Заячьи глаза становятся злыми. Он начинает дрейфить — боится, что так близко от цели я его проведу В операциях этого рода один деликатный момент — момент выхода из машины. На секунду я неизбежно окажусь не под прицелом.
— Слушай меня внимательно, — говорит он. — Выключи зажигание и брось ключ мне. Потом я выйду из тачки, а ты вылезешь, когда я буду на тротуаре. Не пытайся хитрить — проиграешь. Как видишь, вокруг никого, и я могу спокойно влепить тебе пулю в клешню…
— Понял, — говорю я самым покорным тоном. Он усмехается.
Этот смешок укрепляет мое желание в один из ближайших дней сказать ему пару ласковых кулаками. Мы выходим из машины и идем в подъезд.
— Нам на второй, — предупреждает мой гид. — Дверь справа. Позвонишь сам…
Я делаю, как он велит.
Мой звонок вызывает шарканье тапочек. Дверь открывается, но вместо крутого малого, вооруженного до зубов, в моем поле зрения появляется уже немолодая женщина.
Ей, может, лет пятьдесят, она прямая, полненькая, кожа имеет желтоватый оттенок. У нее черные брови, гуще одежной щетки. Над тонкими губами седеющие усы. В ее лице есть что-то нефранцузское; она похожа на итальянскую матрону.
Она смотрит на меня, на моего конвоира и довольно бормочет:
— Bene.
Точно, макаронница.
Мой похититель проводит меня в столовую-гостиную самого что ни на есть семейного вида.
Старомодная печка распространяет жуткую жару. Неказистая мебель. Двое мужчин играют за столом в карты. Их пиджаки висят на спинках стульев. На грязной скатерти стоит бутылка кьянти.
Один — маленький, толстый, с отвислыми щеками и седеющими курчавыми волосами. У него быстрые и колючие поросячьи глазки.
Второй — элегантный крепыш, но его элегантность слишком броская и попахивает дурным вкусом.
Они заканчивают раздачу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Наконец маленький толстяк швыряет карты на скатерть и оборачивается ко мне.
— Садитесь, господин комиссар, — говорит он без малейшего акцента. Что-то подсказывает мне, что это и есть Анджелино, гроза фэбээровцев, человек, заставляющий дрожать полиции многих стран. Немного разочаровывает то, что он сидит в мещанской обстановке и перекидывается в картишки, как мелкий виноторговец из Генуи или Неаполя… Но жизнь научила меня ничему не удивляться.
— Вы, конечно, Анджелино? — говорю я. Он слегка вздрагивает. Очевидно, рассчитывал сохранить инкогнито и изумлен тем, что мне известно его имя.
— Вы меня знаете? — спрашивает он и разражается густым смехом. — Черт, в ваших службах небось полно моих фоток, которые вас заставляют заучивать наизусть…
— Я никогда не видел ваших фотографий, Анджелино, но знаю вас по репутации и умею работать серым веществом…
За это время человек с заячьими глазами уселся в кресло возле печки, а дама с густыми бровями без единого слова последовала его примеру.
Она взяла вязанье и начала быстро сновать спицами, останавливаясь только затем, чтобы сосчитать петли.
Думаю, настал момент переходить в атаку.
— Послушайте, Анджелино, догадываюсь, что вы хотите задать мне кучу вопросов, для чего и поручили этому длинному придурку привезти меня сюда…
Заячьи Глаза издает вопль, похожий на рев агонизирующего тигра.
— Молчать! — кричит ему Анджелино.
— Я ведь последовал за ним, не возникая, только потому, что сам хотел с вами побеседовать, — говорю я. — Но все-таки козлы вроде него мне не очень нравятся.
Новый вопль вышеупомянутого козла.
— Эта дешевка так разволновалась, — продолжаю я, — что забыла меня обезоружить…
И в качестве доказательства своих слов выхватываю пушку, секунду смотрю на всех с хитрым видом, а потом подхожу к столу и кладу ее на него.
Это проявление пацифизма — очко в мою пользу. Я улавливаю в поросячьих глазках Анджелино огонек интереса.
— Что вы хотите мне сказать? — спрашивает он.
— Мы не могли бы поговорить тет-а-тет? — Я доверяю моим людям, — отвечает он.
— Вы — может быть… а я нет. Он поворачивается к своему партнеру и Заячьему Взгляду.
— Уйдите, — просто говорит он.
Оба субчика без восторга поднимаются и выходят в другую комнату.
— Рассказывайте, — говорит итальянец.
Я сажусь поудобнее в кресло, закидываю ногу на ногу и начинаю:
— Вы прибыли из Штатов, где жизнь для вас стала невозможной. Вы реорганизовали вашу банду и готовите неслыханные дела. Для этого вам нужны помощники в полиции. Вы заключили соглашение с моим коллегой Вольфом. Наш большой патрон узнал об этом и велел мне убрать Вольфа. Я выполнил эту грязную работу, не зная, почему Вольфа надо было кокнуть. Но Вольф умер не сразу и рассказал мне о вас…
В углах губ Анджелино залегают горькие складки. Он слишком хорошо знает людскую неблагодарность.
