Да. Да. Сделав это признание, я
была обречена любить, и если в один прекрасный день освобождалась от
любви, то должна была возвратиться в воду, в ту стихию, в которой никто
не строит себе гнездо, не наводит над собой крышу, не натягивает тент.
Не быть нигде, нигде не оставаться. Нырять, отдыхать, двигаться без уси-
лий и однажды все вспомнить, снова всплыть на поверхность, выйти на про-
галину, увидеть его и сказать "Ханс". Начать сначала.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер.
- Далеко ли до тебя?
- Далеко, да, далеко.
- И до меня далеко тоже.
Повторять всегда одну и ту же ошибку, ту единственную ошибку, которой
ты отмечена. И что пользы потом, когда тебя омоют все воды, воды Дуная и
Рейна, Тибра и Нила, светлые воды Ледовитого океана, чернильные воды
горного озера и волшебных прудов? Сварливые человечьи жены точат языки и
сверкают глазами, кроткие человечьи жены льют слезы в тиши, они тоже де-
лают свое дело. Но мужчины отмалчиваются. Добродушно гладят жен, детей
по голове, разворачивают газету, просматривают счета или включают радио
на полную громкость и все-таки смутно улавливают пение раковин, фанфару
ветра, а позднее, когда в домах погаснет свет, опять тихонько встают,
открывают дверь, вслушиваются во тьму внизу, в сумрак сада, аллей и
вдруг отчетливо слышат горестный звук, зов издалека, призрачную музыку:
Приди! Приди! Приди хоть раз!
Вы, чудовища, с вашими женами!
Ты разве не говорил: "Это просто ад, и никто не поймет, почему я от
нее не ушел". Разве не говорил: "Моя жена, да, она чудесный человек, да,
я ей нужен, она не представляет, как жить без меня"? Разве ты этого не
говорил? И не смеялся и надменно не заявлял: "Никогда из-за этого не
расстраиваться, не принимать близко к сердцу"? Не говорил разве: "Пусть
так будет всегда, ничего другого не надо, оно не имеет значения"? Вы,
чудовища, с вашими расхожими фразами, с изречениями, которые вы подхва-
тываете у ваших жен, чтобы у вас всего было в избытке, чтобы мир был
круглым. Вы, превращающие женщин в своих любовниц и жен, жен-однодневок,
жен на выходные, жен на всю жизнь, и позволяете уговорить себя жениться.
(Ради этого стоит, пожалуй, разок проснуться!) Вы, с вашей ревностью к
женам, с вашим высокомерным снисхождением к ним и вашей тиранией, с по-
исками защиты у ваших жен, вы, с вашими деньгами на хозяйство и душеспа-
сительными беседами на сон грядущий, в коих вы черпаете поддержку и соз-
нание своей правоты перед внешним миром, вы, с вашими полубессильными,
полурассеянными объятиями. Меня привело в изумление, что вы даете вашим
женам деньги на продукты, и на платья, и на летние поездки, то есть вы
их приглашаете (а приглашаете, значит, разумеется, платите). Вы покупае-
те и покупаетесь сами. Я не могу не смеяться над вами и не удивляться,
Ханс, Ханс, вам, юным студентам и трудягам-рабочим, которые берут себе
жен, чтобы те тоже работали, тогда вы работаете оба, каждый набирается
ума на своем факультете, каждый добивается успеха на своем предприятии,
и так вы делаете усилия, копите деньги и впрягаетесь в телегу будущего.
Да, вы для того еще обзаводитесь женами, чтобы утвердить свое будущее,
чтобы они рожали вам детей, и вы смягчаетесь, когда они, пугливые и
счастливые, расхаживают вокруг с детьми в утробе. Или же вы запрещаете
вашим женам иметь детей, оберегаете свой покой и устремляетесь в ста-
рость со своей нерастраченной молодостью. О, это достойно великого про-
буждения! Вы, обманщики и обманутые. Не пытайтесь проделать это со мной.
Со мной - нет!
