Он ускорил шаг.
Глава XXIII. АРСЕНАЛЬНАЯ БАШНЯ
Булыжники внутреннего двора, еще мокрые после ночного ливня, блестели в утренних солнечных лучах.
Шут сидел на грубо сколоченной табуретке в крытой галерее, хмуро глядя на быстро высыхающие камни. Он злился — а такое случалось, не считая, разумеется, стычек с фра Доминико — крайне редко. Пеппе пытался убедить Валентину, что та погорячилась, приказав арестовать Франческо, но его госпожа грубо, чего никогда не случалось ранее, приказала ему развлекать ее шутками, а не совать нос в чужие дела. Шут, однако, не подчинился и ошеломил Валентину, прямо заявив, что еще с той памятной встречи у Аскуаспарте знал, кто такой мессер Франческо. Он уже собирался рассказать об изгнании Франческо из Баббьяно, о его категорическом отказе стать правителем герцогства, чтобы убедить девушку, что у Франческо не было нужды избирать столь извилистый путь к трону, будь у него хоть малейшее желание занять его. Но Валентина резко осадила Пеппе и выгнала вон.
А теперь она отправилась к мессе, а шут уселся в крытой галерее, чтобы в уединении поразмышлять о женском упрямстве и коварстве Гонзаги, ибо он ни на секунду не сомневался, что придворный приложил руку к происходящему.
Так он сидел, уродливый горбун, трясясь от бессильной ярости. Что теперь с ними будет? Не будь графа Акуильского, гарнизон сдался бы еще неделю назад. Так будут ли они защищать замок, лишившись такого командира?
— Она еще поймет, что поступила глупо, но будет поздно. Таковы женщины, — философски заключил Пеппе и печально вздохнул, ибо любил свою госпожу. А посему решил, что после мессы добьется, чтобы она выслушала его. На этот раз ей не удастся прогнать его прочь, словно трусливого щенка. И уже начал обдумывать, с чего начать, какими словами сразу завладеть ее вниманием, когда на ступенях, ведущих в часовню, появился Ромео Гонзага.
Интуитивно Пеппе подался назад, в самую тень, следя глазами за каждым движением придворного. А Ромео огляделся и на цыпочках спустился во двор, похоже, опасаясь, как бы его шаги не услышали в часовне. Затем, не подозревая о присутствии Пеппе, пересек двор и нырнул в арку. Шут тут же последовал за ним, резонно полагая, что Гонзаге есть что скрывать.
В своей комнате в Львиной башне граф Акуильский, встревоженный судьбой замка, провел, как и шут, бессонную ночь. Правда, в отличие от Пеппе, он не считал, что во всем виноват Гонзага. Присутствие Дзаккарьи означало, что Фанфулла все-таки написал ему. Видимо, письмо попало в руки Валентины, и по каким-то строчкам она решила, что граф — изменник.
И Франческо горько упрекал себя за то, что с самого начала не признался, кто он такой. Упрекал и ее за то, что она отказалась выслушать человека, которому признавалась в любви. Скажи Валентина, на чем основаны ее подозрения, он мгновенно доказал бы их беспочвенность, ибо, защищая Роккалеоне, он не преследовал никаких личных целей. Беспокоило графа и само появление Дзаккарьи. Ждал он его давно, и приезд Дзаккарьи, бесспорно, означал, что он привез важное известие. Речь, вероятно, шла о том, что времени у Джан-Марии осталось совсем немного, и, загнанный в угол, он может решиться на отчаянную авантюру.
Наемники Фортемани глухо зароптали, узнав об аресте Франческо. Его крепкая рука держала их в узде, здравый смысл, в чем им уже довелось убедиться на деле, придавал смелости, подбадривал. Франческо доказал свое право на командование, и, доверяя ему, они выполнили бы любой его приказ. А с кем они остались теперь? Фортемани — один из них, поставленный над ними лишь волею обстоятельств. Гонзагу они презирали. Валентина при всей ее храбрости всего лишь женщина, неискушенная в премудростях воинского искусства, приказы которой могли привести к катастрофе.
Те же мысли мучили и Фортемани. С превеликой неохотой арестовал он Франческо и, пожалуй, лучше остальных представлял себе последствия этого. Он уже проникся уважением, более того, по-своему полюбил губернатора Роккалеоне, и его восхищение только возросло, когда Фортемани узнал его истинное имя: не было в Италии более знаменитого кондотьера, и имя его почиталось воинами не меньше любого из имен святых покровителей.
Обеспечив охрану арестованного, как приказал Гонзага, ставший командиром гарнизона Роккалеоне, Фортемани провел ночь у дверей комнаты Франческо. А если быть точнее, то большую часть ночи — в самой комнате.
— Стоит вам сказать слово, и замок будет в ваших руках, — не стал скрывать гигант своих мыслей. — Прикажите, и все мои люди перейдут на вашу сторону.
