Вице-королева Тении, Алоха Келебатуза, разнервничалась и кидается рыдать: можно быть вице-королевой, но при этом оставаться женщиной.
Дива Ла Кавале испускает такое си-бемоль, что срываются несколько чугунных гербов, прикрепленных к решетке. Теннисный корт становится похож на фондовую биржу. Столпившийся народ выкрикивает всякие слова и жестикулирует. От нас требуют объяснений, я их даю. Прибежавшая вместе со всеми Глория наконец осознает всю глубину случившегося. Видя меня в крови, она взмахивает руками, как крыльями, и обещает, что сейчас грохнется в обморок. Поскольку никто не придает ее словам никакого значения, она откладывает исполнение обещания на более поздние сроки.
Слуги стремятся побыстрее обеспечить доставку перевязочных материалов.
Приходит личный врач Окакиса. Он осматривает наши раны, дезинфицирует, перевязывает, наклеивает пластырь. Мы становимся похожими на карикатуру.
— Дамы и господа, — взываю я ко всем сразу, забывая на минуточку, что их всех необходимо называть по ранжиру в зависимости от положения с прибавлением величеств, превосходительств, преосвященств и прочих званий и титулов. — Дамы и господа! Вполне возможно, на корте остались еще начиненные взрывчаткой мячи, поэтому мы вам будем очень признательны, если вы покинете площадку, соблюдая порядок и осторожность.
Это классика! Давай побегаем наперегонки — кто кого! К черту трон, когда жизнь в опасности! Императоры и прочие величества, подхватив сандалии и прижав локти к бокам, легкой рысцой покидают место происшествия. Через несколько секунд мы остаемся на корте вчетвером:
Окакис, Антигона, доктор и я. Лекарь — очень достойный человек, во всяком случае, так держится. Шутка ли сказать, в какую ситуацию бедолага попал: он привык давать аспирин с витаминами от головной боли и накладывать пластырь на царапины, а тут этакая заваруха. Но с его повышенной зарплатой приходится выкручиваться.
— Это покушение! — изрекает он, поскольку, кроме дипломов, обладает еще даром дедуктивного мышления в очень продвинутом состоянии.
— Без всякого сомнения, — отвечаю я. Антигона склоняет свою прекрасную головку со следами страха на лице.
— Я еще не до конца осознала, — признается она.
— Рассмотрим ситуацию, — рассуждаю я вслух. — Все мячи на корт были поданы с момента начала вашей игры. Но если бы я поднял мяч где-нибудь в углу, так ведь нет — он лежал прямо у моих ног. Из этого можно заключить, что его положила сюда рука преступника.
Милая Антигона округляет глаза.
— Но никто же не входил на корт во время нашего первого сета!
— Значит, мяч подкатили сюда из-под ограждения.
Иду обследовать сетчатое ограждение вокруг корта. Иду медленно, внимательно разглядывая нижнюю часть сетки, и вдруг мои волосы становятся по стойке «смирно», как ученики при появлении инспектора.
На газоне я вижу распростертого беднягу Экватора Сали. Он держался около ограждения рядом с местом, куда Антигона бросила мяч, и получил основную порцию. Рубашка вся в крови. Одна щека сильно изуродована.
— Доктор! — зову я. — Здесь серьезный случай для вас!
Показываю ему на лежащего художника, и доктор, похоже, чрезвычайно рад представившейся возможности продемонстрировать свое искусство.
Подхватив саквояж, он со всех ног бежит на помощь пострадавшему.
Несчастный судовладелец стоит с грустным лицом. Его пышное новоселье превращается в ужасное бедствие. К несчастью, многочисленные репортеры, прослышав о покушении, бегут, как на халяву, стройными рядами, на ходу готовя свои фото— и кинокамеры.
— Господа, господа, прошу вас! — умоляет их Окакис.
Но эффект примерно тот же, как если просить влюбленного быка, положившего глаз на свою буренку, сходить в ближайший секс-шоп и купить себе надувную куклу. Затворы уже защелкали! Клик! Клак! И еще клак! И еще! А теперь сделай мне его под другим углом! Камеры стрекочут — словом, хит сезона!
Пока ребята из прессы заняты своей работой, я делаю свою, то есть продолжаю обход ограждения корта.
Тот, кто уверял, что комиссар Сан-Антонио не лучший флик в Европе, заслуживает тысячу оплеух и плевок в придачу, чтобы залепить синяки.
Гениальный Сан-А вновь все предвидел точно!
Кто-то ножницами прорезал небольшое отверстие в сетке прямо на уровне земли. И я понимаю, почему выбрали именно это место: здесь прямо у ограждения растет огромный, густой куст — не помню названия, но из его цветов делают зонтики, а из листьев — лодки. Кто-то притаился здесь и в нужный момент, когда все обращают внимание только на летающий туда-сюда мячик, закатил взрывное устройство на корт. И я практически уверен, что мячик с начинкой предназначался мне.
При этой мысли я немного столбенею. Не пугаюсь, нет, поскольку не родился еще тот парень, который способен излечить мою икоту, крикнув за спиной «у!». Но если нацелились на меня, значит, кто-то знает о моей истинной профессии и подозревает, что я приехал неспроста. А раз подозревает, значит, здесь, на острове Кокпинок, замышляются не очень хорошие вещи.
Обыскиваю куст, поднимаю листья. Так и есть, сломанные ветки доказывают недавнее присутствие здесь какого-то человека.
Принюхиваюсь. Мне кажется, я вам рассказывал, что у меня обоняние развито так же сильно, как и интеллект. И мои чувствительные ноздри улавливают странный запах. Но это не запах цветов на кусте — не могу пока еще вспомнить, как называется, подождите, может, вспомню! — куст этот источает довольно тяжелый, немного одуряющий аромат, похожий на ликер Карабинье-Дофенбах. Здесь же явно чувствуется запах женщины.
Кроме того, осматривая отверстие в сетке внимательнее, я нахожу несколько шелковых нитей, зацепившихся за обрезанные концы проволоки.
Осторожно снимаю их и кладу в спичечный коробок.
— Вы нашли что-то интересное? — спрашивает подошедший Окакис.
— Может быть, — отвечаю я, не моргнув глазом. — Как дела у художника?
— Ему очень плохо. Я сейчас же отправлю его самолетом в больницу Кито.
— Будете сообщать властям?
— Естественно. Отправлю телеграмму в полицию Сан-Кристобаля. Мой друг, я безутешен, — говорит он грустным голосом. — Кто-то стремится устроить грандиозный скандал в моем доме, чтобы обесчестить меня в глазах всего мира.
Мне тоже так кажется. Фактически скандал уже состоялся.
— Необходимо обнаружить преступника, — говорит Окакис.
Естественно, я понимаю, что последняя фраза брошена не в абстрактную пустоту, а направлена точно по моему адресу.
Я смотрю на него, он смотрит на меня. Затем мы оба вдруг синхронно улыбаемся, несмотря на всю серьезность положения.
— Не могли бы мы пойти поговорить с глазу на глаз где-нибудь в спокойном месте? — намекаю я.
— Я как раз хотел вам предложить, — тут же отзывается судовладелец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50