Нужно быть полным кретином, чтобы попасться на эту удочку!
Но я делаю вид, что принял их брехню за чистую монету.
— Так вот… — начинаю я и резко выбрасываю ботинок вперед, стараясь точнее поразить цель.
Пущенный как из пращи, он описывает короткую траекторию, заканчивающуюся прямо посреди физиономии блондина…
Он изрыгает ругательство, которое, возможно, перебудило аборигенов в Конго, и стреляет наугад, подняв оружие, как на смотре инкассаторов. Пуля пролетает рядом с моим ухом.
Я не люблю терять время даром, вы меня знаете! Тем хуже для револьвера — в барабане на один патрон меньше. Я делаю прыжок почище леопарда, получившего диплом в спортивной академии, и приземляюсь точно на нетерпеливого стрелка. Толчок такой силы заставляет его выдохнуть «а-ах» и рухнуть на спину. Второй прыжок — и я обеими ногами на его красивом жилете. Мой вес около девяноста килограммов, вы это знаете, и он давит туда, куда надо, можете мне поверить.
Кислород покидает легкие блондина, как крысы тонущий корабль. Разрывающиеся легкие издают веселенький звук проколотой шины. Я вне себя и не чувствую, что делаю. Бью ему носком правого ботинка в рожу, затем в висок. Короче, парень не скоро очухается, а когда придет в себя, не вспомнит, кто он: Рамзес II или Георг V.
Я сопровождаю свои удары столь же энергичными репликами:
— Получи, скот! На, гад! Вот еще, сволочь! Он мычит:
— Нет! Хватит! Стой…
Но потом перестает и мычать…
Кровь течет у него изо рта, другая струйка из уха. Его глаза похожи на глаза тех кроликов, которых можно увидеть на рынке в рядах, где продают дичь.
— Ты получил, что хотел, а? — рычу я.
Но ответа не слышу…
Я быстро нагибаюсь, чтобы подобрать его пушку.
Но, похоже, вставать мне больше не придется. Здесь обслуживают на таком уровне, что делают за вас вашу работу. Я получаю то, что каждый полицейский рано или поздно получает в своей жизни…
Как вы догадались, папаша Стоун тоже принял участие в общем веселье. Если даже он огрел меня по башке не мраморной крышкой своего замечательного стола, то все равно это была не подушка из утиного пуха!
Я пытаюсь встать на ноги, как смертельно раненный на корриде бык, но тут же медленно стекаю вниз на пол.
Долгое время у меня впечатление, будто меня положили на надувной матрас и я плыву в открытом море.
Море голубое, или синее, — неважно, главное, что страшно муторно…
И оно танцует, танцует…
Я закрываю глаза и испускаю дух.
Глава 11
Где пойдет речь о воздухозаборнике
Я открываю глаза. Первое ощущение, будто кто-то под моей головой завел авиационный двигатель. Я снова закрываю глаза.
Но это ощущение медленного и мягкого движения повторяется вновь, и мне опять кажется, что я плыву в синеве моря…
Я еще раз пытаюсь открыть глаза, но ничего не вижу. Двигатель продолжает работать…
Нужно прийти в себя, Сан-Антонио, начать шевелить мозгами… Ты всегда думал, что ты самый сильный, но жизнь все время стремится доказать обратное. В этом мире никто не может быть самым сильным. Всегда найдется кто-то покруче.
В этот момент я понимаю, что с моей жизнью покончено. У меня, по-видимому, проломлен череп… Или его распилили надвое.
Вашему покорному слуге, не способному сейчас даже пошевелиться, остается только подписать джентльменское соглашение непосредственно с Господом Богом…
Не только моя голова сейчас взорвется, но еще у меня, похоже, страшный жар. Зубы стучат, как вставные челюсти, которые старая дева положила на ночной столик, прочитав перед сном главу из романа ужасов.
Мало того, я чувствую не только температуру под сорок, но меня еще страшно тошнит. Будто по случаю пришлось сожрать на халяву банку селедки. Меня выворачивает наизнанку, я чувствую, что внутренности прилипают к горлу, язык набух. Вот уж классное состояние!
Если кому-то хочется влезть в чужую шкуру, чтобы позабавиться, то могу предложить свою вместе с потрохами!
Хоть бы пол прекратил плясать… Неужели папаша Стоун так и не решился меня прикончить? Он мог бы пристрелить меня как бешеного пса тысячу раз… Как вы думаете?
"Бог мой, — говорю я себе, — Сан-Антонио, мальчик мой, если ты не способен постоять за себя, то приготовься отдать свою душу дьяволу. Ты кто, мужчина или тряпка?'
И мой же внутренний голос отвечает:
«Заткнись! Я человек, согласен! Но человек — это ведь ничто…»
Тем не менее я стараюсь держать глаза открытыми.