Вы, с вашими музами и вьючными животными, с вашими учеными, понятли-
выми спутницами, которым вы предоставляете право слова... Мой смех долго
колыхал воду, гортанный смех, которому вы порой с ужасом подражали в но-
чи. Ибо вы всегда знали, что все это и смешно и страшно и что вы сами
себе хозяева, но никогда не были в ладу с собой. Так что лучше вам не
вставать среди ночи, не спускаться по лестнице, не вслушиваться во тьму
двора, сада, ведь это было бы не чем иным, как признанием в том, что вас
легче всего на свете соблазнить жалобным стоном, манящим звуком и что вы
только этого и жаждете - великого предательства. Вы никогда не были в
ладу с собой. Со своими домами, со всем, что установлено. Вы втайне ра-
довались каждому отвалившемуся кирпичу, каждому предвестию краха. Охотно
допускали мысли о неудаче, о бегстве, о позоре, об одиночестве - о том,
что избавило бы вас от всего существующего. Слишком охотно допускали вы
это в мыслях. Когда являлась я, когда дуновение ветра давало вам знать
обо мне - вы сразу вскакивали, вы понимали, что час близок, что близок
позор, изгнание, погибель, непостижимое. Призыв к концу. К концу. О чу-
довища, я потому и любила вас, что вы понимали смысл этого призыва, вы
позволяли себя звать и никогда не были в ладу с собой. А я, я разве была
когда-нибудь в ладу с вами? Когда вы бывали одни, совсем одни и ваши
мысли не рождали ничего путного, ничего полезного, а комнату освещала
лампа, то перед вами возникала прогалина, вокруг становилось влажно и
дымно и вы стояли такие потерянные, потерянные навсегда из-за открывше-
гося вам познания, - тогда наступало время для меня. Я могла войти, уст-
ремив на вас взгляд, который требовал: Мысли! Живи! Произнеси это вслух!
Я никогда вас не понимала, а вы между тем были уверены, что вас понимает
каждый третий. Я сказала: "Я тебя не понимаю, не понимаю, не могу по-
нять!" Это длилось какое-то время, прекрасное и дивное время, когда вы
были не поняты и сами не понимали, зачем существует то и это, зачем су-
ществуют границы, политика, газеты, банки, биржи, торговля и так далее,
и так далее.
Ибо тонкую политику я поняла, ваши идеи, убеждения, взгляды - их я
поняла вполне хорошо, и даже кое-что еще. Именно поэтому и не понимала
вас самих. Я так прекрасно поняла эти конференции, ваши угрозы, аргумен-
тацию, оборону, что больше и понимать было нечего. А вас как раз и вол-
новала непонятность всего этого. Ибо в этом заключалась ваша истинная,
грандиозная, скрытая идея мироустройства, и с помощью волшебства я вытя-
нула из вас эту вашу нежизненную идею, в которой являлись, пылая, Время
и Смерть и сжигали все - порядок под покровом преступлений, ночь, отдан-
ную на поругание сну. Ваши жены, больные от вашего присутствия, ваши де-
ти, приговоренные вами к будущему, не научили вас смерти, а только по-
немногу приучили к ней. А вот я научила, одним взглядом, когда все было
совершенным, ясным и неистовым, я вам сказала: в этом - Смерть. И еще: в
этом - Время. И затем: Уходи, Смерть! И: Время, остановись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
была обречена любить, и если в один прекрасный день освобождалась от
любви, то должна была возвратиться в воду, в ту стихию, в которой никто
не строит себе гнездо, не наводит над собой крышу, не натягивает тент.
Не быть нигде, нигде не оставаться. Нырять, отдыхать, двигаться без уси-
лий и однажды все вспомнить, снова всплыть на поверхность, выйти на про-
галину, увидеть его и сказать "Ханс". Начать сначала.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер.
- Далеко ли до тебя?
- Далеко, да, далеко.
- И до меня далеко тоже.
Повторять всегда одну и ту же ошибку, ту единственную ошибку, которой
ты отмечена. И что пользы потом, когда тебя омоют все воды, воды Дуная и
Рейна, Тибра и Нила, светлые воды Ледовитого океана, чернильные воды
горного озера и волшебных прудов? Сварливые человечьи жены точат языки и
сверкают глазами, кроткие человечьи жены льют слезы в тиши, они тоже де-
лают свое дело. Но мужчины отмалчиваются. Добродушно гладят жен, детей
по голове, разворачивают газету, просматривают счета или включают радио
на полную громкость и все-таки смутно улавливают пение раковин, фанфару
ветра, а позднее, когда в домах погаснет свет, опять тихонько встают,
открывают дверь, вслушиваются во тьму внизу, в сумрак сада, аллей и
вдруг отчетливо слышат горестный звук, зов издалека, призрачную музыку:
Приди! Приди! Приди хоть раз!
Вы, чудовища, с вашими женами!
Ты разве не говорил: "Это просто ад, и никто не поймет, почему я от
нее не ушел". Разве не говорил: "Моя жена, да, она чудесный человек, да,
я ей нужен, она не представляет, как жить без меня"? Разве ты этого не
говорил? И не смеялся и надменно не заявлял: "Никогда из-за этого не
расстраиваться, не принимать близко к сердцу"? Не говорил разве: "Пусть
так будет всегда, ничего другого не надо, оно не имеет значения"? Вы,
чудовища, с вашими расхожими фразами, с изречениями, которые вы подхва-
тываете у ваших жен, чтобы у вас всего было в избытке, чтобы мир был
круглым. Вы, превращающие женщин в своих любовниц и жен, жен-однодневок,
жен на выходные, жен на всю жизнь, и позволяете уговорить себя жениться.