— Да вы грязный предатель, — рассмеялся Франческо. — Или вы забыли, кому служите? Не будем спешить, Эрколе. Но, если вы хотите оказать мне услугу, вызовите сюда Дзаккарью — человека, который пробрался сегодня ночью в Роккалеоне.
Фортемани, естественно, не отказал. Дзаккарья знал содержимое письма наизусть — на случай, что оно потеряется или его придется уничтожить. Теперь слуга уже корил себя, что не порвал его на мелкие клочки вместо того, чтобы отдать Гонзаге. Слова Дзаккарьи подтвердили самые худшие опасения графа. Джан-Марии его подданные отпустили только три дня, а посему он наверняка предпримет попытку захватить замок.
Ближе к утру Франческо успокоился, попросил Эрколе принести масляную лампу и сел писать письмо Валентине, в котором надеялся убедить ее в своей честности. Так как она не желала слушать его, другого пути у Франческо не было. Письмо он закончил через час, уже после восхода солнца, вновь вызвал Эрколе и попросил его незамедлительно отнести письмо Валентине.
— Я дождусь ее у часовни, — пообещал Фортемани.
Он взял письмо и вышел. Но едва он спустился во двор, как увидел бегущего к нему Пеппе. Глаза шута возбужденно горели, он тяжело дышал.
— Скорее, Эрколе. Пойдем со мной.
— Дьявол тебя раздери, сатанинское отродье… куда еще? — проворчал гигант.
— Я все скажу по пути. Нельзя терять ни секунды. Гонзага… готовит измену. Пойдете вы или нет?
Тут уж Фортемани не заставил просить себя дважды. Застать мессера Гонзагу на месте преступления — да ради этого он пошел бы и на край света.
Отдуваясь и жадно ловя ртом воздух — многолетнее пьянство и обжорство все же отразились на его могучем здоровье, Фортемани последовал за шутом, который и рассказал то немногое, что знал. Вслед за Пеппе он поднялся в арсенальную башню. Через бойницу увидел, как Гонзага снял со стены арбалет, сел за стол и начал что-то писать.
— И это все? — осведомился Эрколе.
— Более ничего, — кивнул шут.
— Ад и небеса! — проревел гигант, остановившись. — И только из-за этого ты заставил меня бежать?
— По-моему, я сказал более чем достаточно, — возразил Пеппе. — Чего вы встали?
— Встал и не сдвинусь с места, — Эрколе побагровел от ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Глава XXIII. АРСЕНАЛЬНАЯ БАШНЯ
Булыжники внутреннего двора, еще мокрые после ночного ливня, блестели в утренних солнечных лучах.
Шут сидел на грубо сколоченной табуретке в крытой галерее, хмуро глядя на быстро высыхающие камни. Он злился — а такое случалось, не считая, разумеется, стычек с фра Доминико — крайне редко. Пеппе пытался убедить Валентину, что та погорячилась, приказав арестовать Франческо, но его госпожа грубо, чего никогда не случалось ранее, приказала ему развлекать ее шутками, а не совать нос в чужие дела. Шут, однако, не подчинился и ошеломил Валентину, прямо заявив, что еще с той памятной встречи у Аскуаспарте знал, кто такой мессер Франческо. Он уже собирался рассказать об изгнании Франческо из Баббьяно, о его категорическом отказе стать правителем герцогства, чтобы убедить девушку, что у Франческо не было нужды избирать столь извилистый путь к трону, будь у него хоть малейшее желание занять его. Но Валентина резко осадила Пеппе и выгнала вон.
А теперь она отправилась к мессе, а шут уселся в крытой галерее, чтобы в уединении поразмышлять о женском упрямстве и коварстве Гонзаги, ибо он ни на секунду не сомневался, что придворный приложил руку к происходящему.
Так он сидел, уродливый горбун, трясясь от бессильной ярости. Что теперь с ними будет? Не будь графа Акуильского, гарнизон сдался бы еще неделю назад. Так будут ли они защищать замок, лишившись такого командира?
— Она еще поймет, что поступила глупо, но будет поздно. Таковы женщины, — философски заключил Пеппе и печально вздохнул, ибо любил свою госпожу. А посему решил, что после мессы добьется, чтобы она выслушала его. На этот раз ей не удастся прогнать его прочь, словно трусливого щенка. И уже начал обдумывать, с чего начать, какими словами сразу завладеть ее вниманием, когда на ступенях, ведущих в часовню, появился Ромео Гонзага.
Интуитивно Пеппе подался назад, в самую тень, следя глазами за каждым движением придворного. А Ромео огляделся и на цыпочках спустился во двор, похоже, опасаясь, как бы его шаги не услышали в часовне. Затем, не подозревая о присутствии Пеппе, пересек двор и нырнул в арку. Шут тут же последовал за ним, резонно полагая, что Гонзаге есть что скрывать.
