- Два! И не доллара, а
карандаша. Томской фабрики!"
Губка, конечно, переходила к Эдику, а от него к ребятам с полюса
холода. Долларов у них уже не было, Эдик взял с них расписными ложками.
Еще пять карандашей Эдик удачно отдал за чугунного, осатаневшего от
похоти сатира. Эдик не собирался показывать сатира дружкам, хотя подобный
соблазн приходил ему в голову. Просто он вовремя вспомнил, что на одесской
таможне каждый чемодан просвечивают, и никуда он этого сатира не спрячет,
поэтому, улучив удобный момент, он не менее удачно передал сатира за три
деревянные ложки и два доллара неопытной и стеснительной туристке из-под
Ярославля, кажется, незамужней.
Дела шли так удачно, что Эдик сам немножко осатанел. Дошло до того,
что однажды, проходя мимо торговца цветами, Эдик без всякого повода
нацепил ему на грудь значок с изображением пузатого Винни-Пуха. Было
приятно смотреть на улыбающего грека, но, пройдя пять шагов, Эдик
одумался, вернулся и изъял из цветочной корзины самую крупную, самую яркую
розу с двумя еще нераспустившимися бутонами. Грек не возражал, греку тоже
было приятно, он даже выкрикнул на плохом английском: "Френшип!", а
довольный Пугаев, радуясь собственной находчивости, быстренько передал
красивую розу двум красивым девушкам из Сарапула за обещание отдать ему
при возвращении на борт совершенно ненужную им бутылку водки, купленную
ими по инерции при выходе из Одессы.
Даже на знаменитых писателей Эдик скоро стал посматривать свысока.
Книги пишут? Бывает. Но книгу прочтут и отложат в сторону, а вот
автомобиль, если он у тебя есть, всегда пригодится. На автомобиле можно
поехать в Томск и выгодно загнать на рынке ранние овощи. Так что напрасно
все уж так лицемерно поругивают деньги. Деньги, они полезны. Например,
театр Дионисия в Афинах археологи отыскали только после того, как
обнаружился его план на некой древней монете. Сам Петров рассказывал! Так
что пролетит он еще, Эдик Пугаев, в собственном иностранном автомобиле по
родной, по милой Березовке, и не одна краля вздохнет, глядя ему вслед и
завистливо вдыхая сладкий запах бензина.
"Подумаешь, Будущее!" - фыркнул Эдик, свысока поглядывая на
писателей.
Параллельно основным накоплениям (водка, дешевое египетское
золотишко, доллары), тем, что должны были пойти в уплату за иностранный
автомобиль, Эдик делал и мелкие - для подарков. Приобрел шотландскую
юбочку кильт для строгой тещи (она ведь не знает, что юбочки эти шьются
для мужиков), прикупил длинные цветные трусы-багамы для своего не менее
строгого тестя - пусть пугает мужиков в деревенской бане. Для Эдика стало
привычным делом в любой толпе отыскивать взглядом Илью Петрова
(новосибирского) и вешать ему на плечо красивую кожаную сумку. Двинулись
туристы вниз по трапу в чужую страну, сулящую новые приобретения - не
теряйся, извинись, тебя не убудет, смело вешай сумку на плечо писателя: я,
мол, сигареты забыл, я сейчас за ними сбегаю! Петрова ни одна таможня не
тронет, он, Петров, знаменитость. А если вдруг и обнаружат в сумке,
висящей на плече писателя, сибирскую водку, так он-то, Эдик, тут при чем?
Он-то, Эдик, откусается. Он скажет: "Не знаю. Сумка моя, водка не моя. Ее
туда, наверно, писатель поставил. Пьет, наверно, втихую, старый козел!"
В общем, Эдик не скучал, кроме, конечно, того времени, когда их
водили по историческим местам.
Скажем, Микены.
Слева горы, справа горы. И дальше голые горы. Ни речки, ни озера, ни
магазина, ни рынка. Трава выгорела, оливы кривые. Понятно, почему древние
греки тазами лакали вино, а потом рассказывали небылицы про своих богов.
Весь-то город - каменные ворота, да колодец, да выгребная яма. Тут не
хочешь, да бросишь все, поведешь компашку на какую-нибудь там Трою.
Тишь. Скука. Жара.
Эдик в таком месте жить бы не стал. Он знал (мектуб!), ему судьбой
предначертано (арабское слово, понятно, он подхватил у Петровых) скопить к
моменту возвращения в сказочный Стамбул как можно больше белого золотишка,
зелененьких долларов и, само собой, водки.
А уж там не уйдет из его рук "тойота"!
Именно "тойота". Он немножко поднаторел, и приобретать "форд" или
"фольксваген" ему не хотелось.
Слаще всего в эти дни было для Эдика представлять свое появление в
Стамбуле.
Стамбул!
Там, в Стамбуле, на Крытом рынке, на чертовом этом Капалы Чаршы,
ожидал его, тосковал по нему, жаждал его появления самый настоящий, самый
иностранный автомобиль!..

8
На этом рукопись новосибирца обрывалась.
- А автомобиль? Дорвался Эдик до иностранно автомобиля?
- Пока не знаю.
- Как? Ты же сам плавал с Эдиком. Ты лично таскал на плече его
кожаную сумку.
- Вторая часть еще не написана, я только обдумываю ее.
- Да, - заметил я. - Такой образ привлечет внимание общества...
- Это и плохо! - занервничал Илья. - В этом и заключается великий
парадокс. Чтобы избавить Будущее от эдиков, о них надо забыть. Писатель же
все называет вслух, и эдики в итоге въезжают в Будущее контрабандой, через
чужое сознание, через чужую память.
- Не преувеличивай. Кто вспомнит в Будущем о таких, как Эдик?
- Книги! - воскликнул Илья. - Люди Будущего не раз будут обращаться к
нашим книгам. А я ведь не написал еще о физике Стеклове, о его невероятной
машине, которую он подарил миру, я почему-то пишу пока об Эдике, хотя
писать о нем мне вовсе не хочется. Лучшие книги мира, Иван, посвящены
мерзавцам. Не все, конечно, но многие. Эти эдики, они как грибок. Сама
память о них опасна. Каждого из нас перед началом эксперимента следовало
бы подержать в интеллектуальном карантине лет семь: мы не имеем права
ввозить в Будущее даже отголосок памяти об эдиках.
- Можно подумать, что мы только и будем говорить о нем встречным.
- Боюсь, - сказал Петров, - как бы среди встречных мы не встретили
самого Эдика.

9
В сентябрьский дождливый вечер мы уходили в Будущее.
Новый корпус НИИ, возведенный в районе бывшего поселка Нижняя
Ельцовка, давно вошедшего в черту города, был почти пуст. В здании
оставались энергетики, техники, вычислители, члены специальной Комиссии и,
конечно, оба писателя, явившиеся из-за дождя в шляпах и в плащах, впрочем,
достаточно приличного покроя, хорошо обдуманного нашими дизайнерами.
Выбор на участие в первой вылазке (ставшей, как известно, и
последней) пал на моего друга. Новгородец не расстроился. С видимым
удовольствием он возлежал в глубоком кресле;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13