— Ну и что? — спрашивает он.
— А то, что со вчерашнего вечера я много размышлял.
— Размышляли?
— Да… Я уже давно получаю пули в шкуру, находясь на службе правительства. На этой работе не разбогатеешь. Сначала занимаешься ею из спортивного интереса, но со временем начинаешь завидовать торговцам сыром, покупающим себе длинные лимузины. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Он прекрасно понимает.
Его маленькие глазки моргают, и он быстрым движением наливает себе кьянти.
Вязальщица продолжает нанизывать петли.
Анджелино трет подбородок, где щетина, несомненно сбритая утром, скрежещет под его пухлой рукой, как наждак.
— Дальше, — говорит он.
— Мне кажется, что, имея в своей команде такого парня, как я, вы сможете развернуться по-крупному…
— Ах так? — спрашивает он.
Я смотрю на него. У него невинные глаза, но в лице есть что-то хитрое, ироничное и безжалостное… Пора подбросить в печь угольку.
— Вы, разумеется, считаете мое предложение необычным и, конечно, подозреваете подвох… В таком случае я готов дать вам доказательство моей доброй воли…
Он машет рукой, что означает: “Так все говорят”.
— И это доказательство, Анджелино, я могу дать вам немедленно.
— А? — произносит он.
— Анджелино, я раскрыл ваш трюк с копией Монтескье. Я дам вам самый большой залог моей лояльности, если позволите мне так выразиться, чтобы показать, что готов работать с вами. Я ничего не сказал моему начальнику, и бомба на Ке д'Орсей взорвется сегодня днем в назначенное время…
Тут он дергается.
— Вы говорите правду?
— Когда прочтете сегодняшние вечерние газеты, то поймете, что я не вру.
Он опять потирает шершавый подбородок.
— Зачем вы пошли в музей?
— Ждал вас…
— Как это?
— Я догадался, что после происшедшего этой ночью в Версале вы установите за мной слежку. Я хотел войти с вами в контакт, но не знал, где вас найти, и подумал, что, если подойду к оригиналу бюста Монтескье, вы поймете, что я на верном пути, и захотите со мной поговорить…
Анджелино берет колоду карт одной рукой, потом движением пальцев перебрасывает ее в другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Слушай меня внимательно, — говорит он. — Выключи зажигание и брось ключ мне. Потом я выйду из тачки, а ты вылезешь, когда я буду на тротуаре. Не пытайся хитрить — проиграешь. Как видишь, вокруг никого, и я могу спокойно влепить тебе пулю в клешню…
— Понял, — говорю я самым покорным тоном. Он усмехается.
Этот смешок укрепляет мое желание в один из ближайших дней сказать ему пару ласковых кулаками. Мы выходим из машины и идем в подъезд.
— Нам на второй, — предупреждает мой гид. — Дверь справа. Позвонишь сам…
Я делаю, как он велит.
Мой звонок вызывает шарканье тапочек. Дверь открывается, но вместо крутого малого, вооруженного до зубов, в моем поле зрения появляется уже немолодая женщина.
Ей, может, лет пятьдесят, она прямая, полненькая, кожа имеет желтоватый оттенок. У нее черные брови, гуще одежной щетки. Над тонкими губами седеющие усы. В ее лице есть что-то нефранцузское; она похожа на итальянскую матрону.
Она смотрит на меня, на моего конвоира и довольно бормочет:
— Bene.
Точно, макаронница.
Мой похититель проводит меня в столовую-гостиную самого что ни на есть семейного вида.
Старомодная печка распространяет жуткую жару. Неказистая мебель. Двое мужчин играют за столом в карты. Их пиджаки висят на спинках стульев. На грязной скатерти стоит бутылка кьянти.
Один — маленький, толстый, с отвислыми щеками и седеющими курчавыми волосами. У него быстрые и колючие поросячьи глазки.
Второй — элегантный крепыш, но его элегантность слишком броская и попахивает дурным вкусом.
Они заканчивают раздачу, не обращая на меня ни малейшего внимания. Наконец маленький толстяк швыряет карты на скатерть и оборачивается ко мне.
— Садитесь, господин комиссар, — говорит он без малейшего акцента. Что-то подсказывает мне, что это и есть Анджелино, гроза фэбээровцев, человек, заставляющий дрожать полиции многих стран. Немного разочаровывает то, что он сидит в мещанской обстановке и перекидывается в картишки, как мелкий виноторговец из Генуи или Неаполя… Но жизнь научила меня ничему не удивляться.