«Черт с ним, пусть подохну!» — решаю я, но тут вспоминаю сказку про лягушку, которая взбила молоко в сметану, а потом в масло и выбралась из крынки. Теоретически настойчивость всегда бывает вознаграждена. Я немного успокаиваюсь, мой мотор стучит ровнее, и я чувствую, что мне становится легче.
Удивительно, что мне до сих пор везет и меня не грохнули, хотя вполне могли, пока я был без сознания. Вот ведь что странно! Теперь я не слышу никакого шума. Я лежу на ковре, но ковер танцует, вибрирует…
Мне удается, подобрав под себя ноги, встать на колени, но вдруг пол проваливается и я падаю навзничь.
Его надо будет укрепить, чтобы больше не проваливался. Но я отбрасываю этот план.
Я вижу, что нахожусь не в кабинете Стоуна. Место, где я лежу, довольно узкое и пахнет эмалью. Везде всякие медные штуки. Вместо окна иллюминатор. Ба! Иллюминатор!
Тогда согласен, пол имеет все права двигаться, поскольку мы на воде… Значит, это был не сон и не бред.
Я на четвереньках подползаю к иллюминатору. Схватившись рукой за выступ в стене, мне удается подтянуться и посмотреть через стекло.
О черт! Ко мне! На помощь! Одна вода, одна вода!
Мы в открытом море. И море неспокойно. Рядом с иллюминатором прокатываются серые волны с гребешками пены… Да, мужики, тут моя поэтическая душа натыкается на грубую прозу! Вот уж вовремя!
В открытом море, я, Сан-Антонио, который чувствует себя потерянным даже рядом со стаканом воды из крана… Вода — да я даже нюхать ее не могу! Тем более когда речь идет о соленой воде…
Звук мотора у меня в ушах затихает, и на его место приходит глухой шум океана. В глазах вспыхивают и гаснут маленькие искорки. Страшно мутит…
Шатаясь, я подхожу к туалетному столику. Слава богу, в одном из флаконов есть одеколон. Я лью содержимое себе на голову. Это должно окончательно привести меня в чувство!
И в самом деле, становится лучше. Интересно люди устроены: им всего-то нужно нанести смертельный удар по башке, чтобы они почувствовали вкус жизни…
Скоты, если бы они мне еще оставили хоть глоток виски!
Я бреду к кушетке и ложусь. Самое главное сейчас — прийти в форму…
У меня, похоже, на голове рана, поскольку из-за одеколона жжет, будто туда плеснули кислоты. От сильного запаха меня опять начинает выворачивать. Ой, больше не могу…
Со стоном я поворачиваюсь на бок, и из меня, как из тоннеля, выносится пульмановский вагон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Но я делаю вид, что принял их брехню за чистую монету.
— Так вот… — начинаю я и резко выбрасываю ботинок вперед, стараясь точнее поразить цель.
Пущенный как из пращи, он описывает короткую траекторию, заканчивающуюся прямо посреди физиономии блондина…
Он изрыгает ругательство, которое, возможно, перебудило аборигенов в Конго, и стреляет наугад, подняв оружие, как на смотре инкассаторов. Пуля пролетает рядом с моим ухом.
Я не люблю терять время даром, вы меня знаете! Тем хуже для револьвера — в барабане на один патрон меньше. Я делаю прыжок почище леопарда, получившего диплом в спортивной академии, и приземляюсь точно на нетерпеливого стрелка. Толчок такой силы заставляет его выдохнуть «а-ах» и рухнуть на спину. Второй прыжок — и я обеими ногами на его красивом жилете. Мой вес около девяноста килограммов, вы это знаете, и он давит туда, куда надо, можете мне поверить.
Кислород покидает легкие блондина, как крысы тонущий корабль. Разрывающиеся легкие издают веселенький звук проколотой шины. Я вне себя и не чувствую, что делаю. Бью ему носком правого ботинка в рожу, затем в висок. Короче, парень не скоро очухается, а когда придет в себя, не вспомнит, кто он: Рамзес II или Георг V.
Я сопровождаю свои удары столь же энергичными репликами:
— Получи, скот! На, гад! Вот еще, сволочь! Он мычит:
— Нет! Хватит! Стой…
Но потом перестает и мычать…
Кровь течет у него изо рта, другая струйка из уха. Его глаза похожи на глаза тех кроликов, которых можно увидеть на рынке в рядах, где продают дичь.
— Ты получил, что хотел, а? — рычу я.
Но ответа не слышу…
Я быстро нагибаюсь, чтобы подобрать его пушку.
Но, похоже, вставать мне больше не придется. Здесь обслуживают на таком уровне, что делают за вас вашу работу. Я получаю то, что каждый полицейский рано или поздно получает в своей жизни…
Как вы догадались, папаша Стоун тоже принял участие в общем веселье. Если даже он огрел меня по башке не мраморной крышкой своего замечательного стола, то все равно это была не подушка из утиного пуха!
Я пытаюсь встать на ноги, как смертельно раненный на корриде бык, но тут же медленно стекаю вниз на пол.
Долгое время у меня впечатление, будто меня положили на надувной матрас и я плыву в открытом море.
