– Рассказывал уж не раз! Чего опять раскипятился?
– Не мешай! – отмахнулся от него боярин. – Я репетирую. Завтра ж у меня дебаты в телевизере... не забыть еще саблю наточить...
– Ты брось это, Степан Иванович, – не одобрил приятель. – Для дебатов тебе текст пишется, утром разучишь. А это нытье оставь для комиссии по этике.
– Да? – Кучко озадаченно почесал в затылке. – А по-моему ничего. Выразительно, эмоционально...
– Эмоционально! ... – передразнил тенорок. – Вот станешь депутатом, тогда крой хоть матом. А пока чины да деньги тятины – не пори отсебятины... Понял? У телевидения свои законы.
Услыхав слово «телевидение», Христофор Гонзо внимательно посмотрел на говорившего и потихоньку стал придвигаться к нему по лавке. Как раз в эту минуту боярин Кучко вышел в сени стрельнуть сигаретку. Христофор подсел к его собеседнику – сухощавому человечку с козлиной бороденкой на постном лице, в черных очках поверх быстрых понятливых глаз. Кивнув вслед Степану Ивановичу, Гонзо доверительно произнес:
– Надежа наша! Такой человек не в Думе – в Кремле должен сидеть! Как вы считаете? Есть шансы?
– Стараемся... – пожал плечами человечек, подняв на Гонзо круглые стеклышки очков. – Но в конечном счете все зависит от избирателей...
– Мы не подведем, – заверил Христофор. – Народ знает Степана Ивановича и уже успел полюбить.
– За что? – с неподдельным интересом спросил человечек.
– За муки, – быстро ответил Гонзо. – Судя по лицу, ему близки и понятны народные бедствия. Пьянство, например. В связи с этим у меня возник небольшой избирательский наказик, сейчас его принесут... А вот и наш кандидат! Представьте меня пожалуйста!
И не дожидаясь представления, Христофор поднялся навстречу вернувшемуся Кучке.
– Салют, Степан Иванович! – крикнул он боярину, как своему старому знакомому. – Вы уж извините, что мы без вас тут ведем штабные разговоры, но это у нас профессиональное – во время кампании не расслабляться ни на минуту! Отдыхать будем после победы.
Он схватил руку Степана Ивановича и потряс ее энергично.
– Гонзо Христофор. Помните? Горячий ваш сторонник и, между прочим, профессиональный имиджмейкер.
Кучко недоуменно покосился на своего приятеля.
– Симеон, это из твоих, что ли?
Человек в очках покачал головой, неприятно блеснув стеклами на Христофора.
– Нет. У товарища наказ...
– А! Наказ... – заметно погас боярин. – Так это вам надо на прием ко мне... там все запишем, зафиксируем и непременно...
– А вот и наказ! – прервал его Христофор.
Все та же девушка в кокошнике с надписью «Царевъ кабакъ» принесла и поставила на стол перед Гонзо большую пузатую бутылку коньяку, три бокала к ней и три порции закуски под слоем свежей зелени. Боярин крякнул.
– Ты, брат, боек! – сказал он и, быстро присев на лавку, сразу налил себе полный бокал коньяку. – Ну, говори, чего хочешь...
– Батюшка боярин! – Христофор истово отмахнул Степану Ивановичу поклон мало не в пояс, – возьми меня в свою команду! Я тебе пригожусь!
– Ишь ты! Пригожусь... – Кучко поглядел сквозь бокал на свет телевизора. – Да что ты за птица-то? Как говоришь? Профессиональный – кто?
– Имиджмейкер, – сказал Гонзо, без дальнейших церемоний усаживаясь напротив боярина.
– И что оно за хреновина? – спросил тот.
– Хреновина! – покачал головой Христофор. – Нельзя так, Степан Иванович! Как же вы: в Думу собираетесь, а элементарных вещей не знаете! Имиджмейкер – это специалист по народным избранникам. Тот, кто из самого распоследнего кандидата может сделать приличного человека.
– А-а! Так на это у меня, вон, Симеон есть! – Кучко кивнул на приятеля. – Речи пишет, советами замучил совсем... Сполняет, одним словом, обязанность. Куда ж его прикажешь?
– А гони ты его, батюшка, в шею! – вдруг бухнул Христофор. – Он ведь зря только деньги твои проедает, а толку от него никакого!
Симеон, будто обваренный кипятком, выпучил глаза на Гонзо. Боярин тоже смотрел на удивительного имиджмейкера, но с выражением неподдельного интереса.
– Да ты и впрямь профессионал... – пробормотал он.
Гонзо громко расхохотался.
– Шучу я! – левой рукой он обнял опешившего Симеона за шею, причем сделал это так энергично, что у того голова мотнулась, как привязанная. – Да нас с Симеоном водой не разольешь!
– Правда? – в голосе Степана Ивановича послышалось легкое разочарование. – Спелись, значит. А зря. Я люблю, чтоб мои люди друг перед другом лаской боярской кичились, а передо мной чтоб каждый отличиться хотел. Чтоб ревность была. Конкуренция... Ты имей в виду, Симеон: если этот парень побойчее тебя окажется, не быть тебе доверенным лицом. Мне нахлебников не надоть! ...
