— Да уж, проблемка!
— Ну что же, раз вы подняли зайца — точнее, сбили голубя, — довольный своим каламбуром, он дает мне время оценить его по достоинству, — вам я и доверяю раскрыть эту тайну, Сан-Антонио…
Сомнительная честь. Я отвешиваю ему поклон в девяносто градусов.
— Лаборатория оборудована в большом поместье возле Эвре, в глухом уголке леса. Я предупредил Тибодена, он с нетерпением ждет вас… Думаю, вам нужно действовать очень осторожно, потому что предателя нельзя вспугнуть…
— Можете на меня положиться, шеф!
— Я знаю.
Его любезная улыбка красноречивее всяких слов говорит о том, как он меня уважает.
Прежде чем отчалить, я хотел бы задать ему один деликатный вопрос, но, боюсь, он его неправильно поймет.
— Скажите, патрон…
— Да?
— Прежде чем начать расследование, я бы хотел разобраться с одной мыслью, которая придет в голову любому.
Не успел я договорить, как он уже все просек.
— Тибоден?
— Именно. Я никогда не встречал более тонкого психолога, чем вы!
Сделанный в лоб комплимент вызывает на его портрете яркие краски. Он становится более красным, чем хозяева Кремля.
— Можете сразу вычеркнуть Тибодена из списка подозреваемых. Я давно его знаю. Он большой патриот…
И он закатывает панегирик ученому. Капитан действующей армии в первой мировой, награжден боевой медалью и Военным крестом… Дифирамбы длиной с мою ногу! Франция обязана ему кучей полезных изобретений… В последнюю войну он потерял двух сыновей, участвовал в Сопротивлении, получил орден Почетного, легиона… Короче, великий француз, хотя в нем всего метр шестьдесят пять. А потом, и это самый убийственный довод, если бы он хотел продать свое изобретение другому государству, то мог бы это сделать так, что никто бы ничего не узнал, прежде чем рассказать о нем своей стране…
Получив дополнительные сведения, я прощаюсь со Стариком и лечу в свой кабинет за плащом, потому что на улице льет, как на территории пожарной части в день больших учений.
Пинюш пишет за столом, старательно выводя красивые закругленные буквы.
Перед ним лежит десятка два этикеток, 1 на каждой из которых только одно слово: “Айва”.
Я наклоняюсь над его прописями.
— Ты чего, заделался в писари? Он качает головой.
— Моя жена сегодня варит варенье, а я заготавливаю этикетки для банок.
Он откладывает ручку и начинает массировать запястье.
— Что, Пинюш, писательская болезнь?
— Каллиграфия очень утомляет, — объясняет он.
Он встает, чтобы сделать несколько гимнастических упражнений, и, делая их, опрокидывает чернильницу прямо на этикетки с каллиграфическими надписями.
Поскольку он не замечает бедствия, я воздерживаюсь от того, чтобы сообщить ему о случившемся. У него слабое сердце, а мне было бы больно увидеть, как он умрет!
Перед тем как выйти, я замечаю, что он застегнул ширинку в дорогой его сердцу манере, то есть продел нижнюю пуговицу в верхнюю петлю, отчего получился довольно широкий туннель.
— Закрой ее, Пинюш. Никогда не следует слишком сильно проветривать комнату покойника! Он ворчит, наводя порядок в своей одежде. — Кстати, о покойниках, — говорю. — Понравился голубь?
— Нет, слишком жесткий… Мы отдали его консьержке.
— У тебя слишком доброе сердце, Пино… Щедрость тебя погубит!
Глава 3
С первого взгляда ничто не говорит, что в поместье Тибодена находится лаборатория, разве что большое количество машин, стоящих перед домом. А со второго поражает царящая в нем тишина.
Безвкусный трехэтажный дом был построен для нувориша с претензиями, пожелавшего иметь башню, чтобы придать своему жилищу вид замка. С ума сойти, как людей прошлого века мучило желание иметь дворянский герб. Многие даже хотели называться Дюпонами, чтобы писать "дю” отдельно и получить благородную фамилию.
Дом стоит посреди парка с запущенными лужайками. Все поместье окружено сурового вида стенами. Думаю, это и побудило Тибодена устроить лабораторию именно здесь.
Я останавливаю машину у стены и быстрым шагом вхожу в ворота. Не успеваю сделать и четырех шагов, как неприветливый голос заставляет меня окаменеть.
— Эй, вы! Стоять!
Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и вижу старого хмыря с отталкивающей физиономией.
Это охранник. Бывший блатной, это я вам говорю. Его прошлое читается по залатанной, как старая камера колеса, морде, раздавленному носу, оборванным ушам, а больше всего по глазам запятыми.
Я рассматриваю его со снисхождением.
— Вы куда? — спрашивает он, вразвалку направляясь ко мне.
— У меня стрелка с профессором Тибоденом.
И я достаю пропуск, выписанный по всей форме. Он скрупулезно изучает его, точно генерал штабную карту, перед тем как послать своих солдат в мясорубку, потом Качает головой без шеи и показывает, что согласен.
Поверьте мне, лучшие ангелы получаются из демонов. Вот возьмите Видока, например. Бывший каторжник, урка, судимостей на несколько страниц, но однажды раскаялся и возглавил полицию. Во как бывает в лучших домах! Клин клином вышибают — золотое правило.
Так я философствую, идя по аллее, затем быстро поднимаюсь по лестнице и оказываюсь в просторном холле, выложенном плиткой под шахматную доску, в котором какой-то малый сидит на стуле и мечтает о королеве.
По моим прикидкам, это последний укрепленный бастион перед кабинетом профессора Тибодена.
Я опять вынимаю пропуск, и он довольно грациозно кивает.
— Можно видеть профессора? — спрашиваю я, подкрепляя просьбу любезной улыбкой, которой место на первой странице “Сине-Ревеласьон”.
— Вас проводят.
Он нажимает пальцем с ногтем в трауре на кнопку. Где-то в домишке раздается звонок, и появляется очень симпатичная особа, чей лифчик явно надут не осветительным газом.
Она платиновая блондинка, одетая в белый халат и черные чулки, самые что ни на есть модные сейчас, а ее лукавый вид вызвал бы игривые мысли у целого научного симпозиума.
Она осматривает меня, изучает, оценивает и просит следовать за ней, что я делаю с большой охотой, сожалея лишь о том, что мы направляемся в кабинет старого профессора, а не в отельчик “Пу-Нерве”, где номер двадцать два перманентно зарезервирован для меня.
Она выходит из холла в коридор, ковер в котором протерт до пола. Освещение составляет одна-единственная засаленная лампочка, глупо висящая на проводе, как одинокая груша на лишившейся листьев осенней ветке.
Прежде чем мы доходим до конца коридора, я спрашиваю ее своим самым нежным голосом:
— Вы секретарша профессора?
— Да, месье, — отвечает она.
— Он умеет подбирать персонал, — высказываю я свою оценку.
Она издает тихий смешок, идущий прямо в глубины моей души.
Осмелев, я развиваю достигнутое преимущество:
— А чем вы занимались во внерабочие часы до встречи со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24