ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


На втором этаже дома из-за открытых балконных дверей были слышны
вопли, визги, звуки ударов и плач.
- Новаковский, - объяснил Прусак, проследив за моим взглядом. -
Пиздит жену, она записалась в свидетели Иеговы.
- Ясно. И не будешь иметь богов иных, кроме меня, - кивнул я.
- Чего?
- Урпппль, - произнесла Мышка, кривя мордашку и прищурив единственный
глаз. Это означало у нее улыбку. Я погладил ее по реденьким светлым
волосикам.
Со стороны Маневки раздались взрывы и бешеный лай автоматов.
- Ладно, я пошел, - сказал Прусак. - Мне еще надо окно на кухне
скотчем заклеить, а то снова стекло вылетит. Бай, Ярек.
- Бай. Па, Мышка.
- Биирппп, - пискнула Мышка и прыснула слюной.
Мышка некрасивая. Но все ее любят. Я тоже. Ей шесть лет, но никогда
не исполнится шестнадцать. Чернобыль, как вы и догадываетесь. Мать Прусака
и Мышки как раз лежит в больнице. Нам всем очень интересно, что у нее
родится.
- Ах ты сучара! - ревел сверху Новаковский. - Ах ты жидерва! Я эту
погань из тебя-то повыбью, макака рыжая!
Я клацнул уокменом и побежал дальше.
Джули, Джули
Мне остается только любить тебя
Надеюсь, что эта любовь не из тех, что умирают
Мне нравится, какая ты сегодня
Джули
Ты так чудесна
Ты - все, что по-настоящему важно
На Новом Рынке людей почти не было. Хозяева магазинов запирали двери
на засовы, опускали железные решетки и жалюзи. Работал один только
"Макдональдс", потому что "Макдональдс" экстерриториален и
неприкосновенен. Как обычно, там сидели и обжирались корреспонденты и
тележурналисты со своими группами.
Еще была открыта книжная лавка "Афина", принадлежащая моему знакомому
Томеку Ходорку. У Томека я бывал часто, покупал из-под прилавка всякую
книжную контрабанду, самиздат и нелегальную литературу, запрещенную
Курией. Помимо книгопродажи Томек Ходорек долбался с изданием весьма
читабельного и популярного журнала "Ухажер", местной мутации "Плейбоя".
Томек как раз стоял перед лавкой и смывал растворителем с витрины
надпись "МЫ ТЕБЯ ПОВЕСИМ, ЖИД".
- Сервус, Томек.
- Сальве, Ярек. Кам инсайд! Есть "Мастер и Маргарита" издательства
"Север". Еще "Жестяной барабан" Грасса.
- У меня есть и то, и другое. Еще старые издания. Когда палили, так
пахан спрятал. Вот Салман Рушди у тебя имеется?
- Через пару недель получу. Отложить?
- Спрашиваешь. Ну, пока. Бегу в школу.
- А не боишься сегодня? - Томек показал в сторону Маневки, откуда
доносился все более громкий обмен залпами. - Плюнь на школу, возвращайся
домой, санни бой. Inter arma silent musae.
- Audaces fortuna juvat, - отвечал я без особой уверенности.
- Ер бизнес. - Томек вынул из кармана чистую тряпку, сплюнул на нее и
протер витрину до глянца. - Бай.
- Бай.
Перед зданием масонской ложи "Гладиус", рядом с памятником Марии
Конопницкой, стоял полицейский броневик с установленным на башенке
пулеметом М-60. На цоколе памятника красной краской кто-то намалевал:
"УНЗЕРЕ КОБЫЛА", а чуть пониже - "НЕ ССЫ ПРОХОЖИЙ КОБЫЛА НАШ ПРОРОК".
Неподалеку от памятника была установлена пропагандистская витрина, а на
ней под стеклом - фотографии, изображающие осквернение могилы писательницы
на Лычаковском кладбище.
Джули
Ты так чудесна
Так чудесна...
Я пошел по улице Элигиуша Невядомского, бывшей Нарутовича, пробежал
вдоль стены неработающей фабрики химволокна. К стене был прикреплен
огромный плакат, где-то девять на девять, изображающий покойную мать
Терезу. На плакате огромными каракулями из баллончика кто-то намалевал
"ГЕНОВЕФА ДУРА". Потом я свернул на улицу, ведущую к Черной Ганче.
И там наткнулся на Белых Крестоносцев.
Их было человек двадцать, все наголо обритые, в кожаных куртках,
оливковых футболках, мешковатых серо-зеленых камуфляжных штанах и тяжелых
десантных ботинках. Человек пять, вооруженные "Узи" и контрабандными
полицейскими "Геклер-Кохами", охраняли мотоциклы. Один малевал звезду
Давида на витрине бутика Малгоськи Замойской. Другой, стоящий посреди
улицы, держал на плече комбайн "Шарп" и дергался в ритм "Спасителю", хита
группы "Мегадет" из альбома "Потерявшиеся в вагине". И песня, и сам альбом
были в черных списках.
Остальные Белые Крестоносцы занимались тем, что вешали какого-то типа
в лиловой рубахе. Тот выл, вырывался и дергал связанными за спиной руками,
а Крестоносцы пинали и били его куда попало, волоча в сторону каштана, где
с ветки уже свисала элегантная петля из телефонного провода. На тротуаре
валялся звездно-полосатый пластиковый мешок, тут же были раскиданы
разноцветные блузки, леггинсы, свитера, упаковки колготок, видеокассеты и
камкордер "Панасоник".
Хватит лжи, хватит дерьма
С меня довольно
Меня воротит
От твоих хитрых, ничего не значащих слов
Никогда
Не пробуй меня спасать
Я сделан не по твоему образу...
Белый Крестоносец с "Шарпом" на плече сделал ко мне несколько шагов,
загородив путь. Из высокого ботинка выглядывала рукоять тяжелого ножа
"Сервайвл". Другие отрезали мне путь к отступлению.
"Прощай, Джули, - подумал я. - Прощай, уокмен. Прощайте, милые мои
передние зубы".
- Хей, - заорал вдруг один из Крестоносцев. - Красавчик, ты?
Я узнал его, несмотря на бритую голову и пестрые цирковые тряпки. Это
был Мариуш Здун, прозванный Лисой, сын гинеколога, одного из самых богатых
людей в городе. О старом Здуне поговаривали, что он состоял в совете
"Арт-В Интернешнл АГ", и что ему принадлежат акции в "Четырех Сестрах".
- Отцепись от него, Менда, - сказал Лиса типу с "Шарпом". - Я его
знаю, это мой дружбан, нормальный поляк. Вместе в школу ходили.
Это правда, какое-то время Лиса ходил в нашу школу. Я давал ему
сдирать. Но без особого эффекта, потому что Лиса еле читал.
Мужик в лиловой рубахе, которого за ноги подтянули к петле, дико
заорал, дернулся и вырвавшись из рук, упал на тротуар. Сбившись вокруг,
Белые Крестоносцы попинали его ногами и снова подняли.
- Эй! - крикнул один из них, с распятием на шее. - Лиса! Лучше бы
помог, вместо того, чтоб базарить с этим чучелом.
Этого я тоже знал. Его прозвали Великий Гонзо, потому что его нос
напоминал кран умывальника и был такой же блестящий.
- Ты уж лучше вали, Ярек, - Лиса почесал стриженое темечко. - Лучше
свали отсюда.
О да, молитвы и ярость
Ничего, лишь молитвы и ярость
Слишком поздно
Черные псы кружат вокруг
Брызжут слюной
Никогда
Не пробуй меня спасать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10