Море голубое, или синее, — неважно, главное, что страшно муторно…
И оно танцует, танцует…
Я закрываю глаза и испускаю дух.
Глава 11
Где пойдет речь о воздухозаборнике
Я открываю глаза. Первое ощущение, будто кто-то под моей головой завел авиационный двигатель. Я снова закрываю глаза.
Но это ощущение медленного и мягкого движения повторяется вновь, и мне опять кажется, что я плыву в синеве моря…
Я еще раз пытаюсь открыть глаза, но ничего не вижу. Двигатель продолжает работать…
Нужно прийти в себя, Сан-Антонио, начать шевелить мозгами… Ты всегда думал, что ты самый сильный, но жизнь все время стремится доказать обратное. В этом мире никто не может быть самым сильным. Всегда найдется кто-то покруче.
В этот момент я понимаю, что с моей жизнью покончено. У меня, по-видимому, проломлен череп… Или его распилили надвое.
Вашему покорному слуге, не способному сейчас даже пошевелиться, остается только подписать джентльменское соглашение непосредственно с Господом Богом…
Не только моя голова сейчас взорвется, но еще у меня, похоже, страшный жар. Зубы стучат, как вставные челюсти, которые старая дева положила на ночной столик, прочитав перед сном главу из романа ужасов.
Мало того, я чувствую не только температуру под сорок, но меня еще страшно тошнит. Будто по случаю пришлось сожрать на халяву банку селедки. Меня выворачивает наизнанку, я чувствую, что внутренности прилипают к горлу, язык набух. Вот уж классное состояние!
Если кому-то хочется влезть в чужую шкуру, чтобы позабавиться, то могу предложить свою вместе с потрохами!
Хоть бы пол прекратил плясать… Неужели папаша Стоун так и не решился меня прикончить? Он мог бы пристрелить меня как бешеного пса тысячу раз… Как вы думаете?
"Бог мой, — говорю я себе, — Сан-Антонио, мальчик мой, если ты не способен постоять за себя, то приготовься отдать свою душу дьяволу. Ты кто, мужчина или тряпка?'
И мой же внутренний голос отвечает:
«Заткнись! Я человек, согласен! Но человек — это ведь ничто…»
Тем не менее я стараюсь держать глаза открытыми.
«Черт с ним, пусть подохну!» — решаю я, но тут вспоминаю сказку про лягушку, которая взбила молоко в сметану, а потом в масло и выбралась из крынки. Теоретически настойчивость всегда бывает вознаграждена. Я немного успокаиваюсь, мой мотор стучит ровнее, и я чувствую, что мне становится легче.
Удивительно, что мне до сих пор везет и меня не грохнули, хотя вполне могли, пока я был без сознания. Вот ведь что странно! Теперь я не слышу никакого шума. Я лежу на ковре, но ковер танцует, вибрирует…
Мне удается, подобрав под себя ноги, встать на колени, но вдруг пол проваливается и я падаю навзничь.
Его надо будет укрепить, чтобы больше не проваливался. Но я отбрасываю этот план.
Я вижу, что нахожусь не в кабинете Стоуна. Место, где я лежу, довольно узкое и пахнет эмалью. Везде всякие медные штуки. Вместо окна иллюминатор. Ба! Иллюминатор!
Тогда согласен, пол имеет все права двигаться, поскольку мы на воде… Значит, это был не сон и не бред.
Я на четвереньках подползаю к иллюминатору. Схватившись рукой за выступ в стене, мне удается подтянуться и посмотреть через стекло.
О черт! Ко мне! На помощь! Одна вода, одна вода!
Мы в открытом море. И море неспокойно. Рядом с иллюминатором прокатываются серые волны с гребешками пены… Да, мужики, тут моя поэтическая душа натыкается на грубую прозу! Вот уж вовремя!
В открытом море, я, Сан-Антонио, который чувствует себя потерянным даже рядом со стаканом воды из крана… Вода — да я даже нюхать ее не могу! Тем более когда речь идет о соленой воде…
Звук мотора у меня в ушах затихает, и на его место приходит глухой шум океана. В глазах вспыхивают и гаснут маленькие искорки. Страшно мутит…
Шатаясь, я подхожу к туалетному столику. Слава богу, в одном из флаконов есть одеколон. Я лью содержимое себе на голову. Это должно окончательно привести меня в чувство!
И в самом деле, становится лучше. Интересно люди устроены: им всего-то нужно нанести смертельный удар по башке, чтобы они почувствовали вкус жизни…
Скоты, если бы они мне еще оставили хоть глоток виски!
Я бреду к кушетке и ложусь. Самое главное сейчас — прийти в форму…
У меня, похоже, на голове рана, поскольку из-за одеколона жжет, будто туда плеснули кислоты. От сильного запаха меня опять начинает выворачивать. Ой, больше не могу…
Со стоном я поворачиваюсь на бок, и из меня, как из тоннеля, выносится пульмановский вагон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31