- Ну что вы! Иногда я просто занимала у Пруся. В конце концов, я
верну долг.
- Кому?
- Прусю.
- Девятнадцатого мая утром, - сказал Козюренко ровным голосом, -
Пруся нашли с раздробленным черепом в кухне его дома в Желехове.
Последними были у него вы и Григорук. На вас, гражданка Суханова, падает
подозрение в убийстве. Мы устроим вам очную ставку с Григоруком. Хочу еще
раз напомнить: чистосердечное раскаяние смягчит вашу вину.
Суханова сидела, обхватив голову руками, и полными ужаса глазами
смотрела на Козюренко. Внезапно слезы потекли по ее щекам, оставляя две
мокрые полоски.
- Мы не убивали... - еле слышно прошептала она. - Нет, не убивали! -
Руки ее упали на колени, и она всхлипнула.
Но Козюренко невозможно было тронуть слезами. Он видел и лучше
разыгранные сцены, привык верить только фактам и логике фактов, а слезы,
истерики давно уже не действовали на него. Правда, было одно
обстоятельство, противоречащее логике: добровольное признание Сухановой в
том, что она полюбила Григорука и поэтому ездила к Прусю. Эта сметливая и
практичная женщина не могла не понимать, что ее признание против них, если
бы они с Григоруком действительно убили Пруся. Но, может, была уверена,
что они не оставили следов, и поэтому не успела придумать лучшую версию.
- Вы когда-нибудь спускались в подвал Прусевого дома? - спросил
Козюренко. - Не находили там тайник с картиной?
- Какая картина? - перестала всхлипывать Суханова. - Я ни в чем не
виновата, и вы скоро убедитесь в этом!
Козюренко вызвал конвоира.
- Советую вам, Суханова, хорошо подумать, - должны понимать: мы все
равно узнаем правду.
Допрос любовника Сухановой ничего не прояснил.
Григорук сразу же признался, что сопровождал Полину в Желехов.
Суханова хотела упросить своего бывшего поклонника, чтобы тот не
преследовал их. Вышла из дома Пруся в отчаянии, и они поссорились.
Насколько понял Козюренко, у Григорука были только меркантильные интересы:
хотел стать хозяином особняка на Тополиной. Он показал, что в ответ на его
вопрос, договорилась ли Полина с Прусем, Суханова устроила истерику и,
вместо того чтобы сесть в такси, которое ждало поблизости от усадьбы
Пруся, направилась на автобусную станцию. Григорук догнал ее и отвез домой
на Тополиную.
Все сходилось, кроме одной детали: Суханова утверждала, что вернулась
домой автобусом...
Роман Панасович только что прилег на диванчик, положив под бок
подушку, когда на столе снова зазвенел телефон.
- Как дела, Роман? - загудел в трубке голос начальника управления.
- Как тебе сказать... - почесал затылок Козюренко. - Двигаются
понемножку.
- Ага, - засмеялся тот. - Понимаю, тупик. Вот что, брось все, и едем
обедать. Ты не забыл, что обещал Нине? А сам уже два дня носа не
показываешь.
Козюренко вспомнил, какими варениками угощала их Нина Павловна, и
внезапно ощутил такой голод, что проглотил слюну и признался:
- Знаешь, дружище, я и правда ужасно хочу есть...
Они съели ароматный рассольник, и Нина Павловна поставила на стол
тарелки с жарким. Роман Панасович засмотрелся на картошку, от которой шел
пар, и не мог сообразить, какие ассоциации она вызывает у него. Наконец
вспомнил и рассказал, как они с сестрой когда-то продавали подушки.
Было это давно. Он тогда был восьмилетним мальчиком. Они недавно
приехали в Киев из села, где мать учительствовала, и еще как следует не
устроились. Мать захворала, лежала с высокой температурой и послала Романа
с Надийкой на толкучку. Перед этим долго советовались, что продать. Лишних
вещей не было - вот и решили сбыть подушки: ведь под голову всегда можно
что-нибудь подложить. Надийка и Ромко взяли две большие, в красных
наперниках подушки и бодро двинулись на базар. Но настроение у них сразу
испортилось, когда они увидели огромное скопище людей. Это была подлинная
стихия. Человеческая толпа бушевала как море, а над ней стоял неимоверный
шум. Здесь господствовали свои неписаные базарные законы. С краю имели
свои постоянные места "раскладники". Они продавали всякий хлам: проволоку
разного диаметра, букинистическую литературу, старорежимные замки с
секретами, медные краны, старые туфли и "крик моды" - вышитые гладью
коврики с гномами и лебедями.
За раскладкой топтались те, что продавали старые пальто, платья и
белье - одежду, которая тут же примерялась под увлеченные возгласы
спекулянтов. Еще дальше, на длинных столах, стояли закутанные в старые
ватные одеяла кастрюли с горячим борщом, супом, домашним жарким, от
которого исходил душистый запах лаврового листа и тушеного мяса. Среди
толпы сновали предприимчивые мальчишки и девчонки с ведрами воды,
алюминиевыми кружками и горланили во все горло: "Ка-аму вады ха-а-лодной,
ка-аму вады?"
Им будто вторили хриплые пропитые голоса мужчин, вращавших ногами
деревянные станки с посаженными на ось точилами: "На-ажи та-ачить,
ноожни-ицы!"
Ромко с Надийкой робко вошли на базар и выставили впереди себя
подушки. Ромко был уверен, что сейчас на них набросятся, будут вырывать
подушки друг у друга и заплатят значительно больше, чем они определили
дома, - не по десятке за каждую, а по крайней мере по пятнадцать. Он уже
знал цену деньгам. Но к ним никто не подходил, и Надийка решила, что они
стали не на том месте. Начали проталкиваться через всю толкучку к
"раскладке".
Ромко крепко жал подушку к груди, созерцая базарные чудеса. Постоял
немножко перед дяденькой, который держал на ладони два шарика. Дяденька
время от времени подбрасывал один из них, и он ловко падал ему на ладонь,
и тогда звучал выстрел - возле дяденьки приятно пахло серой. Эта забава
так понравилась мальчику, что он готов был стоять тут хоть целый день, но
Надийка повела его дальше.
Вдруг через плечо Ромка протянулась рука с черными полумесяцами
ногтей и схватила подушку. Мальчик испуганно прижал ее к груди.
- Продаешь? - послышалось где-то вверху.
Ромко задрал голову и увидел, что на него смотрит хитрый, прищуренный
на солнце глаз. Второй глаз смотрел в другую сторону, будто что-то
выискивая в толпе.
- А то как же, продаю! - робко ответил Ромко, не сводя взгляда с
прищуренного глаза.
Старый оборванец изо всех сил потащил к себе подушку, и мальчик
выпустил ее. Пальцы с грязными ногтями смяли подушку, перебрали наперник -
не заштопан ли где. Подняли подушку за уголок, пренебрежительно покачали.
- Хе, и это называется подушка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22