Он отдавал товарищам книги, которые хотел бы сохранить для себя, и отступался от девчонок, которые нравились ему. Родители, друзья-доброхоты, а позднее и жена – все журили его за покладистость-уступчивость, за то, что он пасует перед нахальными дураками, изворотливыми пролазами, что не использует для успеха свои способности и прилежание. Он огорчался выговорами, даже соглашался и обещал, но больше огорчался не течением жизни своей, а тем, что вынуждает волноваться и переживать за себя других. Для него самого было изначально интуитивно ясно: дело не в том. Не нужны ему житейские успехи. Не хотелось так жить, вот и все. И не потому, что слаб, робок, неспособен, нет – просто ощущал он за своей житейской малостью-незначительностью большой и мощный спокойный поток бытия. В этом была его сила – жертвенная, несделочная сила: готовность пойти туда и сделать то, куда не пойдут и чего не сделают люди, слишком уж знающие цену себе и своей шкуре.
Таращанская катастрофа, а затем работа в Шаре и в лаборатории MB все расставили по местам. Анатолий Андреевич понял то, что раньше только чувствовал: не он мал – это его окружающие велики и значительны для себя , лишь потому что отграничили из бесконечно-вечного, глубинно-мощного мира свой, очень крохотный и поверхностный «мирок связей»; да и уверенность-то их держится на том, что они ничего сверх него знать не хотят… Или просто боятся узнать? И покой души его возрастал.
Конечная остановка. Все вываливающиеся из трех дверей троллейбуса и взгляда не бросят на апокалиптическую картину искаженного пространства окрест и над головами – скорей к своим проходным. Толюнина «А, Б, В» крайняя слева. Окошко табельщицы – показать пропуск – отбить на бланке в электрочасах время прихода – вернуть, получить и сунуть в карман запущенные ЧЛВ – турникет щелк-щелк – в зоне.
…Утренняя пульсация: втягивание Шаром и башней людей из конкретно-предметного мира в себя – их действий, сил, знаний, энергии, идей, чувств, мыслей. Вечером будет противоположная: откат, возврат. Все – как там , в ядре, в MB. Все события одинаковы, только кажутся разными.
Крытым переходом к осевой башне, сквозным лифтом до уровня «20», пересадка на высотный, до крыши. В нем Васюк поднимается один: из-за проводов Мишки в садик он всегда опаздывает – внизу на минуты, вверху – на часы. Ничего, Шар своего не упустит; впереди очень долгий «рабочий день», за который успевает отрасти на щеках щетина, а когда и бородка.
В круговом коридоре последних этажей (двери вовне на галерею, к генераторам Ван дер Граафа, внутрь – в лабораторию MB и гостиницу-профилакторий) стены сплошь увешаны метровыми снимками Галактик. Внизу фотографий размашистые надписи: «Правовинтовая Рыба-17», «Фронтальная Андромеда-7», «Малый Магеллан-21»… и так далее. Это проявил себя понятный только самим исследователям жаргон, возникший из необходимости экономить время.
«Рыба» была не рыба, а спиральная Галактика, подобная той, что в обычном небе наблюдаема в созвездии Рыб: с небольшим ядром и обширными, далеко раскинутыми в пространстве рукавами. «Фронтальная Андромеда» походила на знаменитую «Туманность Андромеды» – только ориентирована была к наблюдателям не как та, со «страшным-страшным креном», а фронтом звездного вихря – так сказать, анфас. «Малый Магеллан» походил на бесформенное Малое Магелланово Облако, Галактику-спутник нашего Млечпути.
На стенах красовались «Вероники» – видимые с ребра Галактики, похожие на те. что с Земли наблюдает в созвездии Волос Вероники; «Треугольники» – рыхлые спиральные структуры, наподобие имеющейся в созвездии такого названия. А на иных снимках и просто указывали «81-А», «31-Л» и тому подобное – в соответствии с образами Галактик, обозначенных в каталоге Мессье этими номерами. Буквы и дополнительные числа означали, сколько такого вида звездных вихрей довелось наблюдать и заснять в Меняющейся Вселенной.