— Вы, конечно, Анджелино? — говорю я. Он слегка вздрагивает. Очевидно, рассчитывал сохранить инкогнито и изумлен тем, что мне известно его имя.
— Вы меня знаете? — спрашивает он и разражается густым смехом. — Черт, в ваших службах небось полно моих фоток, которые вас заставляют заучивать наизусть…
— Я никогда не видел ваших фотографий, Анджелино, но знаю вас по репутации и умею работать серым веществом…
За это время человек с заячьими глазами уселся в кресло возле печки, а дама с густыми бровями без единого слова последовала его примеру.
Она взяла вязанье и начала быстро сновать спицами, останавливаясь только затем, чтобы сосчитать петли.
Думаю, настал момент переходить в атаку.
— Послушайте, Анджелино, догадываюсь, что вы хотите задать мне кучу вопросов, для чего и поручили этому длинному придурку привезти меня сюда…
Заячьи Глаза издает вопль, похожий на рев агонизирующего тигра.
— Молчать! — кричит ему Анджелино.
— Я ведь последовал за ним, не возникая, только потому, что сам хотел с вами побеседовать, — говорю я. — Но все-таки козлы вроде него мне не очень нравятся.
Новый вопль вышеупомянутого козла.
— Эта дешевка так разволновалась, — продолжаю я, — что забыла меня обезоружить…
И в качестве доказательства своих слов выхватываю пушку, секунду смотрю на всех с хитрым видом, а потом подхожу к столу и кладу ее на него.
Это проявление пацифизма — очко в мою пользу. Я улавливаю в поросячьих глазках Анджелино огонек интереса.
— Что вы хотите мне сказать? — спрашивает он.
— Мы не могли бы поговорить тет-а-тет? — Я доверяю моим людям, — отвечает он.
— Вы — может быть… а я нет. Он поворачивается к своему партнеру и Заячьему Взгляду.
— Уйдите, — просто говорит он.
Оба субчика без восторга поднимаются и выходят в другую комнату.
— Рассказывайте, — говорит итальянец.
Я сажусь поудобнее в кресло, закидываю ногу на ногу и начинаю:
— Вы прибыли из Штатов, где жизнь для вас стала невозможной. Вы реорганизовали вашу банду и готовите неслыханные дела. Для этого вам нужны помощники в полиции. Вы заключили соглашение с моим коллегой Вольфом. Наш большой патрон узнал об этом и велел мне убрать Вольфа. Я выполнил эту грязную работу, не зная, почему Вольфа надо было кокнуть. Но Вольф умер не сразу и рассказал мне о вас…
В углах губ Анджелино залегают горькие складки. Он слишком хорошо знает людскую неблагодарность.
— Ну и что? — спрашивает он.
— А то, что со вчерашнего вечера я много размышлял.
— Размышляли?
— Да… Я уже давно получаю пули в шкуру, находясь на службе правительства. На этой работе не разбогатеешь. Сначала занимаешься ею из спортивного интереса, но со временем начинаешь завидовать торговцам сыром, покупающим себе длинные лимузины. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Он прекрасно понимает.
Его маленькие глазки моргают, и он быстрым движением наливает себе кьянти.
Вязальщица продолжает нанизывать петли.
Анджелино трет подбородок, где щетина, несомненно сбритая утром, скрежещет под его пухлой рукой, как наждак.
— Дальше, — говорит он.
— Мне кажется, что, имея в своей команде такого парня, как я, вы сможете развернуться по-крупному…
— Ах так? — спрашивает он.
Я смотрю на него. У него невинные глаза, но в лице есть что-то хитрое, ироничное и безжалостное… Пора подбросить в печь угольку.
— Вы, разумеется, считаете мое предложение необычным и, конечно, подозреваете подвох… В таком случае я готов дать вам доказательство моей доброй воли…
Он машет рукой, что означает: “Так все говорят”.
— И это доказательство, Анджелино, я могу дать вам немедленно.
— А? — произносит он.
— Анджелино, я раскрыл ваш трюк с копией Монтескье. Я дам вам самый большой залог моей лояльности, если позволите мне так выразиться, чтобы показать, что готов работать с вами. Я ничего не сказал моему начальнику, и бомба на Ке д'Орсей взорвется сегодня днем в назначенное время…
Тут он дергается.
— Вы говорите правду?
— Когда прочтете сегодняшние вечерние газеты, то поймете, что я не вру.
Он опять потирает шершавый подбородок.
— Зачем вы пошли в музей?
— Ждал вас…
— Как это?
— Я догадался, что после происшедшего этой ночью в Версале вы установите за мной слежку. Я хотел войти с вами в контакт, но не знал, где вас найти, и подумал, что, если подойду к оригиналу бюста Монтескье, вы поймете, что я на верном пути, и захотите со мной поговорить…
Анджелино берет колоду карт одной рукой, потом движением пальцев перебрасывает ее в другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29