Вот и нажил себе врага, грустно подумал Христофор. Сказать ему потом по секрету, что не боярин его мне нужен, а пропуск в Останкино?
Он искоса поглядел на Симеона. Тот сидел, мрачно нахохлившись, но глаза его за темными стеклами летали быстро, а останавливаясь, неприятно кололи Христофора.
Нет. Такому не стоит признаваться, решил Гонзо. Пусть пока плетет интригу, а мы займемся своими делами...
Он налил себе и Симеону, поднялся с бокалом в руке и произнес:
– Я предлагаю выпить за будущего депутата, будущего председателя какого-нибудь важного думского комитета, а то и, пардон за выражение, спикера! Степан Иванович! Родной! Ведь мы к вам, черт вас подери, просто сыновнюю какую-то преданность испытываем! Меня многие просили, помоги, дескать, в Думу. А я им: нет, не могу, и не просите. Испытываю, говорю, преданность к Степану Ивановичу Кучке, и что хотите со мной делайте. Так и не уломали. А ведь меня в Думе знают. Больше скажу: знают как родного... О чем бишь я? Да. Побольше бы в Думе таких людей, так мы бы живо пооткручивали головы всем этим политиканам, этим Долгоруким и Боголюбским! Короче, Степан Иванович, за вашу и нашу победу! Одну на всех! А за ценой мы с вами не постоим!
Он залпом осушил бокал и молодецки грянул его об пол. Кучко взвизгнул по-татарски и тоже расколотил пустой бокал, после чего троекратно расцеловал Христофора, измочив его слезами.
– За это люблю, – говорил боярин, утирая глаза рукавом. – Учись, Симеон!
– М-да, – доверенное лицо неопределенно покривилось. – Хороший парень. Шустрый. А вот коньяк подгулял. Паленый.
– Дареному коньяку... – сказал Кучко, наливая до краев лафитный стакан.
– Вот если бы такого отведать, – продолжал Симеон, – как по телевизору показывают... – он кивнул на телевизор, подвешенный над стойкой целовальника.
Гонзо обернулся и замер. На экране мелькали хорошо знакомые ему бутылки туманного стекла с золотыми этикетками.
"Да ведь это наши ифриты! " – едва не закричал он. Но кричать уже было ни к чему. У стойки, задрав головы и пожирая экран глазами, стояли Ольга и Джек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Не мешай! – отмахнулся от него боярин. – Я репетирую. Завтра ж у меня дебаты в телевизере... не забыть еще саблю наточить...
– Ты брось это, Степан Иванович, – не одобрил приятель. – Для дебатов тебе текст пишется, утром разучишь. А это нытье оставь для комиссии по этике.
– Да? – Кучко озадаченно почесал в затылке. – А по-моему ничего. Выразительно, эмоционально...
– Эмоционально! ... – передразнил тенорок. – Вот станешь депутатом, тогда крой хоть матом. А пока чины да деньги тятины – не пори отсебятины... Понял? У телевидения свои законы.
Услыхав слово «телевидение», Христофор Гонзо внимательно посмотрел на говорившего и потихоньку стал придвигаться к нему по лавке. Как раз в эту минуту боярин Кучко вышел в сени стрельнуть сигаретку. Христофор подсел к его собеседнику – сухощавому человечку с козлиной бороденкой на постном лице, в черных очках поверх быстрых понятливых глаз. Кивнув вслед Степану Ивановичу, Гонзо доверительно произнес:
– Надежа наша! Такой человек не в Думе – в Кремле должен сидеть! Как вы считаете? Есть шансы?
– Стараемся... – пожал плечами человечек, подняв на Гонзо круглые стеклышки очков. – Но в конечном счете все зависит от избирателей...
– Мы не подведем, – заверил Христофор. – Народ знает Степана Ивановича и уже успел полюбить.
– За что? – с неподдельным интересом спросил человечек.
– За муки, – быстро ответил Гонзо. – Судя по лицу, ему близки и понятны народные бедствия. Пьянство, например. В связи с этим у меня возник небольшой избирательский наказик, сейчас его принесут... А вот и наш кандидат! Представьте меня пожалуйста!
И не дожидаясь представления, Христофор поднялся навстречу вернувшемуся Кучке.
– Салют, Степан Иванович! – крикнул он боярину, как своему старому знакомому. – Вы уж извините, что мы без вас тут ведем штабные разговоры, но это у нас профессиональное – во время кампании не расслабляться ни на минуту! Отдыхать будем после победы.
Он схватил руку Степана Ивановича и потряс ее энергично.
– Гонзо Христофор. Помните? Горячий ваш сторонник и, между прочим, профессиональный имиджмейкер.
Кучко недоуменно покосился на своего приятеля.
– Симеон, это из твоих, что ли?
Человек в очках покачал головой, неприятно блеснув стеклами на Христофора.
