— Их все меньше. Наверное, масло в картере заканчивается. Ну, так что делаем… а?
— Курс на остров, малыш!
— Есть —держать курс на остров! — кричит капитан. — Небольшая сиеста, когда можно вздремнуть, а то и задрыхнуть, мне бы как раз не помешала. Вперед, в живительную тень! Знаешь, когда я вернусь в Париж, я все выходные дни проведу у себя в подвале, чтобы охладить внутренности. У меня там прохладно и такая библиотека, — первый сорт! Книги, брат, — все в коже, есть все, что пожелаешь: некоторые взяты из библиотек Шато-Шалона, потом несколько томов из разных городов на Роне, ну и кое-что еще. Однажды я уже отлеживался там: после сильного гриппа доктор мне прописал покой и тишину, а Берта уехала со своим Альфредом. Тогда я прогоняю все дурные мысли и — хоп! Что ты думаешь, я делаю? Беру раскладушку — ив погреб. Ставлю жаровню, чтобы жарить сосиски, и три дня дрыхну в полное свое удовольствие… Твою мать, держись, сейчас врежемся!
И действительно, наша посудина врезается в глинистую отмель, как термометр промеж толстых ягодиц. Александр-Бенуа переключает трансмиссию, но колеса буксуют. Корабль мягко погружается. Берю дает полный газ, и я получаю несколько порций вонючей жижи прямо в физиономию. Толстяк крестит все на свете, что твой кафедральный собор в Реймсе.
— Мы в дерьме по самые уши! — удовлетворенно комментирует он. — Слава Богу, к нам идет народ.
— Что за народ?
— Местные! Наверное, туземцы. Ладно, не дергайся, сейчас попросим у них помощи! Э! Банания! — разносится колоритный бас моего друга. — На английском парле?
— Нет, но мы говорим по-французски, — отвечает такой же низкий голос.
— Не беда. Как-нибудь договоримся! — заявляет Берю. — Хватай веревку, ребята, и тяни что есть силы…
Сказано — сделано.
И вот мы на твердой земле, еще более скользкой, мерзкой и вонючей, чем под ногами ассенизатора, залезшего в выгребную яму, чтобы достать упавший туда бутерброд.
— И много их здесь? — тихо спрашиваю я у Толстяка.
— Хватает.
— Совершенно примитивное племя, я полагаю?
— Ты так думаешь? На них шмотки, что на каком лорде. Фланелевые брюки и рубашки с коротким рукавом и со значком крокодила. Но интересно другое: у каждого на спине написано его имя.
— Что, кроме шуток?
— Да я тебе сейчас прочту: Чучельник! Рационализатор! Дубильщик! Орлом! Почему орлом? На толчке, что ли?
— Да, действительно интересно… Весьма благодарны, господа, за ваши усилия, — говорю я, водя головой по кругу.
Веселое бормотание несется мне навстречу.
— Вы, очевидно, студенты университета из Кельбошибра на каникулах? — спрашиваю я, мило улыбаясь.
Аборигены начинают хихикать.
— Да нет, совсем нет, — отвечает тот же низкий голос. — Мы пастухи.
— А?
(Кстати, вы не представляете, как помогают романисту междометия типа “А!”. Это дает возможность избежать повторов и максимально упрощает вопросы и всякие выкрики. Надо признать также, что “Нет?” и “Что?” тоже совершенно необходимый инструмент писателя.)
— Вы на острове, — отвечает все тот же голос, — где находится крокодилья ферма.
Кожевенный профсоюз Франции взял ее в аренду у Дуркина-Лазо для разведения этих животных, обеспечивающих кожей французскую промышленность.
— А, я понял! — ликует Берю. — Так вот почему столько одноногих в деревне!
— Да-да, так оно и есть, месье: это профессиональные калеки. Но спешу заметить, что согласно новому коллективному договору каждый из нас имеет право на получение искусственной ноги.
— А если вам откусят обе? — тревожится Берю.
— Случается и такое. Ну вот возьмите старика, который первым вас заметил. Он в рюкзаке за спиной своей жены. С ним, к сожалению, случилось такое несчастье. Если вам по недосмотру откусывают обе ноги, то вторую ногу приходится покупать за свой счет. Что вы хотите, с тех пор как мы получили независимость, требовать больше не с кого… Не желаете ли посетить нашу ферму?
— При условии, что вы будете нам еще и рассказывать, — вздыхаю я, — так как я слепой.
Парень с низким голосом, видимо, очень добрый человек, поскольку тут же берет меня под руку.
— Не беспокойтесь, я вас проведу, — обещает он.
И буквально через десять шагов принимается за работу.
— Сейчас мы находимся рядом со стадом дамских сумочек, — говорит он. — Очень красивые животные, прекрасно откормленные.
— Сумка сумке рознь! — произносит другой голос, в котором слышится снобизм аристократических кварталов Парижа.
Мой гид с жаром отвечает:
— Удивляюсь, чего он своих не метит, этот малый!
— Кто это? — спрашиваю я.
— Пастух от фирмы “Гермес”, страшный задавала! Так, а теперь мы перед стадом портфелей-дипломатов. Животные с более прочной кожей. Дальше стадо для обуви, некоторые их части более гибкие и с нежной кожей. А здесь стадо портфелей, которое сторожит бывший министр от радикал-социалистов того периода, когда мы еще имели представителей во французском парламенте.
— А что там за пруд? — любопытствует Берюрье.
Наш сопровождающий теряет теплоту в голосе.
— Ух, туда не стоит даже ходить, господа! Это стадо государственных универсальных магазинов. Вымирающая порода крокодилов с жабьей кожей. На них применяют метод подкожного впрыскивания расширяющегося полиэстера. Ну вот, господа, вы и познакомились с жизнью наших островов.
— Так их несколько? — живо интересуюсь я.
— Два. Сейчас вы на острове Атор. А в двух километрах отсюда в южном направлении расположен остров Алиг, где наши коллеги пигмеи разводят ящериц.
— Как вам тут живется? — рокочет Берю.
— Великолепно.
— И комары вас не жрут?
— Не очень. Ведь мы выписываем одежду в лучших фирменных магазинах… Ну хорошо, а теперь разрешите пригласить вас ко мне отведать крокодильи яйца вкрутую. Сейчас по телевидению начнется трансляция матча между гигантами-кузнечиками Дуркина-Лазо и Умонкю, и я не хотел бы его пропустить.
— Очень мило с вашей стороны, — благодарю я. — Мы из состава следственной комиссии, которой поручено расследовать события позапрошлой ночи. Вы, должно быть, в курсе дела?
Он, похоже, подпрыгивает.
— Как же я могу не знать о кошмаре той ночи, господа? Она меня чуть не разорила!
— Чуть не разорила?
— У шести моих лучших крокодилов от страха образовалась гусиная кожа, и теперь я буду вынужден продавать ее как страусиную. Это было ужасно! Вы не можете себе представить!
— Не, — мычит Берю, — он может!
Но крокодилий плантатор, не обращая внимания, продолжает:
— Вначале мы подумали, что это буря, и очень удивились. Потрясающая буря… Слепящие вспышки разрывали небо. Из-за страшного грохота у нас из ушей пошла кровь. Безумие, господа! Апокалипсис!
Берю тихо шепчет мне на ухо, что господин перекрестился наоборот, поскольку, как вы прекрасно знаете, дуркинцы, как и все арабы, пишут справа налево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56