— Заберем ее после. Пусть потрахается.
На следующий день в кабинете Безволосого имеет место встреча на высшем уровне. Присутствуют в порядке важности: он и я.
Я уже сделал краткий доклад о происшедших событиях в их хронологическом порядке.
Он все выслушал, все усвоил, все рассмотрел.
— Решительно, — делает он вывод, — мы столкнулись с целой преступной шайкой. Не могу понять, как член дипломатического корпуса мог стать главарем банды!
— Таковы факты, — перебиваю его я. — Убийство следует за убийством…
Тут он перебивает меня:
— Ко мне приходил судмедэксперт. Япакса Данлхавви умерла естественной смертью. Не обнаружено никакого яда. У нее было больное сердце, вот и…
— Невероятно, — вздыхаю я.
— Вы же знаете нашего эксперта: он никогда не делает скоропалительных выводов. Если он утверждает, что девушка умерла естественной смертью, мы можем ему верить.
— И все-таки согласитесь, патрон, что совпадение очень странное.
Девушка умирает через несколько часов после того, как ее пытались убить. И вы хотите, чтобы у меня не было никаких задних мыслей?
— Возможно, ее убило сильное волнение, вызванное покушением?
— Если это объяснение кажется вам достоверным, значит, так оно и есть, — говорю я с настолько фальшивым невинным видом, что это заметил бы даже слепоглухонемой.
— Вернемся к нашим баранам, — блеет Безволосый. — Видите ли, Сан-Антонио, я полагаю, что в ближайшее время не нужно принимать никаких решительных мер. Вы, несомненно, были правы, решив, что эти мерзавцы готовят какую-то масштабную операцию. Слишком поспешные действия с нашей стороны могли бы все испортить. Поставим сеть и…
С ума сойти! Боюсь, в эту сеть, которую ему так хочется поставить, мы сможем поймать только сквозняки, и то при условии, что они будут не очень большими.
— Я прикажу установить наблюдение за консульством и поместьем консула. А вы возвращайтесь на ваше рабочее место и смотрите в оба. Вы сказали, что должны везти его превосходительство на прием?
— Кажется. Секретарь сказал — официальный прием.
— Я проверю, — говорит Старик. — Важно следить за всеми перемещениями консула. Мы должны быть готовы ко всему…
Я поднимаю руку, как школьник, просящий разрешения выйти.
— Да? — спрашивает Старик.
— По-моему, патрон, мы добьемся лучших результатов, взяв разом, секретаря, телохранителя, блондинку и, может быть, самого консула тоже. Их будет легко расколоть теперь, когда мы можем ткнуть их мордой в труп Морпьона! Месье Голая Черепушка слегка стукает кулаком по столу.
— Сделаем так, как решил я. Повторяю еще раз: расследование в дипломатических кругах требует от нас самих большой дипломатичности.
— Вы собираетесь миндальничать с дипломатами, которые убили честного учителя, а потом залили его труп известью?
Он встает, — Простите, Сан-Антонио, у меня важная встреча.
Как бы мне хотелось устроить встречу его задницы с моим ботинком сорок второго размера, но, боюсь, в конторе это не оценят.
В таких случаях остается только пойти проветрить легкие и промочить горло.
Я ухожу.
День проходит спокойно. Я чешу: правую ногу, шею, левую щеку и левую ягодицу, правое ухо, нос, затылок и веки Пино. Бедный больной терпеливо сносит свою беду. За ним хорошо ухаживают. Он тут звезда.
Я осторожно сообщаю ему о смерти его бывшей секретарши, но Пинюш умеет мужественно принимать плохие новости, не касающиеся его напрямую.
— Бедная Япакса, — говорит он вместо надгробной речи, — она была милой и почти не ошибалась, когда печатала на машинке.
— Она жаловалась на сердце, когда работала у тебя? Он размышляет.
— Вроде нет, хотя… Погоди, я помню, что однажды вечером, когда мы вышли из бюро, она увидела дорожную аварию и чуть не упала в обморок. Мне пришлось отвести ее к врачу, который дал ей…
— Последнее причастие?
— Нет! Какое-то сердечное лекарство. Правда, многие женщины падают в обморок, увидев автокатастрофу.
Я оставляю больного, пообещав, что в ближайшее время приду для общего отчета.
Прежде чем отправиться “на работу”, я провожу со знаменитым Берюрье поучительную беседу.
— Слушай, Толстяк, сегодня вечером я играю в орлянку моей карьерой, — говорю я ему. — Если выиграю, все О'кей, если нет, мне придется искать место ночного сторожа на Шпицбергене, где ночь длится шесть месяцев. Я рассчитываю на твою дружбу, твою безграничную храбрость, профессионализм, на твою находчивость и инициативность…
Он энергичным жестом отметает мои комплименты.
— От ласк собаки появляются блохи! — отрезает Людоед. — Рожай.
— Сегодня вечером я везу консула на прием.
— Ну и?..
— В его отсутствие ты неофициально явишься в поместье в Рюэй-Мальмезон.
— Опять?
— В этот раз ты обыщешь все снизу доверху и арестуешь находящихся там гориллу и секретаря.
— Ты сказал, что я приду неофициально?
— То есть без ордера на арест и не объявляя о своей принадлежности к полиции, сечешь?
— И ты хочешь, чтобы я один замел этих типов?
— Ты старший инспектор. Возьми с собой людей. Позвони. Арестуй того, кто тебе откроет, потом иди к дому и бери всех, кто в нем будет…
— А дальше?
— Вместо того чтобы везти задержанных в контору, отвезешь их ко мне, в Сен-Клу, и не спускай с них глаз до моего возвращения. Будь внимателен, ты теперь знаешь, что они легко спускают курок.
— Легко или нет, но Берюрье им не шлепнуть.
— Тогда делай то, что я тебе говорю, парень!
— А если что сорвется? — беспокоится Мамонт. — Мне дадут по ушам?
— Нет. Я тебя прикрою. Он кивает:
— Все будет сделано, как желает монсеньер! Довольный, я гоню в сторону западного предместья.
Когда я звоню в ворота, два дога устраивают большой цирк. Сколько я ни всматриваюсь, мадемуазель Ж юли нигде не видно; возможно, горилла вышвырнул ее на улицу, как обычную шлюшку, каковой она, в сущности, и является. Меня удивит, если ее детишки будут чистокровными боксерами; в их родословной будут черные пятна, это я вам говорю.
Является амбал и успокаивает псин. Я по-военному приветствую его.
Он сухо кивает; этот малый общителен, как полярный медведь.
— Приготовьте машину хозяина, — приказывает он мне, — Она пыльная…
Я подчиняюсь. Черная машина выглядит весело, как похороны. Я выгоняю ее в парк и начинаю надраивать куском замши.
Хромированные детали начинают сверкать. Машина действительно шикарная. В отпуск я бы на ней не поехал, но должен признать, что вид у нее представительный. Закончив, я сажусь на подножку и закуриваю сигарету. На парк опускается ночь. На ветках допевают птицы. На бархатном небе высыпают звезды. Как спокоен мир, когда люди оставляют его в покое! Я думаю о трупе моего бедного Морпьона. Этот тихий человек умер слишком драматической смертью. Я думал, что он помрет посреди своих кошек и книжек, от долгой и не очень мучительной болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26