– Нет. У товарища наказ...
– А! Наказ... – заметно погас боярин. – Так это вам надо на прием ко мне... там все запишем, зафиксируем и непременно...
– А вот и наказ! – прервал его Христофор.
Все та же девушка в кокошнике с надписью «Царевъ кабакъ» принесла и поставила на стол перед Гонзо большую пузатую бутылку коньяку, три бокала к ней и три порции закуски под слоем свежей зелени. Боярин крякнул.
– Ты, брат, боек! – сказал он и, быстро присев на лавку, сразу налил себе полный бокал коньяку. – Ну, говори, чего хочешь...
– Батюшка боярин! – Христофор истово отмахнул Степану Ивановичу поклон мало не в пояс, – возьми меня в свою команду! Я тебе пригожусь!
– Ишь ты! Пригожусь... – Кучко поглядел сквозь бокал на свет телевизора. – Да что ты за птица-то? Как говоришь? Профессиональный – кто?
– Имиджмейкер, – сказал Гонзо, без дальнейших церемоний усаживаясь напротив боярина.
– И что оно за хреновина? – спросил тот.
– Хреновина! – покачал головой Христофор. – Нельзя так, Степан Иванович! Как же вы: в Думу собираетесь, а элементарных вещей не знаете! Имиджмейкер – это специалист по народным избранникам. Тот, кто из самого распоследнего кандидата может сделать приличного человека.
– А-а! Так на это у меня, вон, Симеон есть! – Кучко кивнул на приятеля. – Речи пишет, советами замучил совсем... Сполняет, одним словом, обязанность. Куда ж его прикажешь?
– А гони ты его, батюшка, в шею! – вдруг бухнул Христофор. – Он ведь зря только деньги твои проедает, а толку от него никакого!
Симеон, будто обваренный кипятком, выпучил глаза на Гонзо. Боярин тоже смотрел на удивительного имиджмейкера, но с выражением неподдельного интереса.
– Да ты и впрямь профессионал... – пробормотал он.
Гонзо громко расхохотался.
– Шучу я! – левой рукой он обнял опешившего Симеона за шею, причем сделал это так энергично, что у того голова мотнулась, как привязанная. – Да нас с Симеоном водой не разольешь!
– Правда? – в голосе Степана Ивановича послышалось легкое разочарование. – Спелись, значит. А зря. Я люблю, чтоб мои люди друг перед другом лаской боярской кичились, а передо мной чтоб каждый отличиться хотел. Чтоб ревность была. Конкуренция... Ты имей в виду, Симеон: если этот парень побойчее тебя окажется, не быть тебе доверенным лицом. Мне нахлебников не надоть! ...
Вот и нажил себе врага, грустно подумал Христофор. Сказать ему потом по секрету, что не боярин его мне нужен, а пропуск в Останкино?
Он искоса поглядел на Симеона. Тот сидел, мрачно нахохлившись, но глаза его за темными стеклами летали быстро, а останавливаясь, неприятно кололи Христофора.
Нет. Такому не стоит признаваться, решил Гонзо. Пусть пока плетет интригу, а мы займемся своими делами...
Он налил себе и Симеону, поднялся с бокалом в руке и произнес:
– Я предлагаю выпить за будущего депутата, будущего председателя какого-нибудь важного думского комитета, а то и, пардон за выражение, спикера! Степан Иванович! Родной! Ведь мы к вам, черт вас подери, просто сыновнюю какую-то преданность испытываем! Меня многие просили, помоги, дескать, в Думу. А я им: нет, не могу, и не просите. Испытываю, говорю, преданность к Степану Ивановичу Кучке, и что хотите со мной делайте. Так и не уломали. А ведь меня в Думе знают. Больше скажу: знают как родного... О чем бишь я? Да. Побольше бы в Думе таких людей, так мы бы живо пооткручивали головы всем этим политиканам, этим Долгоруким и Боголюбским! Короче, Степан Иванович, за вашу и нашу победу! Одну на всех! А за ценой мы с вами не постоим!
Он залпом осушил бокал и молодецки грянул его об пол. Кучко взвизгнул по-татарски и тоже расколотил пустой бокал, после чего троекратно расцеловал Христофора, измочив его слезами.
– За это люблю, – говорил боярин, утирая глаза рукавом. – Учись, Симеон!
– М-да, – доверенное лицо неопределенно покривилось. – Хороший парень. Шустрый. А вот коньяк подгулял. Паленый.
– Дареному коньяку... – сказал Кучко, наливая до краев лафитный стакан.
– Вот если бы такого отведать, – продолжал Симеон, – как по телевизору показывают... – он кивнул на телевизор, подвешенный над стойкой целовальника.
Гонзо обернулся и замер. На экране мелькали хорошо знакомые ему бутылки туманного стекла с золотыми этикетками.
"Да ведь это наши ифриты! " – едва не закричал он. Но кричать уже было ни к чему. У стойки, задрав головы и пожирая экран глазами, стояли Ольга и Джек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90