(Ради этого стоит, пожалуй, разок проснуться!) Вы, с вашей ревностью к
женам, с вашим высокомерным снисхождением к ним и вашей тиранией, с по-
исками защиты у ваших жен, вы, с вашими деньгами на хозяйство и душеспа-
сительными беседами на сон грядущий, в коих вы черпаете поддержку и соз-
нание своей правоты перед внешним миром, вы, с вашими полубессильными,
полурассеянными объятиями. Меня привело в изумление, что вы даете вашим
женам деньги на продукты, и на платья, и на летние поездки, то есть вы
их приглашаете (а приглашаете, значит, разумеется, платите). Вы покупае-
те и покупаетесь сами. Я не могу не смеяться над вами и не удивляться,
Ханс, Ханс, вам, юным студентам и трудягам-рабочим, которые берут себе
жен, чтобы те тоже работали, тогда вы работаете оба, каждый набирается
ума на своем факультете, каждый добивается успеха на своем предприятии,
и так вы делаете усилия, копите деньги и впрягаетесь в телегу будущего.
Да, вы для того еще обзаводитесь женами, чтобы утвердить свое будущее,
чтобы они рожали вам детей, и вы смягчаетесь, когда они, пугливые и
счастливые, расхаживают вокруг с детьми в утробе. Или же вы запрещаете
вашим женам иметь детей, оберегаете свой покой и устремляетесь в ста-
рость со своей нерастраченной молодостью. О, это достойно великого про-
буждения! Вы, обманщики и обманутые. Не пытайтесь проделать это со мной.
Со мной - нет!
Вы, с вашими музами и вьючными животными, с вашими учеными, понятли-
выми спутницами, которым вы предоставляете право слова... Мой смех долго
колыхал воду, гортанный смех, которому вы порой с ужасом подражали в но-
чи. Ибо вы всегда знали, что все это и смешно и страшно и что вы сами
себе хозяева, но никогда не были в ладу с собой. Так что лучше вам не
вставать среди ночи, не спускаться по лестнице, не вслушиваться во тьму
двора, сада, ведь это было бы не чем иным, как признанием в том, что вас
легче всего на свете соблазнить жалобным стоном, манящим звуком и что вы
только этого и жаждете - великого предательства. Вы никогда не были в
ладу с собой. Со своими домами, со всем, что установлено. Вы втайне ра-
довались каждому отвалившемуся кирпичу, каждому предвестию краха. Охотно
допускали мысли о неудаче, о бегстве, о позоре, об одиночестве - о том,
что избавило бы вас от всего существующего. Слишком охотно допускали вы
это в мыслях. Когда являлась я, когда дуновение ветра давало вам знать
обо мне - вы сразу вскакивали, вы понимали, что час близок, что близок
позор, изгнание, погибель, непостижимое. Призыв к концу. К концу. О чу-
довища, я потому и любила вас, что вы понимали смысл этого призыва, вы
позволяли себя звать и никогда не были в ладу с собой. А я, я разве была
когда-нибудь в ладу с вами? Когда вы бывали одни, совсем одни и ваши
мысли не рождали ничего путного, ничего полезного, а комнату освещала
лампа, то перед вами возникала прогалина, вокруг становилось влажно и
дымно и вы стояли такие потерянные, потерянные навсегда из-за открывше-
гося вам познания, - тогда наступало время для меня. Я могла войти, уст-
ремив на вас взгляд, который требовал: Мысли! Живи! Произнеси это вслух!
Я никогда вас не понимала, а вы между тем были уверены, что вас понимает
каждый третий. Я сказала: "Я тебя не понимаю, не понимаю, не могу по-
нять!" Это длилось какое-то время, прекрасное и дивное время, когда вы
были не поняты и сами не понимали, зачем существует то и это, зачем су-
ществуют границы, политика, газеты, банки, биржи, торговля и так далее,
и так далее.
Ибо тонкую политику я поняла, ваши идеи, убеждения, взгляды - их я
поняла вполне хорошо, и даже кое-что еще. Именно поэтому и не понимала
вас самих. Я так прекрасно поняла эти конференции, ваши угрозы, аргумен-
тацию, оборону, что больше и понимать было нечего. А вас как раз и вол-
новала непонятность всего этого. Ибо в этом заключалась ваша истинная,
грандиозная, скрытая идея мироустройства, и с помощью волшебства я вытя-
нула из вас эту вашу нежизненную идею, в которой являлись, пылая, Время
и Смерть и сжигали все - порядок под покровом преступлений, ночь, отдан-
ную на поругание сну. Ваши жены, больные от вашего присутствия, ваши де-
ти, приговоренные вами к будущему, не научили вас смерти, а только по-
немногу приучили к ней. А вот я научила, одним взглядом, когда все было
совершенным, ясным и неистовым, я вам сказала: в этом - Смерть. И еще: в
этом - Время. И затем: Уходи, Смерть! И: Время, остановись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12