Если бы не Лилечка, я не поправился бы столь быстро, не пристрастился
к книгам, к которым первое время в больнице был равнодушен. Едва я начал
поправляться, она заставила меня читать. Впрочем, я употребил не то слово
- Лилечка пожелала, чтобы я читал, а затем рассказывал ей о прочитанном.
Этого было достаточно. Также получилось с физзарядкой, водными
процедурами, которых я поначалу избегал (теперь сам не могу понять
почему).
Мой сопалатник - Кирилл Самсонович - рослый крупный мужчина лет
сорока, посмеивается над нами, называя Лилечку Пигмалионом, а меня
Галатеей. Признаться, и я не сразу врубился в эту метафору, пришлось
проконсультироваться с библиотекаршей и кое-что почитать. А вот Лилечка
сразу все поняла, но не обиделась. Мне кажется ей даже приятно, когда ее
сравнивают с мифическим скульптором. Но однажды Кирилл Самсонович, чьи
шутки не всегда отличаются добротой, сказал:
- Не переусердствуйте, Лилия Евгеньевна. Пигмалион изваял свою
Галатею из послушного камня, а вы имеете дело с довольно своеобразным
материалом, над которым, надо думать, успели потрудиться другие ваятели и
уж, конечно, ваятельницы.
Лилечка нахмурилась, потемнела лицом, и я готов был убить Кирилла
Самсоновича, хотя, признаться, не понял, почему она обиделась.
Сегодня перед обедом мне разрешили выйти в больничный парк. Я нашел
его великолепным: тенистые аллеи, ухоженные газоны, красочные клумбы,
беседки, фонтан. Мне показалось, что когда-то я уже здесь был. Доверясь
этому чувству, свернул в боковую аллею, уверенный в том, что через
полсотни шагов увижу лестницу, спускающуюся к морю и... уперся в глухой
забор. Кирилл Самсонович, который шел следом, утверждает, что я пытался
перелезть через забор. Но это было не так: просто я растерялся, увидев
перед собой забор, возможно даже подпрыгнул, чтобы разглядеть, что за ним,
не больше. Но вот что странно: всю вторую половину дня мне было как-то не
по себе...
Кирилл Самсонович - неплохой человек: добрый, отзывчивый. Правда,
очень нервный и заводной, конфликтует по пустякам с врачами, медсестрами,
санитарками. Только я его не раздражаю, хотя и со мной он бывает резок,
даже груб. Но я не обижаюсь: человек занимал большое положение - был
начальником строительного управления, считался передовиком, новатором, его
прочили в управляющие трестом, но потом контрольные органы обнаружили
факты приписок, разбазаривания материалов, и его освободили от должности.
В результате - реактивный невроз. Врачи считают причиной невроза потерю
должности. А я не понимаю, как можно столь остро реагировать, губить
здоровье из-за такого. Ну, подумаешь - отстранили от руководства! Невелика
беда: будет трудиться на работе попроще и к тому же нервы сбережет. Но
если говорить строго, то его еще мало наказали. Ведь это черт знает что, -
расходовать строго фондируемые материалы на неплановые объекты! Я не знаю,
как он выкручивался с цементом, стройматериалами, но уложить в сооружаемый
хозспособом бассейн пять тонн арматурного железа - преступление. Ему на
плановые объекты это железо занарядили, да и то, видимо, по сильно
урезанным нормативам, а он его в плавательный бассейн швырнул. Мои
рассуждения выводят Кирилла Самсоновича из себя - он начинает волноваться,
кричать, дескать, я ничего не понимаю из-за своей некомпетентности и
ограниченности кругозора. Потом остывает, извиняется. Я охотно прощаю его
и даже ругаю себя за то, что веду неприятные для него разговоры, на
которые он, надо сказать, сам порой напрашивается. Вне этих разговоров
Кирилл Самсонович относится ко мне по-товарищески.
Вначале называл меня Михаилом Михайловичем (отчество, как и фамилию,
мне дали по схожести с именем - Михаил Михайлович Михайлов), но сейчас уже
зовет Мишей и говорит "ты". Особо разговорчивым его не назовешь: бывает,
целыми днями лежит на кровати, глядит в потолок или делает вид, что читает
книгу, забывая при этом переворачивать страницы. Я догадываюсь, что он
думает о чем-то важном для него, хотя не представляю, как можно молчать
целыми днями.
Сам я не могу долго думать: начинает гудеть, кружиться голова. Лучше
всего чувствую себя, когда вообще ни о чем не думаю. Не думать ни о чем не
так-то просто: когда общаешься с людьми или чем-то занят, мозг начинает
работать сам собой. Но я уже приноровился думать недолго. Секрет прост: не
следует все усложнять, делать проблему из того, что тебе не по силам
решить. Я заметил, что люди портят себе нервы не столько из-за споров,
неурядиц, сколько из-за того, что придают этим спорам, неурядицам
чрезмерное значение, питая их горючим растревоженного воображения.
Недаром, желая успокоить человека, говорят: "Не думай об этом". Так вот, я
знаю место, где можно отключиться от всего и ни о чем, абсолютно ни о чем
не думать.
После того, как мне разрешили прогулки в больничном парке, я отыскал
уединенную скамейку в боковой аллее. Эта скамья с высокой, причудливо
изогнутой спинкой, на которую можно откинуться, как в шезлонге, прячется
за большим дубом в самом конце аллеи. В одну из моих первых прогулок на
нее указала Лилечка, которая дежурила в тот вечер и вышла со мной в парк.
Мы сели на эту скамейку и, откинувшись, стали смотреть на звезды. Лилечка
предложила находить знакомые звезды и радовалась, когда я узнал Большую
Медведицу, Полярную звезду, отыскал Марс, а затем Венеру. Это походило на
игру, хотя названия звезд я вспоминал с трудом. Но мне было приятно
участвовать в игре уже потому, что она доставляла удовольствие Лилечке.
Так вот, на этой скамейке я мог отключаться.
Кирилл Самсонович тоже старается помочь: занимается со мной
математикой, физикой, то покрикивая на меня, то расхваливая на все лады. У
него есть на то основания: если алгебру в объеме восьмилетки я одолел за
неделю, то с геометрией у меня не все ладится, а когда мы дошли до
тригонометрии, я вынужден был признать, что эта наука мне не по силам...
Лилечка ушла в отпуск. У меня появилось такое ощущение, словно я
лишился чего-то крайне необходимого мне ежедневно, ежечасно. Это чувство
угнетает меня: ничего не хочется, ни к чему не тянет, даже телевизор
перестал смотреть. Если бы Лилечка не взяла с меня слово прочитать за
время ее отпуска "Войну и мир" Толстого и учебник географии, я бы целыми
днями валялся на койке. Но я дал слово и держу его - ежедневно одолеваю до
сотни страниц. А когда темнеет, выхожу в парк, стараюсь незаметно
пробраться к скамейке за большим дубом, чтобы за мной не увязались
любители пустых разговоров - таких немало среди больных - откидываюсь на
изогнутую спинку и смотрю на звезды - благо ясная сентябрьская погода
благоприятствует этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38