…И это еще было ничего, если увиденное в очередной Метагалактической пульсации, Вздохе-Шторме первичной материи (или во Всхрапе?…) оказывалось похожим на объекты классической астрономии. А ежели нет, то припечатывали что-нибудь покрепче, лишь бы с маху охарактеризовать запечатленный образ из «Вселенной на раз». Нашли свое место на стенах бесформенные Галактики с подписями «Коровья лепешка-8» или «Негатив кляксы» (типичные картины начальных и самых конечных стадий их жизни); напротив дверей просмотрового зала красовалась двойная Галактика «Очки Любарского» (название дано Корневым, сам Варфоломей Дормидонтович протестовал): два почти эллиптических звездных вихря противоположной ориентации с туманной перемычкой между ними. (Еще одной паре Галактик Александр Иванович присвоил гениальное, по общему мнению сотрудников лаборатории, название «Ягодицы в тумане»; но на снимок налетел Пец, прочел подпись, велел снять. Валерьян Вениаминович вообще не одобрял эту, как он выражался, «картинную галерею» и настрого запретил вывешивание снимков за пределами лаборатории).
Сам Анатолий Андреевич, хотя большинство снимков были делом его рук, названий им не придумывал: они его – а равно и номера или индексы при них – как-то не интересовали. Он держался взгляда, что для восприятия Единого не только не надо присваивать названия новым образам, порожденным им, но невредно и позабыть названия для «Земли», для «Солнца», «времени», «пространства», «жизни»… Зачем этикетки первичному! Впрочем, мысль эту – как и большинство своих получувств-полумыслей – он пока не высказывал.
И жене своей Анатолий Андреевич до сих пор и словом не обмолвился о Меняющейся Вселенной, чтобы она не стала наставлять: что ему там делать и как себя вести.
Он совершил полный круг по коридору, чтобы пропитаться соответствующим настроением.
III
В просмотровом зале, куда он после этого вошел, настроение ему в два счета испортили, вернули в мелкость, в прозу. Здесь Любарский и Буров прокручивали вчерашнюю добычу в MB.
– Плохо, Анатолий Андреевич! – вместо приветствия встретил его возгласом завлаб. – Просто никуда, зря поднимались. Смотрите сами!
Васюк посмотрел на экран – и почувствовал свою вину.
…Как-то так вышло, что в лаборатории на него сваливали все фото– и кинодела; включая и самые малопривлекательные, многочасовую возню в темной комнате над бачками и ваннами с реактивами, от чьих испарений потом болела печень. Одни напирали – не без улыбки – на историческую преемственность от его подвига в Таращанске: кому же, мол, как не тебе? – хотя, стоит заметить, после школьных лет то был первый фотоопыт Анатолия Андреевича (и аппарата не имел своего, пришлось позаимствовать в универмаге). Другие без всяких улыбок считали само собой разумеющимся, что Васюком-Басистовым можно затыкать любую дыру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Таращанская катастрофа, а затем работа в Шаре и в лаборатории MB все расставили по местам. Анатолий Андреевич понял то, что раньше только чувствовал: не он мал – это его окружающие велики и значительны для себя , лишь потому что отграничили из бесконечно-вечного, глубинно-мощного мира свой, очень крохотный и поверхностный «мирок связей»; да и уверенность-то их держится на том, что они ничего сверх него знать не хотят… Или просто боятся узнать? И покой души его возрастал.
Конечная остановка. Все вываливающиеся из трех дверей троллейбуса и взгляда не бросят на апокалиптическую картину искаженного пространства окрест и над головами – скорей к своим проходным. Толюнина «А, Б, В» крайняя слева. Окошко табельщицы – показать пропуск – отбить на бланке в электрочасах время прихода – вернуть, получить и сунуть в карман запущенные ЧЛВ – турникет щелк-щелк – в зоне.
…Утренняя пульсация: втягивание Шаром и башней людей из конкретно-предметного мира в себя – их действий, сил, знаний, энергии, идей, чувств, мыслей. Вечером будет противоположная: откат, возврат. Все – как там , в ядре, в MB. Все события одинаковы, только кажутся разными.
Крытым переходом к осевой башне, сквозным лифтом до уровня «20», пересадка на высотный, до крыши. В нем Васюк поднимается один: из-за проводов Мишки в садик он всегда опаздывает – внизу на минуты, вверху – на часы. Ничего, Шар своего не упустит; впереди очень долгий «рабочий день», за который успевает отрасти на щеках щетина, а когда и бородка.
