Дальше взаимных оскорблений дело не шло, но оскорбления становились все серьезнее.
Затем он применил новую тактику. Он изнурит ее своим бездействием! Пусть себе сидит в одиночестве, когда-нибудь ей это наскучит и она сдастся просто потому, что ей станет совсем уж тоскливо! Он наприглашал в дом знакомых джентльменов, на этих чисто мужских пирушках присутствие хозяйки не требовалось, а отсутствие не нуждалось в извинениях. Позабыв свои пуританские привычки, молодой аристократ предавался самому необузданному буйству, и отголоски достигали спальни ее светлости. Он как бы насмешничал над ее горем.
В таком духе прошла весна, наступило лето. Вооруженное перемирие сохранялось, и одна из сторон впадала во все более глубокое отчаяние, а вторая – кипела злобой. Отчаяние ее светлости усугублялось еще и тем, что доктор Формен, вполне резонно не желавший афишировать своей деятельности, не отвечал на ее письма.
Наконец в одно июльское утро его светлость явился в спальню жены и потребовал, чтобы подняли шторы. Поскольку никто из служанок не проявил готовности подчиниться приказанию, он лично открыл окна, а затем приказал женщинам удалиться. Они вынуждены были подчиниться.
Ее светлость сидела в постели, завернувшись в пеньюар. Золотые волосы растрепались, лицо побледнело от страха, глаза припухли, и все же она была необыкновенно хороша. Но сейчас он не замечал ее красоты – прежде она была для него желанней всех женщин, теперь же он почувствовал отвращение: этот виноград, прекрасный на вид, вполне может быть кислым на вкус. Он так долго жаждал ее, он так долго мучился страстным голодом, что сейчас ее вид уже не возбуждал в нем аппетита – вот что он собирался ей сказать, вот ради чего явился в спальню. Положение, в которое она его поставила, было просто невыносимым – ни женат, ни холост!
Он стоял в ногах постели, и спинка кровати и столбы, подпиравшие полог, служили ему словно рамой.
– Я пришел к вам, мадам, – так начал он свою тщательно отрепетированную речь, – чтобы в последний раз просить покориться обстоятельствам, в которых мы оба оказались.
Она испугалась, но постаралась скрыть панику и отвечала таким же ровным голосом:
– Мой ответ, сэр, остается неизменным.
– Вы упорно отказываетесь выполнять свои супружеские обязанности?
– Я отказываюсь не от выполнения супружеских обязанностей, я отказываюсь признавать наш брак.
– Но и закон, и ваша семья его признали.
– Неужели мы снова должны все это обсуждать? – Голос у нее был усталый, и, подняв исхудавшую руку, она откинула со лба прядь золотых волос. – Мы с вами все время движемся по кругу, милорд, и у меня уже начинает кружиться голова. А когда кружится голова, трудно различать действительность.
Как обычно, находчивость ее ответа обескуражила его, и, как обычно, он почувствовал прилив злобы. Но, помня о своей задаче, решил стерпеть.
– Если вы поняли, что вам необходимо трезво взглянуть на действительность, тогда нам больше не о чем спорить.
– А если не поняла? Что тогда?
– Значит, вы признаете, что чертовски упрямы?
– О, я готова признать что угодно. Давайте перейдем к существу вопроса.
– Прекрасно, мадам, – чтобы успокоиться, он глубоко вздохнул. – Я устал от вас, мне надоело ваше сопротивление, мне надоело ваше пребывание в этом доме. Вы вольны покинуть его, когда угодно. Можете отправляться к отцу, да хоть к самому дьяволу, не бойтесь, я не стану вас возвращать. Я проклинаю тот день, когда впервые увидел вас, и молю Бога, чтобы мне больше никогда не пришлось вас видеть, – эти последние слова он уже почти что кричал, но затем, обуздав себя, снова заговорил ровным голосом: – Вот и все, мадам.
Он торжественно поклонился и добавил:
– Имею честь откланяться, – и вышел вон.
Она в молчании выслушала эту последнюю тираду и даже не попрощалась. Она боялась, что это лишь какая-то очередная уловка. И тут же вспомнила о докторе Формене – хотя тот и не отвечал на ее письма, разве можно было усомниться, что переход к ненависти произошел не в результате действия магического порошка и магических заклинаний?
Она вскочила с постели, созвала служанок, раздала приказы и сразу же начала собираться.
И в субботу, когда граф Нортгемптон только приступил к обеду в скромной компании сэра Дэвида Вуда, слуга прервал их трапезу объявлением, что прибыла леди Эссекс.
