– Да кто же не воспользовался бы такой благословенной возможностью? Я смотрю на вас так, как испанцы – я сам тому свидетель – смотрят на лики святых, однако в их взорах нет и половины того благоговения, которое испытываю я.
– Тогда их святопочитание не столь уж велико.
– Напротив! Но мое обожание еще больше.
Она слегка нахмурила брови, и тон ее стал суровым:
– Сэр Дэвид, я – неподходящий объект для обожания.
– Но если я действительно обожаю вас, что я могу поделать? Это превыше меня. Я не могу противиться.
– Этому может противиться мой супруг. Вы забываете, сэр Дэвид, что у меня есть муж.
– И пятьдесят мужей не могут лишить меня счастья боготворить вас.
– Прекрасно, но если вы меня уважаете, то достаточно и одного, чтобы лишить вас права говорить мне об этом.
– Такое право мне даровали вы.
– Каким же образом? – В ее голосе зазвучал гнев. – Вы безумец, сэр Дэвид.
Он даже задохнулся и побледнел. А когда заговорил, слова его были уже сплошным смирением:
– Дозволено ли мне будет осведомиться, чем я заслужил такую отповедь? Я ведь ни о чем не прошу. Я почитаю вас, но не жду никакого вознаграждения. Я ничего не требую взамен.
– Сэр Дэвид, я вас не понимаю. Возможно, я не способна вас понять.
– Но ведь все так просто и ясно! Я говорю, что навсегда останусь вашим преданным слугой, а то, что вы ничем не можете меня вознаградить, – это ничего не значит. Я просто вручаю вам себя, даже если вы во мне и не нуждаетесь. Вот и все, моя дорогая леди. Просто знайте, что есть на свете человек, который готов служить вам верой и правдой, который отдаст за вас все. Возможно, вам это кажется такой малостью…
– Нет, это не малость, сэр Дэвид. – Она вздохнула. – И все же я бы хотела, чтобы вы этого не говорили, поскольку мне нечем вам ответить.
Он окончательно утратил благоразумие.
– Но разве я вас об этом просил?! Я прошу лишь об одном: чтобы вы запомнили мои слова. Уже одно то, что вы их будете помнить, сделает меня счастливым.
Вообще-то подобная приниженность была для сэра Дэвида нехарактерна, с его стороны это скорее был искусный ход: в случае, если его атака встретит сильное сопротивление, он оставлял за собой путь к отступлению, но сохранял возможность возобновить приступ при первом же удобном случае. А в том, что она его слова запомнит и вспоминать их ей будет приятно, он был уверен – он хорошо знал женщин.
В этот момент граф окликнул его с террасы: собеседники решили узнать его мнение по одному из политических вопросов, касавшихся короля Филиппа. Он высказал свое мнение, сэр Томас Овербери продолжил дискуссию, которая, к досаде лорда Рочестера, грозила затянуться. Лорд Рочестер потерял терпение и, оставив спорщиков, сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать леди Эссекс.
У него уже вошло в привычку оставлять все дела на сэра Томаса (а его величество теперь тоже привычно передоверял все дела лорду Рочестеру). Король повел себя так потому, что в глубине души был лентяем и терпеть не мог никаких трудов, кроме литературных, таких, как «Энергичный протест против табака», его последний опус, которым он очень гордился. Единственное, ради чего король с охотой предпринимал усилия – ради раздобывания денег. И лорд Рочестер, следуя королевскому примеру, доверял все государственные проблемы своему заместителю, тем более, что он, в отличие от короля, прекрасно сознавал, что заместитель куда более компетентен, чем он сам.
Но сэр Дэвид этого, естественно, не знал, поэтому с удивлением воспринял бегство лорда Рочестера к ее светлости.
На леди Эссекс было розовое платье с высокой талией и пышной юбкой с фижмами и двойными рукавами на бледно-розовой подкладке. Золотоволосую головку покрывала маленькая белоснежная шапочка, украшенная, как и высокий воротник, кружевами. Синие"глаза ее светлости улыбались лорду Рочестеру – если бы сэр Дэвид мог разглядеть и эту улыбку, он бы удивился еще больше.
Новоиспеченный лорд с приличествующей скромностью принял ее поздравления, а затем заговорил о сэре Дэвиде Вуде, о его поездке в Испанию, о его достоинствах, о том, как тот хорошо знает дело. Она слушала его, затем со смехом прервала:
– По-моему, для вашей светлости стало привычным развлекать меня разговорами о посторонних.
Он припомнил их последнюю встречу в Ричмонд-парке, слова, которыми они обменивались на банкете в честь посла Испании, и тоже рассмеялся:
– Надеюсь, это не вошло у меня в привычку, но признаю, что до сих пор было моей ошибкой.
– И моей.
– Почему же вашей?
Она на мгновение помедлила, затем решилась:
– Я бы предпочла, чтобы вы говорили о себе.
– О себе? – Он взглянул на нее с недоумением, но она смотрела в сторону, и спокойное выражение ее лица ничего ему не подсказало.
– Потому что этот предмет вы знаете лучше всего, – произнесла она, как бы объясняя свое желание;
– Наверное… Но стоит ли? – Он засмеялся. – Говоря о себе, люди редко осмеливаются быть правдивыми.
– Ах, если человек, говоря о себе, не смеет быть правдивым, то как же узнать о нем правду? Ведь не от его врагов – они из ненависти станут говорить только плохое; и не от друзей – из любви они будут превозносить. Как познать истину?
– Это вообще невозможно, – ответил он. – Правда – самое неуловимое, что есть на свете. Сэр Фрэнсис Бэкон уже задал устами своего Пилата вопрос: «Что есть правда?» И сэр Фрэнсис, наверное, единственный, кто мог бы ответить на этот вопрос, ибо задал его сам.
– В голосе вашем звучит печаль. Почему?
– Я просто стараюсь быть честным.
– Честность – второе имя правды. Почему же вы тогда говорите, что она неуловима?
Он снова рассмеялся:
– Мне трудно состязаться с вами в речах, вы бьете меня моим же оружием. Прошу пощады!
– Вы можете смело рассчитывать и на пощаду, и на многое другое, – сказала она, и в голосе ее зазвучала предательская нотка нежности.
Его светлость с удивлением взглянул на нее и, возможно, впервые заметил, как она молода и хороша собою.
– «На многое другое»? – повторил он. – Но о чем большем смел бы я вас просить?
– Разве я могу знать до того, как вы попросите? Я не обладаю даром прорицательницы.
– Неужели? – Он продолжал смотреть на нее, и в глазах его появлялся какой-то новый блеск. Очень нежно и медленно он добавил: – Разве на свете есть дар, которого вы лишены?
– О, их множество, уверяю вас.
– Пусть каких-то даров вы и лишены, но, клянусь, не тех, что делают вас желанной.
Внешне она оставалась спокойной, но почувствовала, как часто забилось сердце.
– Вот теперь я слышу речи придворного кавалера, который и не пытается угнаться за правдой, ибо она ему не нужна.
Она по-женски поддразнивала его, а в этом искусстве учителя не нужны. Однако внимание его светлости было отвлечено яркими золотыми бликами, видными в просвете лавровых кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92