В круговом коридоре последних этажей (двери вовне на галерею, к генераторам Ван дер Граафа, внутрь – в лабораторию MB и гостиницу-профилакторий) стены сплошь увешаны метровыми снимками Галактик. Внизу фотографий размашистые надписи: «Правовинтовая Рыба-17», «Фронтальная Андромеда-7», «Малый Магеллан-21»… и так далее. Это проявил себя понятный только самим исследователям жаргон, возникший из необходимости экономить время.
«Рыба» была не рыба, а спиральная Галактика, подобная той, что в обычном небе наблюдаема в созвездии Рыб: с небольшим ядром и обширными, далеко раскинутыми в пространстве рукавами. «Фронтальная Андромеда» походила на знаменитую «Туманность Андромеды» – только ориентирована была к наблюдателям не как та, со «страшным-страшным креном», а фронтом звездного вихря – так сказать, анфас. «Малый Магеллан» походил на бесформенное Малое Магелланово Облако, Галактику-спутник нашего Млечпути.
На стенах красовались «Вероники» – видимые с ребра Галактики, похожие на те. что с Земли наблюдает в созвездии Волос Вероники; «Треугольники» – рыхлые спиральные структуры, наподобие имеющейся в созвездии такого названия. А на иных снимках и просто указывали «81-А», «31-Л» и тому подобное – в соответствии с образами Галактик, обозначенных в каталоге Мессье этими номерами. Буквы и дополнительные числа означали, сколько такого вида звездных вихрей довелось наблюдать и заснять в Меняющейся Вселенной.
…И это еще было ничего, если увиденное в очередной Метагалактической пульсации, Вздохе-Шторме первичной материи (или во Всхрапе?…) оказывалось похожим на объекты классической астрономии. А ежели нет, то припечатывали что-нибудь покрепче, лишь бы с маху охарактеризовать запечатленный образ из «Вселенной на раз». Нашли свое место на стенах бесформенные Галактики с подписями «Коровья лепешка-8» или «Негатив кляксы» (типичные картины начальных и самых конечных стадий их жизни); напротив дверей просмотрового зала красовалась двойная Галактика «Очки Любарского» (название дано Корневым, сам Варфоломей Дормидонтович протестовал): два почти эллиптических звездных вихря противоположной ориентации с туманной перемычкой между ними. (Еще одной паре Галактик Александр Иванович присвоил гениальное, по общему мнению сотрудников лаборатории, название «Ягодицы в тумане»; но на снимок налетел Пец, прочел подпись, велел снять. Валерьян Вениаминович вообще не одобрял эту, как он выражался, «картинную галерею» и настрого запретил вывешивание снимков за пределами лаборатории).
Сам Анатолий Андреевич, хотя большинство снимков были делом его рук, названий им не придумывал: они его – а равно и номера или индексы при них – как-то не интересовали. Он держался взгляда, что для восприятия Единого не только не надо присваивать названия новым образам, порожденным им, но невредно и позабыть названия для «Земли», для «Солнца», «времени», «пространства», «жизни»… Зачем этикетки первичному! Впрочем, мысль эту – как и большинство своих получувств-полумыслей – он пока не высказывал.
И жене своей Анатолий Андреевич до сих пор и словом не обмолвился о Меняющейся Вселенной, чтобы она не стала наставлять: что ему там делать и как себя вести.
Он совершил полный круг по коридору, чтобы пропитаться соответствующим настроением.
III
В просмотровом зале, куда он после этого вошел, настроение ему в два счета испортили, вернули в мелкость, в прозу. Здесь Любарский и Буров прокручивали вчерашнюю добычу в MB.
– Плохо, Анатолий Андреевич! – вместо приветствия встретил его возгласом завлаб. – Просто никуда, зря поднимались. Смотрите сами!
Васюк посмотрел на экран – и почувствовал свою вину.
…Как-то так вышло, что в лаборатории на него сваливали все фото– и кинодела; включая и самые малопривлекательные, многочасовую возню в темной комнате над бачками и ваннами с реактивами, от чьих испарений потом болела печень. Одни напирали – не без улыбки – на историческую преемственность от его подвига в Таращанске: кому же, мол, как не тебе? – хотя, стоит заметить, после школьных лет то был первый фотоопыт Анатолия Андреевича (и аппарата не имел своего, пришлось позаимствовать в универмаге). Другие без всяких улыбок считали само собой разумеющимся, что Васюком-Басистовым можно затыкать любую дыру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134