В своей комнате в Львиной башне граф Акуильский, встревоженный судьбой замка, провел, как и шут, бессонную ночь. Правда, в отличие от Пеппе, он не считал, что во всем виноват Гонзага. Присутствие Дзаккарьи означало, что Фанфулла все-таки написал ему. Видимо, письмо попало в руки Валентины, и по каким-то строчкам она решила, что граф — изменник.
И Франческо горько упрекал себя за то, что с самого начала не признался, кто он такой. Упрекал и ее за то, что она отказалась выслушать человека, которому признавалась в любви. Скажи Валентина, на чем основаны ее подозрения, он мгновенно доказал бы их беспочвенность, ибо, защищая Роккалеоне, он не преследовал никаких личных целей. Беспокоило графа и само появление Дзаккарьи. Ждал он его давно, и приезд Дзаккарьи, бесспорно, означал, что он привез важное известие. Речь, вероятно, шла о том, что времени у Джан-Марии осталось совсем немного, и, загнанный в угол, он может решиться на отчаянную авантюру.
Наемники Фортемани глухо зароптали, узнав об аресте Франческо. Его крепкая рука держала их в узде, здравый смысл, в чем им уже довелось убедиться на деле, придавал смелости, подбадривал. Франческо доказал свое право на командование, и, доверяя ему, они выполнили бы любой его приказ. А с кем они остались теперь? Фортемани — один из них, поставленный над ними лишь волею обстоятельств. Гонзагу они презирали. Валентина при всей ее храбрости всего лишь женщина, неискушенная в премудростях воинского искусства, приказы которой могли привести к катастрофе.
Те же мысли мучили и Фортемани. С превеликой неохотой арестовал он Франческо и, пожалуй, лучше остальных представлял себе последствия этого. Он уже проникся уважением, более того, по-своему полюбил губернатора Роккалеоне, и его восхищение только возросло, когда Фортемани узнал его истинное имя: не было в Италии более знаменитого кондотьера, и имя его почиталось воинами не меньше любого из имен святых покровителей.
Обеспечив охрану арестованного, как приказал Гонзага, ставший командиром гарнизона Роккалеоне, Фортемани провел ночь у дверей комнаты Франческо. А если быть точнее, то большую часть ночи — в самой комнате.
— Стоит вам сказать слово, и замок будет в ваших руках, — не стал скрывать гигант своих мыслей. — Прикажите, и все мои люди перейдут на вашу сторону.
— Да вы грязный предатель, — рассмеялся Франческо. — Или вы забыли, кому служите? Не будем спешить, Эрколе. Но, если вы хотите оказать мне услугу, вызовите сюда Дзаккарью — человека, который пробрался сегодня ночью в Роккалеоне.
Фортемани, естественно, не отказал. Дзаккарья знал содержимое письма наизусть — на случай, что оно потеряется или его придется уничтожить. Теперь слуга уже корил себя, что не порвал его на мелкие клочки вместо того, чтобы отдать Гонзаге. Слова Дзаккарьи подтвердили самые худшие опасения графа. Джан-Марии его подданные отпустили только три дня, а посему он наверняка предпримет попытку захватить замок.
Ближе к утру Франческо успокоился, попросил Эрколе принести масляную лампу и сел писать письмо Валентине, в котором надеялся убедить ее в своей честности. Так как она не желала слушать его, другого пути у Франческо не было. Письмо он закончил через час, уже после восхода солнца, вновь вызвал Эрколе и попросил его незамедлительно отнести письмо Валентине.
— Я дождусь ее у часовни, — пообещал Фортемани.
Он взял письмо и вышел. Но едва он спустился во двор, как увидел бегущего к нему Пеппе. Глаза шута возбужденно горели, он тяжело дышал.
— Скорее, Эрколе. Пойдем со мной.
— Дьявол тебя раздери, сатанинское отродье… куда еще? — проворчал гигант.
— Я все скажу по пути. Нельзя терять ни секунды. Гонзага… готовит измену. Пойдете вы или нет?
Тут уж Фортемани не заставил просить себя дважды. Застать мессера Гонзагу на месте преступления — да ради этого он пошел бы и на край света.
Отдуваясь и жадно ловя ртом воздух — многолетнее пьянство и обжорство все же отразились на его могучем здоровье, Фортемани последовал за шутом, который и рассказал то немногое, что знал. Вслед за Пеппе он поднялся в арсенальную башню. Через бойницу увидел, как Гонзага снял со стены арбалет, сел за стол и начал что-то писать.
— И это все? — осведомился Эрколе.
— Более ничего, — кивнул шут.
— Ад и небеса! — проревел гигант, остановившись. — И только из-за этого ты заставил меня бежать?
— По-моему, я сказал более чем достаточно, — возразил Пеппе. — Чего вы встали?
— Встал и не сдвинусь с места, — Эрколе побагровел от ярости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57