Глава XIX
КАПИТУЛЯЦИЯ
Это время было трудным не только для леди Эссекс.
Умер Роберт Сесил. Он испустил последний вздох в Мальборо – незадолго перед этим он ездил на воды в Бат, куда в последней отчаянной попытке продлить дни выдающегося государственного мужа отправил его доктор Майерн.
У одних его кончина вызвала тревогу и беспокойство, у иных – породила кое-какие надежды, но двое наблюдали за агонией Сесила с особым вниманием. То были граф Нортгемптон и сэр Томас Овербери. Они оба были готовы подхватить дела, выпавшие из его охладелых рук.
И оба ждали благоприятного момента.
Но король молчал. На время хранителем государственных печатей стал Рочестер – теперь король считал его своим вторым "я". Рочестер вместе с самим королем вел дела государственного секретаря – первого лица страны. А непосредственно заботы легли на плечи двух толковых и достойных джентльменов – сэра Ральфа Винвуда и сэра Томаса Лейка. Впрочем, и Нортгемптон, и Овербери считали такое распределение обязанностей лишь временным.
Старый граф выжидал, но видел, что надежды, которые он лелеял всю жизнь, тают, и проклинал виновников их крушения – презренного выскочку Рочестера и его друга Овербери, последнего старый граф с полным основанием побаивался, ибо уже успел оценить его способности и хватку
В таком настроении и застала его племянница. Ее появление и новость, которую она выложила дядюшке, подбросило дровишек в уже угасавший костер его честолюбия: если Эссекс на самом деле хочет аннулировать брак, племянница станет свободной, может даже выйти замуж за Рочестера, и тогда появится шанс перетянуть всесильного фаворита на сторону Говардов. А если старый граф поведет себя как добрый гений влюбленных, то Рочестер в благодарность замолвит за него словечко перед королем…
Старик, нахмурившись, теребил седую бородку. Он всегда выделял племянницу среди всех своих родичей, а сейчас вообще разыграл любящего дядю: он трепал ее за щечку, гладил по голове, бормотал успокаивающие слова – и все же не преминул высказаться по поводу тех трудностей, которые встретятся на ее пути.
– Когда бы этот болван Эссекс пришел к такому решению до того, как утащить тебя в Чартли, все было бы просто. Но он несколько месяцев продержал тебя под своей крышей, и теперь трудно будет доказать, что вы оба не собирались исполнить брачный договор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Затем он применил новую тактику. Он изнурит ее своим бездействием! Пусть себе сидит в одиночестве, когда-нибудь ей это наскучит и она сдастся просто потому, что ей станет совсем уж тоскливо! Он наприглашал в дом знакомых джентльменов, на этих чисто мужских пирушках присутствие хозяйки не требовалось, а отсутствие не нуждалось в извинениях. Позабыв свои пуританские привычки, молодой аристократ предавался самому необузданному буйству, и отголоски достигали спальни ее светлости. Он как бы насмешничал над ее горем.
В таком духе прошла весна, наступило лето. Вооруженное перемирие сохранялось, и одна из сторон впадала во все более глубокое отчаяние, а вторая – кипела злобой. Отчаяние ее светлости усугублялось еще и тем, что доктор Формен, вполне резонно не желавший афишировать своей деятельности, не отвечал на ее письма.
Наконец в одно июльское утро его светлость явился в спальню жены и потребовал, чтобы подняли шторы. Поскольку никто из служанок не проявил готовности подчиниться приказанию, он лично открыл окна, а затем приказал женщинам удалиться. Они вынуждены были подчиниться.
Ее светлость сидела в постели, завернувшись в пеньюар. Золотые волосы растрепались, лицо побледнело от страха, глаза припухли, и все же она была необыкновенно хороша. Но сейчас он не замечал ее красоты – прежде она была для него желанней всех женщин, теперь же он почувствовал отвращение: этот виноград, прекрасный на вид, вполне может быть кислым на вкус. Он так долго жаждал ее, он так долго мучился страстным голодом, что сейчас ее вид уже не возбуждал в нем аппетита – вот что он собирался ей сказать, вот ради чего явился в спальню. Положение, в которое она его поставила, было просто невыносимым – ни женат, ни холост!
Он стоял в ногах постели, и спинка кровати и столбы, подпиравшие полог, служили ему словно рамой.
– Я пришел к вам, мадам, – так начал он свою тщательно отрепетированную речь, – чтобы в последний раз просить покориться обстоятельствам, в которых мы оба оказались.
Она испугалась, но постаралась скрыть панику и отвечала таким же ровным голосом:
– Мой ответ, сэр, остается неизменным.
– Вы упорно отказываетесь выполнять свои супружеские обязанности?
