— Жаль, что ты мне не поверил, — говорит он. — Может быть, твои глаза вновь бы увидели свет божий. Ну ладно… Но это опять же еще не все.
— Нет? — улыбаюсь я. — Глупости лезут, как из рога изобилия?
Он с шумом выпускает газы, видимо для смеха, чтобы меня еще больше подбодрить, и заявляет:
— Ладно, еще одна новость, на этот раз говорю серьезно.
— Да неужели?
— Теперь я берусь за расследование. Шеф приказал. Поэтому, пока ты вне игры, я становлюсь во главе… Значит, начну я с того, что возьму у тебя показания. А ты рассматривай себя просто как свидетеля. Понял, парень? И давай начинай прямо с самого что ни на есть начала. Валяй рассказывай. Я весь внимание…
Я делаю ему знак приблизить свою физиономию ко мне. И как только чувствую, что его щетина колет мне щеку, шепчу:
— Свидетелю плевать на всякие распоряжения! Найди мне мои шмотки, и сматываемся отсюда!
— Да никогда в жизни! Мое командировочное предписание вполне четко сформулировано. Я, Александр-Бенуа Берюрье, назначен вести расследование. А ты если и покинешь госпиталь, то только для того, чтобы ехать домой.
— Я выйду из госпиталя и буду делать то, что мне нравится, господин Берюрье. Паспорт у меня в порядке, и я свободный гражданин. И никто не убедит меня в обратном, а уж тем более не такой толстый сукин сын, от которого к тому же разит винищем. Я допускаю, что ты теперь официально возглавишь следствие. Отныне я поступаю под твое начало, Анахорет. Давай сюда мою сбрую — это все, что я могу тебе ответить. И сваливаем! Ты будешь моей палкой для слепых, собакой-поводырем, небьющейся плошкой и прочее. Будем играть в такую игру: голова — ноги. Ты будешь ногами, но я буду головой. Соглашайся, лучшего предложения не поступит! Меня вырубили, и теперь я должен отомстить. Я найду их чертов камень! Клянусь!
Берюрье — вы его знаете? Это не самая плохая лошадь в нашей конюшне. Он, наверное, даже самый лучший из ослов в своей категории. Вот только смекалка его иногда подводит, и мысль — как входит в его башку, так тут же и выходит, не успев поздороваться.
— Черт бы тебя побрал! Что ты вбил себе в голову? Ты же слепой, как слепая кишка! — кичится мой импульсивный помощник, пардон, начальник.
Но тут же начинает кряхтеть и вздыхать. Конечно же, мне могут возразить, что я веду себя нетактично по отношению к нему.
— Между прочим, ты только что утверждал, будто я не слепой, — говорю я страдальческим голосом.
Я слышу, как открывается скрипучая металлическая дверь шкафа.
Что-то мягкое падает мне на плечо и на грудь.
— Так, вот твои шмотки… Держи трусы… рубашку! Вот твой пиджак! И еще ботинки! На тебе носки! Ты наденешь носки? Пижон! В такую жару я их не ношу. Терпеть не могу! Нужно, чтобы пальцы на ногах жили совершенно свободной жизнью, поскольку, как я помню из памятки о личной гигиене, от жары появляются мозоли.
И он продолжает болтать без умолку, подчас без видимой связи с предыдущим. В принципе понятно, что таким образом он заглушает стыд. Он чувствует, что поступил нехорошо, назвав меня слепым.
— О’кей, жокей, будем вести расследование вместе! — говорит он без всякого перехода. — Держись за мой рукав, а я буду расчищать тебе путь. Даже если на горизонте появится всего лишь кучка собачьего кала — нет проблем, я уберу. Ты доволен?
— Посмотрим, — наученный горьким опытом, осторожно говорю я.
Внезапный приход мадам Бертран может существенно осложнить ситуацию.
— Ага! Что я вижу? Он одевается! Решил слинять! — брюзжит старушка. — Вы не имеете права! Вы должны лежать, не вставая! Я не позволю! Я доложу доктору Кальбасу…
Слышен шорох одежды, шарканье ног, затем тихий стон.
— Ты, мартышка! Ты заткнешься или я тебя урою? — рявкает Берю. Затем обращается ко мне: — Так, ну все? Готово, хватай меня за руку и держись крепче. Только хочу тебя предупредить об одной-единственной вещи, друг мой: не надо давить мне на жалость! Запомни: тебе трудно оттого, что ты слепой, но я тебя веду, потому что мне так нравится!
Глава (если посчитать) пятая
Думаю, что если бы понадобилось снимать документальный фильм о короле дураков в изгнании, то можно сейчас просто повернуть камеру на меня.
Ох, судьба-индейка, мой бедный Сан-А. Неуверенные при ходьбе ноги слишком высоко задираются, левая рука отставлена в сторону, прыжки как у козла, внезапные остановки, ступни не ступают, а скорее ощупывают землю — и так без конца…
Ах, как это сложно — быть начинающим слепым. Обучение будет долгим. Полным синяков и шишек. Я буду разбивать себе рожу чаще, чем вы предполагаете — можете улыбаться в предвкушении! Я чувствую себя совершенно беззащитным, смешным. Выброшенным. Как говорил один мой друг: “Я отдал бы десять лет жизни, чтобы точно знать, проживу ли еще двадцать!” Никогда еще я не ощущал, насколько шатки наши обычные познания мира. Я как увалень-шмель на открытом пространстве. Полном опасностей, как мне кажется, и вреда в самом низком смысле этого слова.
Мне иногда снится, что я в агонии, умираю, лечу в ад. Это кошмары. И я ничего не могу поделать. Я подвластен чужой воле: все мое тело, душа. И мне уготованы страшные испытания, моральные и физические. Мороз пробирает от ужаса. Но потом вдруг мой темперамент берет верх, и я отчаянно сопротивляюсь. Я говорю себе: “Какого, собственно, черта!” И все становится на свои места. Моя броня наглухо закрыта — я опять чувствую себя в своей тарелке.
Сейчас все примерно так же. Вначале я вроде бы был в ужасе от безысходности, от страха. От беспомощности, от мысли, что могу грохнуться на каждом шагу, удариться обо что-то, разорвать одежду. Быстро приходишь к выводу, что ты выброшен обществом. Я потерян, я никому не нужен. Пот прошибает меня, рубашка липнет к спине. Сердце бьется как бешеное. Комок стоит в горле. Горе в чистом виде затопляет меня всего до последней клеточки.
— Тихо, парень! Спокойно! Осторожно, здесь камень, рули сюда…
Берю пилотирует меня как надо.
Вместо того чтобы быть ему благодарным, я начинаю брюзжать. В голове одни ругательства. Я готов поносить всю вселенную: Толстяка, солнце, мысль о божественном Провидении, вбитую мне в далеком детстве. Хочется плюнуть на всех, обозвать, оскорбить. Сказать им, что все они скоты, валятся на мою несчастную голову, что я их ненавижу. Я хочу к Фелиции. Я хочу к моей маман. Больше мне ничего не нужно! Прижаться к моей старушке, просить ее вылечить меня. Взять ее за руку, как когда-то в детстве, когда я только начинал ходить, и жизнь была полна опасностей. Я убеждаю себя, что она найдет средства избавить меня от этого проклятья. Маман всегда придумает лекарство для своего сына. Мне так это необходимо! Чтоб мне кто-то помог! Чтоб меня кто-то спас!
Он был прав, мой Александрович: нужно возвращаться во Францию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56