасть, когтистый хищный гребень которой впивался в выжженное небо
далеко за крошечным, курящимся, как вулкан, домиком Агафона Мальцева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
именно там, у окошечка, Серпа Ивановича взяли под локотки двое крепких
небритых ребят, отставших от своего МРС - малого рыболовного сейнера.
- Ты, организм, куда? - поинтересовался старший.
- На материк! - отрывисто бросил Сказкин.
Демонстративно отвернув от Сказкина лица (мол, ох и пьянь!), ребята,
отставшие от МРС, деловито хмыкнули: им нравилось вот так, на глазах всей
очереди, отстаивать справедливость - ведь если Сказкина к заветному
окошечку впрямь привела бормотуха, это обещало большое зрелище. С
подобными преступниками боролись просто, с их ладошки влажной губкой
стирали порядковый номер и отправляли в самый конец очереди - пасись,
козел!
- Да тут все на материк! - миролюбиво заметил второй, помоложе. И
потребовал: - Покажь ладошку!
Сказкин стал прятать руку в несуществующий карман:
- Болен я. Еду лечиться.
Очередь зашумела. Народ на островах справедливый, но жалостливый и
отходчивый, в сложном климате люди стараются не ожесточаться.
- Прижало мужика...
- Не говори! Глаза как ввалились...
- Вишь, трясет его! Я тоже однажды больным был...
- Какой слабый! - отовсюду жалели Сказкина. - До борта хоть
доживет?..
Уловив сочувствие очереди, Серп Иванович одним движением освободился
от растерявшихся рыбачков; из правого, существующего кармана он вынул
паспорт и деньги - выложил все это в окошечко кассы, как в банк. Окошечко,
правда, было такое крошечное и глубокое, что ходил слух - это неспроста.
Кассирша, говорили, из бывших одиночек-охотниц на медведя; было, говорили,
порвала ей недовольная медведица щеку, вот и работает теперь эта кассирша
только за такими крошечными и глубокими окошками...
- Справку! - донеслось из глубины окошечка.
Серп Иванович снова полез рукой в карман, существующий, а самые
сердобольные уже передавали шепотом по цепочке:
- Если он в Ригу, могу адрес дать. Вдова, добрая...
- Если не попадет сегодня на борт, пусть пилит в пятый барак. У нас
есть две морковки...
Но доброжелательный этот шепоток был оборван рывком невидимой
кассирши:
- Че даешь? Ты че мне даешь? Че даешь, а?
- Да выписывай ты ему билет, не мучь человека! - возмутилась очередь.
Особенно шумели те, кто все равно не надеялся улететь первым бортом. -
Выписывай! Развела контору! Видно же: организм не из крепких!
Старший рыбачок перегнулся через плечо Сказкина.
- Тут по-иностранному, - сообщил он.
- По-иностранному? - загудела очередь. - Значит, серьезно! Значит,
скрывают! Будь чепуха, так и написала бы - тиф там или ОРЗ. У нас попусту
не пугают... Чего, чего он там говорит?.. "Мозжечковый"... Это у него
что-то с головой... "Тремор"?.. Или это с руками?..
Но старший рыбачок уже рванул на груди тельняшку:
- Братишки! Эта болезнь на бормотухе воспитана!
- А-а-а, богодул! - мгновенно разочаровалась очередь. - Едет
лечиться? Тоже нам - инвалид! С такой болезнью годами живут, годами
близким надоедают! Тоже герой нашелся! Второй по величине, третий по
значению!
В один миг Сказкин, как кукла, был переброшен в хвост очереди.
...Два дня подряд южные острова были открыты для всех рейсов.
Пассажиров как ветром сдуло, даже кассирша уехала в город, вот почему
меня, одинокого и неприкаянного, как Вселенная, чрезвычайно заинтересовал
грай ворон, клубившихся над дренажной канавой, мечом направленной прямо в
авиакассу.
Я подошел.
По дну канавы, выкидывая перед собой то правую, то левую руку,
по-пластунски полз Серп Иванович Сказкин. Пиджачка на не не было, но
лампасы на штанах еще не стерлись.
- На материк? - спросил я сверху.
Сказкин, не поднимая головы, кивнул.
- Лечиться?
Сказкин снова кивнул, продолжая свое движение. Полз он, конечно, к
кассе, таился от уже не существующей очереди.
Целеустремленность Серпа Ивановича мне понравилась. Стараясь не
осыпать его шлаком и песком, я медленно шел рядом с ним по краю канавы.
- Хочешь, здесь, на острове, вылечу?
- Хочу!
- Два месяца физических работ, - поправил я условие. - Два месяца вне
общества. Два месяца ни грамма в желудок. Оплата работ только по
возвращению.
Сказкин кивнул.
Сказкин хотел в Пятый Курильский.
Утешая осиротевшего Агафона, Серп Иванович три дня подряд варил
отменный компот. "Тоже из моря?" - намекал я на злополучную говядину. Серп
Иванович отставлял в сторону литровую эмалированную кружку и значительно
замечал: "Не так, чтобы совсем, но через Агафона..." И хитро смотрел на
Мальцева.
Мальцев молчал.
"Смотри, Серп! - грозил я. - Не вздумай выменять компот на казенные
сапоги!" - "Что ты! - довольно объяснял Серп Иванович. - Я ведь говорил -
нашел в песках гак. Вот на него мы компот и кушаем!"
Душный, томительный цвел над островом август.
С вечера всходила над вулканом Атсонупури - Венера. Семь тонких ее
лучиков, как мягкие плавники, нежно раскачивались в ленивых волнах залива.
Глотая горячий чай, пропитанный дымом, я откидывался спиной на столб
навеса, под которым стоял кухонный стол. Я отдыхал. Я закончил полевой
сезон. Я ощущал прекрасное чувство исполненного мною долга.
"Собаки, говорю, ушли! - бухтел рядом Агафон Мальцев. - Ушли, говорю,
и как без вести!" - "Да оно так и есть: без вести, - сочувствовал Сказкин.
- У нас было, с балкера "Азов" медведь ушел. Его танцевать научили, он за
столом в переднике сиживал. Чего уж кажется надо: плавай, смотри на мир!
Так нет: на траверзе острова Ионы хватились - нет организма! Ушел!" - "Вот
и я говорю, - бухтел Мальцев, - ушли, и ни духу от них, ни слуху!" -
"Может, плохо кормил?" - "Ты че? - удивился Агафон. - Кто собак кормит?
Собаки должны сами кормиться!" - "Медузами?" - "Зачем медузами? Вон все
полянки мышами мышами. Пусть лакомятся!"
Так они вели нескончаемые свои беседы, жалели собак, гадали о их
судьбе, поминали белую корову, а я лениво следил за лучиками звезды,
купающейся в заливе. "Хорошо бы увидеть судно, - мечтал я. - Любое судно,
хоть на Корсаков, хоть на Находку, хоть на Петропавловск!"
Судно было нам необходимо, ведь кроме спальников и снаряжения владели
мы пятью ящиками образцов: сваренными пемзовыми туфами, вулканическим
песком и зазубренными, как ножи, кусками обсидиана, тяжкими, как мертвая
простокваша, обломками базальтов.
Я гордился собранными образцами.
Я гордился: время прошло не зря.
Я гордился: есть что показать шефу. Ведь это мой шеф утверждал, что
пемзовые толщи южного Итурупа не имеют никакого отношения к кальдере
Львиная Пасть, когтистый хищный гребень которой впивался в выжженное небо
далеко за крошечным, курящимся, как вулкан, домиком Агафона Мальцева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17