– Я отказываюсь не от выполнения супружеских обязанностей, я отказываюсь признавать наш брак.
– Но и закон, и ваша семья его признали.
– Неужели мы снова должны все это обсуждать? – Голос у нее был усталый, и, подняв исхудавшую руку, она откинула со лба прядь золотых волос. – Мы с вами все время движемся по кругу, милорд, и у меня уже начинает кружиться голова. А когда кружится голова, трудно различать действительность.
Как обычно, находчивость ее ответа обескуражила его, и, как обычно, он почувствовал прилив злобы. Но, помня о своей задаче, решил стерпеть.
– Если вы поняли, что вам необходимо трезво взглянуть на действительность, тогда нам больше не о чем спорить.
– А если не поняла? Что тогда?
– Значит, вы признаете, что чертовски упрямы?
– О, я готова признать что угодно. Давайте перейдем к существу вопроса.
– Прекрасно, мадам, – чтобы успокоиться, он глубоко вздохнул. – Я устал от вас, мне надоело ваше сопротивление, мне надоело ваше пребывание в этом доме. Вы вольны покинуть его, когда угодно. Можете отправляться к отцу, да хоть к самому дьяволу, не бойтесь, я не стану вас возвращать. Я проклинаю тот день, когда впервые увидел вас, и молю Бога, чтобы мне больше никогда не пришлось вас видеть, – эти последние слова он уже почти что кричал, но затем, обуздав себя, снова заговорил ровным голосом: – Вот и все, мадам.
Он торжественно поклонился и добавил:
– Имею честь откланяться, – и вышел вон.
Она в молчании выслушала эту последнюю тираду и даже не попрощалась. Она боялась, что это лишь какая-то очередная уловка. И тут же вспомнила о докторе Формене – хотя тот и не отвечал на ее письма, разве можно было усомниться, что переход к ненависти произошел не в результате действия магического порошка и магических заклинаний?
Она вскочила с постели, созвала служанок, раздала приказы и сразу же начала собираться.
И в субботу, когда граф Нортгемптон только приступил к обеду в скромной компании сэра Дэвида Вуда, слуга прервал их трапезу объявлением, что прибыла леди Эссекс.
Глава XIX
КАПИТУЛЯЦИЯ
Это время было трудным не только для леди Эссекс.
Умер Роберт Сесил. Он испустил последний вздох в Мальборо – незадолго перед этим он ездил на воды в Бат, куда в последней отчаянной попытке продлить дни выдающегося государственного мужа отправил его доктор Майерн.
У одних его кончина вызвала тревогу и беспокойство, у иных – породила кое-какие надежды, но двое наблюдали за агонией Сесила с особым вниманием. То были граф Нортгемптон и сэр Томас Овербери. Они оба были готовы подхватить дела, выпавшие из его охладелых рук.
И оба ждали благоприятного момента.
Но король молчал. На время хранителем государственных печатей стал Рочестер – теперь король считал его своим вторым "я". Рочестер вместе с самим королем вел дела государственного секретаря – первого лица страны. А непосредственно заботы легли на плечи двух толковых и достойных джентльменов – сэра Ральфа Винвуда и сэра Томаса Лейка. Впрочем, и Нортгемптон, и Овербери считали такое распределение обязанностей лишь временным.
Старый граф выжидал, но видел, что надежды, которые он лелеял всю жизнь, тают, и проклинал виновников их крушения – презренного выскочку Рочестера и его друга Овербери, последнего старый граф с полным основанием побаивался, ибо уже успел оценить его способности и хватку
В таком настроении и застала его племянница. Ее появление и новость, которую она выложила дядюшке, подбросило дровишек в уже угасавший костер его честолюбия: если Эссекс на самом деле хочет аннулировать брак, племянница станет свободной, может даже выйти замуж за Рочестера, и тогда появится шанс перетянуть всесильного фаворита на сторону Говардов. А если старый граф поведет себя как добрый гений влюбленных, то Рочестер в благодарность замолвит за него словечко перед королем…
Старик, нахмурившись, теребил седую бородку. Он всегда выделял племянницу среди всех своих родичей, а сейчас вообще разыграл любящего дядю: он трепал ее за щечку, гладил по голове, бормотал успокаивающие слова – и все же не преминул высказаться по поводу тех трудностей, которые встретятся на ее пути.
– Когда бы этот болван Эссекс пришел к такому решению до того, как утащить тебя в Чартли, все было бы просто. Но он несколько месяцев продержал тебя под своей крышей, и теперь трудно будет доказать, что вы оба не собирались исполнить брачный договор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92